Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2

Иногда с места на место бесшумно перелетали, испуганные звуком экипажа, большие птицы цвета сумерек: это были серые цапли, а иногда — выпи, издававшие мрачные вопли и исчезавшие в темноте, трижды взмахнув крылом. Фауст и Мефистофель, собравшиеся на шабаш, не вообразили бы себе дороги, более населенной привидениями.

— Встречалось ли вам что-либо подобное? — спросил Мане.

— Да, по дороге из Пегу в Землю бетеля; только это был не рев буйволов, который мы слышим, а рычание тигров и крики крокодилов; над нами летали не цапли и выпи, а огромные летучие мыши, которых называют вампирами, — они вскрывают артерии спящим людям так, что те и не чувствуют, и десять минут высасывают их кровь.

— Хотел бы я увидеть все это своими глазами, — сказал Мане.

И оба невольно погрузились в продолжительное молчание, точно не решаясь его прервать.

Внезапно почтарь протрубил три раза в медный рог, который хранил у себя на перевязи. Не понимая, кому могли быть адресованы эти звуки, молодые люди потянулись руками к оружию, приняв их за сигнал.

Вскоре в ответ рогу два или три раза прозвучала труба. Сквозь зеленую поросль болот явственно проглядывал костер, казалось, собравший вокруг себя призраков. Это была почтовая станция.

Экипаж остановился.

Пять или шесть конюхов с неверно освещенными лицами, схватив кнуты, бросились в высокук? траву, в то время как другие продолжали стоять вокруг костра, как в столбняке.

В несколько секунд почтарь распряг лошадей.

— Заплатите мне скорее, — сказал он молодым людям, — и я погнал.

Те заплатили, и почтарь, оседлав одну, пустил лошадей галопом, и вскоре они скрылись в темноте, а топот постепенно затих.

Пока между двуногими и четвероногими разворачивалась настоящая борьба, и если эти дикие конюхи ругались, то их еще более дикие лошади ржали; к экипажу приблизились две бесформенные и неясные массы. Это были люди, но более походившие на древних мифических животных, трехголовых центавров, оттого что их длинные волосы, развеваясь, переплетались с гривами их лошадей. Вскоре укрощенные животные перестали громко ржать и лишь тихо постанывали. Одна из лошадей встала под упряжь экипажа, рядом с ней заняла место другая, а двое всадников обошли его справа и слева; почтарь взобрался на голую спину лошади, которая оставалась свободной; люди продолжали изо всех сил удерживать запряженных лошадей, рвавшихся на свободу, они шумно дышали и нетерпеливо били ногами. Внезапно люди отпустили поводья, и лошади, как одержимые, с гневным ржанием бросились вперед, пылая глазами и выпуская пар из ноздрей. Тотчас же двое наездников с дикими криками бросились к ним, каждый со своей стороны, чтобы удержать запряженных лошадей посредине дороги и не дать им свалиться ни в ту, ни в другую канаву, тянущиеся по бокам дороги, — напрасно! И всадники, и лошади с экипажем, и путешественники внутри него — все обрушились в канаву подобно смерчу [120] .

120

Дюма приводит описание эпизода, содержащегося в гл. XXI, «Дорога из Рима», книги Corricolo,впервые опубликованного под названием «Le marais Pontines» (Понтинские болота) 17–20 июня в «Le courrier francais».

Следующие три станции являли такой же спектакль, как и тот, что мы попытались описать, с той лишь разницей, что чем дальше, тем все более буйными становились лошади, а люди — все бледнее, и одежда на них все больше напоминала лохмотья.

На последней остановке, когда свет фонарей экипажа уже едва был виден и ни у конюха, ни у почтаря не оказалось свечей, чтобы заново зажечь их, двоим путешественникам пришлось вооружиться факелами.

Они выехали с такой же неистовой быстротой: до Террачины оставалось два с половиной лье пути.

Внезапно в том месте, где земля, до сих пор ровная, начала уходить в горы, молодые люди различили какие-то тени, которые, перепрыгнув через канаву, появились на дороге.

— Faccia in terrai [121] — раздался крик.

А так как оба привстали, сверкнул выстрел, и пуля, пройдя между ними, вонзилась в стенку экипажа; тот из путешественников, который отказывался назваться, даже не вскинув карабин на плечо, словно стрелял из пистолета, ответил выстрелом на выстрел.

121

«Лицом к земле!» ( итал.).

Раздался пронзительный крик, и послышался шум падающего тела…

Сейчас же оба путешественника бросили свои факелы перед собой на десять шагов, так что они осветили путь, и при этом свете можно было различить четыре или пять человек, метавшихся и останавливающих экипаж, а один даже повис на поводьях.

— Отпусти лошадь, каналья! — закричал ему Мане. Ивыстрелом из пистолета уложил разбойника рядом с его товарищем.

Тотчас же раздались три выстрела: одна из пуль сбила меховую шапку с головы Мане, а вторая едва задела плечо его товарища. Но тот вторым выстрелом из карабина уложил на землю третьего разбойника. Остальные уже и не помышляли ни о чем кроме бегства, но двое выскочили из экипажа, держа в руке каждый по пистолету. К несчастью для разбойников, занимался рассвет, а молодые люди в быстроте бега могли состязаться с самой Аталантой [122] .

122

Аталанта — лучница и бегунья, участница похода аргонавтов. — Прим. ред.

Мане, преследуя одного из разбойников, во второй раз выстрелил в него; тот оступился и попытался вытащить из-за пояса кинжал, но, прежде чем преуспел в этом, почувствовал на своей груди острие сабли Мане. Разбойник, которого преследовал второй путешественник, чувствуя, что его догоняют, достал из-за пояса пистолет, обернулся и выстрелил, — но пистолет дал осечку. И тут же почувствовал, как пальцы преследователя железной хваткой вцепились в его горло, а к виску приставлен холодный ствол пистолета.

— Я мог бы убить тебя, — сказал ему путешественник, — но мне доставит удовольствие выставить тебя на обозрение, как медведя в наморднике, перед теми, кто еще считает разбойников храбрыми. Пошли, друг Мане, и пощекотите-ка кончиком вашей сабли всех этих фасьятеров, чтобы они помогли нам связать руки этим бездельникам.

При этих словах почтарь и двое всадников, которые скакали по обеим сторонам экипажа, поняв слова как приказ, спрыгнули с лошадей и упали перед ними на землю, но только почувствовали на своих спинах саблю Мане, как проворно вскочили, спрашивая при этом:

— Что угодно сеньорам?

— Веревки, — ответил Мане. — И скрутите-ка покрепче этих молодцов.

Они повиновались; двоих разбойников сунули в экипаж; собрали карабины и пистолеты, которые после произведенных из них выстрелов путешественники побросали на землю, — теперь их вновь зарядили, опасаясь нового нападения. Двое путешественников пошли пешком по обеим сторонам своего экипажа, оставив на главной дороге три трупа.

— Ах, черт возьми, мой дорогой друг, — сказал Мане, взяв в руку воду и поднимая фуражку своего товарища, — вы просили меня быть вашим крестным отцом, — я думаю настал тот момент, когда можно приступить к обряду крещения. Во имя Баярда, кавалера Ассаса и маршала Тюренна я крещу вас и нарекаю именем Лев. Вы, черт возьми, заслужили это имя. Граф Лев, обнимите своего крестного!

Граф Лев со смехом обнял своего крестного отца, и оба пешком направились в сторону Террачины, конвоируя своих пленников, связанных в экипаже, и конвоируемые в свою очередь двумя верховыми почтарями, которые все еще бледнели трепетали от страха.

CIV ФРА ДИАВОЛО

Незадолго до белевшего Анксура, как называл его Вергилий [123] , или пыльной Террачины, как мы привыкли менее поэтично его называть, располагался французский сторожевой пост, охранявший границу римской области.

123

Или, скорее, Гораций, Сатиры, II.

Наших путешественников сейчас же обступили со всех сторон, поскольку в них с первого взгляда признали французов; их соотечественники, увидев их идущими пешком, поначалу полагали, что экипаж пуст. Загадка разрешилась, когда из экипажа вынули связанных пленников, любопытные сразу их окружили.

— Отлично, — сказал сержант, командовавший постом, — вот это я понимаю, дичь. Господин офицер, препроводите их в Неаполь, эти господа окажутся там в хорошей компании себе подобных.