Шестой – неполный

Немецкие снаряды упали на батарею не так густо, как ожидалось. Значит, наши артиллеристы разбили несколько вражеских орудий. От такой удачи все работали у пушек очень хорошо, без страха. А опасность была кругом. То тут, то там грохотали взрывы, взлетала земляная пыль, осколки свистели и со звоном ударялись в станины пушек. К Тимофею Потапову эти страшные звуки доносились словно издалека, он почти не слышал их, потому что все его чувства были сосредоточены на исполнении команд комбата.

Всё шло хорошо. Но вдруг заряжающий не взял снаряд. Он посмотрел на Тимофея Потапова так, словно просил прощения, потом зажал руками живот и медленно повалился на бок.

– Санитара к третьему орудию! – выкрикнул что было сил Тимофей Потапов и сам вложил снаряд в пушку.

Теперь Тимофей Потапов работал за двоих: за себя и заряжающего. От ровика к пушке, от пушки к ровику бегал он, но бегал быстрее, выкраивал секунды, нужные для заряжания пушки.

Непривычная команда: "Все к шестому орудию!" – остановила Тимофея Потапова. И он побежал к шестому орудию, хотя не представлял себе в эту минуту дела более важного, чем носить снаряды.

Шестое орудие лежало на боку. Вражеский снаряд угодил под самое колесо и, взорвавшись, свалил пушку. При этом оглушило командира орудия, наводчика и заряжающего. Все трое ничего не слышали – ни человеческих голосов, ни грохота войны. Тимофей Потапов, трое контуженных, все остальные батарейцы и сам комбат навалились на пушку и страшным напряжением сил подняли её. Батарея в полном составе – все девять пушек – продолжала бой. Она стреляла по врагу так же часто, как стреляла в самом начале.

И немецкий командир не выдержал. Он решил, что его батарея посылает снаряды мимо цели. "Если бы снаряды попадали в цель, русские не могли бы так спокойно и расчётливо отвечать нам", – рассудил фашист. Он приказал изменить прицел.

Разрывы вражеских снарядов стали понемногу удаляться от наших пушек. Когда подняли они тучи щебёнки на ближнем пустыре, комбат приказал прекратить огонь.

– Пусть думают, что теперь попали в нас, что мы в блиндажи попрятались, – объяснил комбат артиллеристам свою команду и засмеялся. За комбатом засмеялись батарейцы. Смеялся и Тимофей Потапов.

– Ребята! Отставить смех! – крикнул комбат нарочно строгим голосом. – Если мы будем только смеяться, фашисты подумают, что всех нас побили, и, чего доброго, опять ударят по городу. Нам теперь надо показать врагу, будто у нас большие потери. Мы сейчас ответим четырьмя пушками, а потом до самого вечера будем стрелять только из двух.

Наступила осенняя ночь. Стрельба стихла. Ленинградцы справили свой суровый и прекрасный праздник. Фашисты не смогли помешать им. Тысячи артиллеристов, таких, как Тимофей Потапов, приняли удар врага на себя и с честью закончили бой.

Тимофей Потапов после боя два часа отстоял ещё в карауле у пушек. Когда его сменили, он отправился в свой блиндаж. На земляных нарах было просторно: ранило солдата, который умел играть на флейте, ранило и того, который устраивал иллюминацию в праздники. Они были сейчас в госпитале.

Тимофею Потапову снова приснилась пекарня, в которой работал до войны. На этот раз привычный сон – будто он отламывает кусок хлеба, чтобы утолить голод, – не снился. Из-за страшной усталости Тимофей Потапов и наяву-то не стал есть ужин. А снились ему огромные противни, на которых вместо хлебов лежали снаряды. Он носил противни к печке и совал их в её раскалённое нутро. И было ему страшно, что снаряды на жару взорвутся. Но надо было всю печь наполнить снарядами, и Тимофей все носил и носил их…

Носов и Назе

Пришло третье, счастливое для нас лето. Фашистские войска отступали.

По дорогам с фронта в тыл брели вереницы пленных. А к фронту тягачи тащили пушки; застилая дорогу синим дымом, ехали танки; скакали кавалеристы с шашками и автоматами; шагали пехотинцы, увешанные оружием. Войска спешили, чтобы сменить товарищей, уставших в бою.

Привалы у них были короткие – только воды из колодца напиться, а пехоте ещё перемотать портянки, сбившиеся в пути.

На такой короткий привал в деревне Новосёлки остановился пехотный батальон. Солдат сразу облепили ребятишки: худые, шеи у всех тонкие, а глаза от голода и пережитых мучений большие-большие. Рады были ребятишки своим солдатам, ну и рассчитывали что-нибудь вкусненькое получить.

Пехоту об этом просить не надо, пехота сама догадливая. Развязали бойцы вещевые мешки, начали оделять кусочками сахара, ржаными сухарями. А солдат, у которого была полная грудь орденов, снял орден Славы и приколол его на рубашку одному мальчишке.

– По глазам вижу: человек ты бедовый, – сказал солдат. – Поноси-ка награду немного. Мамке своей пойди покажись… Ух, какой ты теперь красавец!

– Петьке орден повесили! – закричали ребятишки.

А мальчишка побежал в дом. Вернулся он скоро с матерью. Мать вела его за руку и через каждые два шага шлёпала по мягкому месту.

– Отдай сейчас же, у кого взял!… – приговаривала она.

– За что вы его? – удивился солдат.

– Да ведь измучил озорством, – ответила женщина и вдруг заплакала. – Столько страху за него при немцах натерпелась.

Немцы, когда заняли Новосёлки, выбросили из школы парты и устроили в классах комендатуру. В учительской поселился сам комендант герр Назе.

По-русски "назе" – "нос". И комендант приказал жителям звать его господином Носовым.

Немец был тощий, длинный, морщинистый, как палка из старого забора. Воевать он не годился. Но на своём месте фашистам служил хорошо. Его солдаты постепенно отобрали у людей коров, овец, свиней, зерно и всё отправили в Германию. Жить в Новосёлках стало голодно. Осталась на еду одна картошка.

Зимой к голоду прибавился холод. Господин Носов запретил крестьянам ходить в лес за дровами: вдруг они там будут встречаться с партизанами?

Назе партизан очень боялся. Партизаны подбирались к врагу тихо, незаметно. Словно гром среди ясного неба, грохотали их гранаты, будто внезапный дождь, хлестали пули. Не одну комендатуру уничтожили таким образом партизаны. Когда-то должна была дойти очередь и до Новосёлок…

Немец знал, что в Новосёлках живёт настоящий Носов, русский. Это был Петя, мальчишка, который сидел сейчас на коленях у солдата. Комендант, встретив мальчугана на улице, щипал его за нос холодными пальцами, подмигивал морщинистым веком и говорил: