Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шестой ангел. Начало
Шрифт:

— Кажется, они и сами не всегда могли разобраться, кто они есть. Пресловутый Барченко, кстати, еще вместе с известным дрессировщиком Дуровым проводил опыты по передаче мыслеобразов — замечу, с одобрения академика Бехтерева. Поэтому показательно, что именно Барченко был отправлен исследовать ме-рячение — какой-то странный самопроизвольный транс, насколько я помню.

— Это северная разновидность кликушества, — пояснил Алик. — Я бы сказал, гипнотическая разновидность. Впадающие в мерячение начинали беспрекословно выполнять команды или приказания. Женщине можно было приказать бросить в огонь своего ребенка, и она послушно бросала. То есть у больных развивалась чрезмерная патологическая внушаемость, что не могло не заинтересовать мистический клан большевиков. Именно такие механизмы зомбирования они и искали. Полагаю, что за кликушество и за мерячение ответственна все та же спорынья, это особые подвиды отравления, действие алкалоидов полиморфно. Но прямая связь с Лысенко от меня по-прежнему ускользает.

— Лысенко отвергал идею генов в качестве переносчиков

информации. Генетика, в том виде, как она трактовалась тогда, сравнивалась рупором его идей, Презентом, с игрой в футбол. Сам фундамент генетики нужно было перестроить, ибо, по их мнению, наследственность можно воспитать. Но если можно изменить наследственные признаки у пшеницы, то почему нельзя изменить их у людей? Лысенко утверждал: «сумейте изменить тип обмена веществ живого тела, и вы измените наследственность». Здесь стоит вспомнить его известные слова на втором Всесоюзном съезде колхозников-ударников: «В нашем Советском Союзе, товарищи, люди не родятся, родятся организмы, а люди у нас делаются». То есть надо было сделать как раз то, что описано в книге Перуца — изменить психику этих «организмов» под действием спорыньи. Различия между генотипом и фенотипом расплываются. Мозг становится податливым и расположенным к перепрограммированию. Все тот же вопрос установки и обстановки. Можно сформировать сознание нового человека. Именно поэтому книга Перуца была запрещена, а переводчик его книг Исай Мандельштам арестован. Не помогла ему врожденная осторожность, хотя, опасаясь расстрела, он даже «знакомых выбирал безобидных как гренки в бульоне», как о нем писал Осип Мандельштам.

— Не пойдет. Допустим, отравленный спорыньей мозг проникается коммунистическими идеями, которые, как «призрак коммунизма» витают в воздухе, прямо по книге Перуца. Но отравление закончится, и все встанет на место. Как зафиксировать изменения?

— В этом суть и есть. По учению Лысенко, приобретенные признаки наследуются. Почему бы не наследоваться и коммунистическому мировоззрению? Такая мысль была бы совершенно органична в контексте господствующей тогда смеси мистико-магического и материалистического мышления. Не зря у Перуца крестьяне, отведавшие препарат, стали петь именно Интернационал. Чтобы сохранить такой настрой в потомках, отравленные спорыньей люди должны рожать в это время детей. Дети наследуют состояние родителей и вырастают убежденными коммунистами. Идеи Лысенко растут из самой революционной культуры, он лишь искусно манипулировал мистическими революционными фантазиями. Впрочем, у таких фантазий даже могло присутствовать некое рациональное зерно. Недавними исследованиями сходного с ЛСД псилоцибина было показано долговременное влияние галлюциногена на структуру личности, изменение поведения и шкалы ценностей испытуемых, хотя раньше считалось, что ядро личности неизменно.

— Как-то сомнительно это все. Хотя, вероятно, не случайно на 1937 год пришелся максимум солнечной активности. Мистики могли подгонять свой проект под наработки Чижевского. Ход их мыслей мог быть прост: если в такие года даже кобылки, нестадные насекомые, вдруг меняют свою природу и превращаются в саранчу, то почему нельзя изменить и людей? Именно в таком ключе могли думать последователи розенкрейцеров. Поэтому стоит обратить внимание на то, что в 1936 году был упразднен Всесоюзный комитет стандартизации, а право утверждать общесоюзные стандарты получили десятки наркоматов и ведомств, началась неразбериха. Опомнились лишь в 1940 году, и только тогда был принят жесткий ГОСТ по допустимому проценту спорыньи в зерне, действующий и сегодня. До того спорынье было легче попадать в муку. Ранее разрешенные аборты, действительно, были запрещены тоже летом 1936 года.

