Шестой прыжок с кульбитом
Шрифт:
— Понятно, — кивнула она, махнув рукой: — Подайте тарелку, вон ту, с резаной курицей.
Из кучки мелко резаных кусочков Уваров выбрал ломтик покрупнее, заплямкал губами:
— Сварено без соли и специй… Кошерное питание?
Блондинка слабо улыбнулась:
— Типа того. Диетическое блюдо для котенка, он любит домашнюю курочку.
Уваров продегустировал еще один кусок.
— Хм… Простая вроде курица, а во рту тает, — прошамкал он. А потом перевел взгляд на девичьи колени: — Для котенка зверь слегка великоват, а для льва дюже мал. Не боишься, что хватанет?
Лёля улыбнулась
— А он грызет, когда играет. Видите царапины? Но лучше здесь сидеть, чем по улице ходить. У людей зубы куда острее…
Глава 6
Глава шестая, в которой дайте мне «Месть Королевы Анны», ветер в паруса и смесь номер пять
Сны приходят ко всем живым. Диапазон выбора широк: от сладкого и безмятежного до беспокойного и мертвецкого. В ассортименте с дурным сном всегда идет ком в горле, озноб и онемение. Ужас во сне дело известное, рядовое. Все, кому не лень, когда-нибудь это переживали. Панический страх от собственной смерти — самое посещаемое кино.
Остатками разума в глубине сна я понимал абсурдность ситуации: как можно бояться смерти, если уже умер? Вроде бы все уже позади. Но именно от гибели во сне я безмолвно закричал. Дурацкое состояние, когда не можешь ничего. Мычишь будто кукла из ваты, упакованная в поролон. Размытый неведомый враг тянет к тебе крючковатые руки и ты, заходясь от ужаса, поделать ничего не можешь. А что тут сделаешь, если уже умер? Разве что умирать второй раз. И так до бесконечности, раз за разом, пока кинопленка сновидений не порвется. А что снится мертвым, не знает никто. Народная молва невнятно упоминает некий «вечный сон». Только ничего хорошего, сдается мне, там не показывают.
Однако разбудил меня не кошмар, а песня «Bad Guy» девицы Беляш. Спасибо ей, иначе бы эта пытка смертью никогда не прекратилась. Исполнялась песенка как бы незамысловатая, с проникновенным посылом: «Вот я — плохой человек, и чо?! Я сильна лишь в том, что умею быть плохой». Текст в тему. Ирония всегда многослойна, только мы не всегда слышим то, что говорят. И скрытый смысл понимаем превратно. Мудрая девочка часто упоминает свои сны и кошмары, недаром ее первый альбом называется «Когда мы все засыпаем, куда мы отправляемся?».
Тем временем трек завершился и начался другой. Здесь тоже царила ироничная печаль: «Я шагнула с Золотых Ворот, никто не плакал. Никто даже не заметил. Я видела, как они стояли там, и поняла, что им все равно». В своем творчестве Беляш четко выдерживает образ депрессивного подростка — прямо гимн самоубийцы во сне, господи прости. Что удивительно, молодежь фанатеет от песен Билли. У певицы как-то спросили: «А что ты слушаешь, когда едешь в машине?». «Себя, в основном, — ответила кумир, и развела руками, предугадывая удивление. — Ну мне же нравится моя музыка!».
Хмыкнув, я заворочался. Тупая боль давила грудь, а правое бедро пекло огнем. Повернул голову на звук — в углу палаты заседала Алена, увлеченно поедая что-то из глубокой миски. Музыка звучала, скорее всего, из телефона. Привычная картинка, гораздо лучше смертельных сновидений. Прикид Алены показалась мне знакомой. Блин, да это моя любимая футболка и мои любимые шорты!
Девушка
ощутила взгляд. Подняла колдовские глаза, улыбнулась ослепительно:— Здравствуйте вам!
— Приветики, — пробормотал я. — Опять мои шмотки нацепила?
Она мигом подскочила с бутылочкой воды:
— А почему я должна ухаживать за вами в собственной одежде?
Что ж, логично. Тут не поспоришь.
— С наступающим Новым годом! Ну, как мы себя чувствуем, Антон Михалыч?
— Нога болит, грудь болит, — честно сообщил я. — В голове каша.
— А Катя сказала, что вы будете спать еще час.
Хлебнув, я передохнул, дышать было трудно.
— Не угадала твоя Катя, низачет. Давай рассказывай, что со мной.
— Фигня вопрос, — она вытерла мне капли на подбородке. — Рану на ноге почистили и зашили, синяки на груди помазали.
Эта деталь заинтересовала:
— И сколько там синяков?
— «И на груди его сияла медаль за город Будапешт». Но это в песне так, а у вас на груди сияют две синих медали. Но больших. Посмотреть нельзя.
— Почему?
— Там повязка, ребра поломались. В смысле, парочка треснула. Ничего страшного, легкие не проткнулись.
— Хм… Понятно, — оценив ситуацию как терпимую, я задал главный вопрос: — Что с Антоном?
— Он дома. Там Верка и Анька, так что все под контролем. Кровищи было… Но они замыли. Анька так сказала: раз вам ногу заштопали, нечего мальчика в больничку таскать. Шов и так у него появится.
— Появился?
— А то, куда он денется? Девки Тоше грудь намазали чем надо, тугую повязку наложили.
— Что Вера еще сказала?
— Сказала, что ждет вас с нетерпением.
В ехидной интонации я ощутил какой-то подвох:
— Зачем это?
— Мечтает на новогоднюю ёлку вас подвесить. На самую верхушку, вместо звезды.
— Вера вредна, — печально сообщил я. — Вера вреднее вина.
— Чего? — слегка опешила Алена.
— Это не я сказал. Это лозунги атеистов. А они врать не будут.
— Атеисты не попы, — согласилась она. — Зачем им врать?
Меняя тему, я перешел к следующему главному вопросу:
— А где Лёля?
Алена прищурилась:
— В самолете летит ваша кошелка. В направлении Мальдив. Повезло же какой-то дуре… Вместе с двумя другими дурами.
Неласковый тон показался мне чрезмерно агрессивным:
— Хм… Мне кажется, среди них дур нет. Женщины вообще отличаются большим умом, чем мужчины.
— Не знаю, — хмыкнула она. — Лично не общалась. Но вкус у вас, Антон Михалыч, разнообразный: одна светленькая, другая темненькая, а третья лысая. Бороздите просторы местных красоток?
Развивать эту тему мне показалось неуместным. Я снова заворочался, подтягивая халат со спинки кровати:
— Помоги встать.
— А вам нельзя, — всполошилась она. — Катя велела постельный режим!
— Ничего, мы ей не скажем. В коридор соваться не стану, всего лишь в туалет пойду, — в подтверждение своих слов я показал пальцем на дверь, что белела в трех шагах. — С костылями на одной ноге дошкандыляю.
— Смотрите, Антон Михалыч, — бросила она предупреждение мне в спину. — Если у Тоши шов разойдется, плешь вам проедать не станут. Верка сразу прибьет.