— Не просто запрещены, а уголовно наказуемы, — откликнулся я, уставившись в статистическую статью об абортах, — любые подозрительные случаи передавались в прокуратуру. Статистика по абортам была засекречена еще в начале 30-х. При этом с 1937 года работало особое бюро, целью которого было получения сведений о числе абортов, в том числе и неполных — то есть либо криминальных, либо вызванных естественными причинами. А основная естественная причина была одна — отравление спорыньей. Да и криминальные аборты почти всегда выполнялись с ее же помощью. По статистике неполных абортов получилось тогда около 90 %, а по некоторым областям и того более. Рождаемость на пару лет увеличилась, потом упала. В январе 1937 года была произведена перепись населения, результаты которой руководству не понравились, она была объявлена «вредительской», материалы были изъяты и засекречены, а ответственные за перепись расстреляны. В 1939 году сбор статистических данных об искусственных абортах был полностью прекращен. Необходимость отпала. Выглядит все это бредом, но только с нашей точки зрения, а нам трудно понять, как мог тогда мыслить мистически настроенный разум.

— Я бы скорее предположил, что запрещение абортов просто вызывало увеличение потребления для этой цели спорыньи и, соответственно, массовые психозы у женщин, — Алик растянулся на диване, всем своим видом выражая сомнение. Забавно, я чувствовал себя точно также, когда он впервые начал рассказывать мне свою теорию. Может, теперь и я слишком увлекся? Внезапно мне почему-то опять вспомнился Мандельштам.

— Кстати, а сам-то Мандельштам, который Осип, а не его брат, тоже ведь пописывал стихи о Ламарке, путем которого шел Лысенко. «На подвижной лестнице Ламарка я займу последнюю ступень». И там еще какие-то «зеленая могила, красное дыханье,

гибкий смех». Это как-то связано с нашей темой и его арестом? Честно говоря, я вовсе не поклонник Мандельштама. Если бы мне о нем и его брате не напомнили, я сам никогда и не подумал бы связывать их аресты с Лысенко. Не помнишь, когда было написано это стихотворение?

— В 1932 году, — откликнулся Алик, заглянув в компьютер. — А два года спустя Особое совещание при Коллегии ОГПУ приговорило Мандельштама к ссылке. Вряд ли он сам понимал, чем его стихи могут задеть определенные круги. Но поэты — они люди такие, внутренним чутьем улавливают. Вот я как раз недавно читал воспоминания его жены. Она пишет, что редактор Госиздата Чечановский пытался через нее воздействовать на Мандельштама. Он спрашивал, зачем Мандельштам лезет в области, в которых ничего не понимает. Что, мол, за странные рассуждения о Гете, Ламарке и невесть о чем? И угрожал: «Мы ему не позволим поносить развитие и прогресс, пусть он это запомнит». Она пишет, что Чечановский усмотрел какие-то «скрытые намеки», но в чем именно эти намеки состояли, говорить отказался. Только заявил: «Я вас предупредил, поступайте, как знаете, только как бы вам не раскаяться». Правда речь, кажется, шла уже не о стихах, а о «Путешествии в Армению». Там Осип тоже упоминал Ламарка как «полупочтенного старца», который выплакал глаза в лупу. Такое, конечно, могли толковать как голос «против курса партии», но прямо к опытам Лысенко это отношения не имеет. Хотя мистики могли додумать что угодно, а при той господствующей подозрительности усмотреть любые тайные намеки труда не составляло.

Алик задумчиво уставился в окно и еще более сомнительно покачал головой:

— Но все равно что-то не так. Нет, я давно предполагал, что Лысенко был, в сущности, адептом герметиз-ма, учения о высших законах Природы. Да, наверное, он мог считать, что магия розенкрейцеров работает как раз в духе его усилий. Или, по крайней мере, так могли считать те, кто его направлял. Но кто выступил против секты, что произошло дальше? Все бывшие большевистские мистики в 1937-38 годах попали под раздачу из-за неудачи опытов Лысенко? Ведь те, кто еще не успел умереть своей смертью, были тогда расстреляны. Все эти Бокии-Барченко-Блюмкины-Москвины-Зубакины и прочие розенкрейцеры были уничтожены поголовно. А само Единое Трудовое Братство было признано масонской террористической организацией.

— Похоже, что оно ей и являлось на самом деле.

— Так что же произошло? Организаторы решили, что у них все получилось, родителей можно убрать в лагеря и на кладбища, а «новых детей» воспитывать в детских домах с соответствующими установками? Или, наоборот, определенные силы заметали следы не-удавшегося эксперимента? Или никто ничего не понял, и все «великое безумие» было вызвано непосредственно невменяемым состоянием на местах под действием отравления спорыньей? Или более разумные силы из тех же большевиков, но не верящие в бредовую мистику, решили смести эту, по их разумению, нечисть? Провести, так сказать, неявную вторую революцию. Понимал ли вообще сам Лысенко, что происходит, или его использовали втемную в виде «зицпредседа-теля Фунта», не осознающего скрытый смысл задач, которые перед ним ставили?

— Понятия не имею, — совершенно искренне ответил я. — Ты задаешь слишком много вопросов. Расклады сил между мистическими кланами большевиков нам неизвестны. Там были очень разные люди. Попытка Лысенко перевести древний документ, возможно, намекает на желание разобраться в том, что же именно натворили с его помощью. Не исключаю, что он не представлял себе всей схемы полностью. Однако как только он стал расследовать этот вопрос, то тут же умер. Может, если бы любопытная американская студентка Линда Капорэл не подняла эту тему о спорынье в 1976 году, то народный академик прожил бы лет на двадцать дольше, как его брат. Но я точно знаю другое — завтра вторник, третье марта 2009 года, и с утра мы будем в Кельне. Я уже заказал билеты. Поезд отправляется в восемь вечера с западного вокзала Вест-банхоф. Думаю, в Кельнском историческом архиве мы сможем найти некоторые ответы. Начнем копать с печати иезуитов.

— Да, в Кельн, — задумчиво кивнул Алик, — А по дороге стоит подумать, получилось ли у последователей розенкрейцеров то, что они планировали сделать? Можно ли рассматривать 1937 год как эпидемию мерячения?

— Можно считать произошедшее охотой за ведьмами, обернувшейся затем охотой за охотниками. Даже не понимая всей сути происходящего, мистиков под действием спорыньи стали бояться, думая, что это именно они наслали порчу. Инквизиторы точно так же боялись средневековых ведьм, поначалу несчастных «колдуний» даже брили налысо, чтобы те не смогли повредить судьям своей магией. Инквизиция изначально создавалась вовсе не с целью переводить дорогие дрова на ведьм, а лишь по политическим и экономическим причинам. Репрессивный аппарат в СССР изначально также строился не для траты пуль на расстрелы сотен тысяч простых и далеких от политики людей. Такие процессы всегда стремятся выйти из-под контроля, что уже многократно происходило в истории. В первый крестовый поход, который папа отнюдь не случайно проповедовал во время очередной эпидемии эрготизма, пошло на порядок больше народу, чем папа рассчитывал, и он сразу потерял контроль над этой толпой. Безумие — стихия, которую невозможно удержать. Но в натуре человека — пытаться покорить недоступное. Поэтому попытки всегда будут продолжаться. И все же в определенных рамках управлять процессом и направлять его в нужное русло, подозреваю, действительно можно. Именно этому должны были научиться иезуиты, отсюда, видимо, и печать с солнцем.

Поделиться с друзьями: