Шейла Великолепная
Шрифт:
И я ответила: «Хорошо», — и попыталась от него отцепиться. Но оказалось, когда я гребу руками, то забываю о ногах. А вспомню о том, что надо бить ногами, — перестаю грести руками.
По-моему, сегодня Марти во мне окончательно разочаровался.
После урока я присоединилась к Маус и другим детям. Больше всего мне не нравится, что они друг друга топят. Единственный способ не утонуть — это вылезти из воды, что я и сделала. Маус говорит: все понимают, что я только учусь, и никто меня топить не станет. Не знаю, не знаю!
Либби влюбилась в спасателя Фредди. У него страшно волосатые ноги. Либби говорит, что он
Мама сказала:
— Он слишком взрослый для тебя, лучше найди себе компанию среди ровесников.
Либби завопила:
— Джин, ему всего семнадцать, а мне уже почти четырнадцать, это идеальная разница!
Мама так не считает и говорит, что, если Либби будет его преследовать, он может потерять работу.
В следующее воскресенье Фредди привёл с собой подружку. Она сидела рядом с его креслом весь день. Она гораздо старше Либби, ей лет шестнадцать, наверное. И не похожа на скелет.
Тогда Либби на Фредди даже глядеть перестала. Сказала, что он никогда ей и не нравился. Кому нужен парень с такой порослью на ногах?
— Ха-ха, — сказала я.
А она мне — пинка.
Глава 7
Все будни с 9:00 до 15:00 мы ходим в дневной лагерь, а потом, с 15:30 до 17:30, — в бассейн. Постоянно чем-то заняты! Оказалось, мы в Тарритауне уже две недели, а я и не заметила.
Однажды вечером, незадолго до папиного возвращения, я поставила туфли в прихожей носками к кабинету, спряталась за шторами и жду. Но между кабинетом и прихожей — ещё гостиная и столовая. Я слышала, как папа вошёл и крикнул:
— Привет я дома!
Я надеялась, что он увидит мои туфли и сразу найдёт меня, потому что в кабинете свет не горел, а за окнами темнело с каждой секундой. А тут ещё и громыхать стало. Не люблю грозу. Папа тысячу раз говорил, что молния в меня не ударит, и я хотела бы верить ему, да не получается.
И зачем я в такую даль пряталась? Надо было залезть в шкаф в прихожей, тогда, по крайней мере, рядом была бы кухня, а там Либби и мама. Где же папа? И что это за странные звуки? Хоть бы кто свет включил.
Какая радость в такой игре?! Может, папа про меня забыл? Может, даже не ищет? Может, хватит играть в эту игру? Уж точно не в этом доме! Он не подумает, что я струсила, нет! А вот Либби именно так и скажет. Фыркнет презрительно и надо мной посмеётся.
Наконец чувствую: больше ни секунды не выдержу за шторой! Тогда я встала на четвереньки и вползла в гостиную.
Тут мама крикнула:
— Шейла, выходи сейчас же, а то ужин остынет!
Ура! Я побежала в кухню и сказала папе, что, если он меня будет так подолгу искать каждый вечер, я не смогу нормально питаться. И мы решили на лето прекратить игру. Теперь Либби никогда не узнает правду и не будет называть меня трусихой.
Каждый вечер после ужина папа отвязывает Дженнифер и даёт ей побегать. Говорит, ей нужно двигаться.
Она носится по лужайке и гавкает, а я смотрю из окна своей комнаты. Папа, Либби и Дженнифер веселятся на полную катушку. Либби бросает мячик, а Дженнифер ловит. Папа научил её кувыркаться и притворяться мёртвой. Все говорят мне, что глупо прятаться наверху. Может, я и впрямь глупая, но ничего поделать с собой не могу. И почему я родилась такой, а не как Либби, которая ничего не боится? Несправедливо.Ну хотя бы я привыкла спать одна — уже достижение. Перестала трястись от страха. Главное, чтобы уши были прикрыты одеялом. Не знаю почему, но спать с открытыми ушами я не могу.
Хотя этот дом не такой жуткий, как дом Маус. У них — намного больше и намного старше. Некоторые комнаты наверху стоят у них запертые. Я спросила Маус: не страшно ей в такой громадине? А она отвечает: никогда не задумывалась. Она тут с рождения, здесь жила семья её мамы, и сама Маус собирается прожить тут всю жизнь. А ещё в этом доме когда-то ночевал Вашингтон Ирвинг.
— Это кто? — спросила я. — Какой-нибудь родственник Джорджа? — И засмеялась над своей шуткой.
— Хочешь сказать, что не знаешь, кто такой Вашингтон Ирвинг?
— Нет. Даже не слышала.
— Хочешь сказать, ты собираешься в пятый класс и до сих пор ничего не слышала о Вашингтоне Ирвинге?
— Да говорю же — нет!
— Поверить не могу! — возмущалась Маус. — Чему людей учат в этих нью-йоркских школах?
— Если ты так много о нём знаешь, может, объяснишь, кто он?
— Объясню, объясню… Просто не понимаю, как так можно, — сказала Маус.
— Давай, — говорю. — Я вся внимание.
— Ну, он был очень знаменитый писатель.
— И что он написал? — спросила я.
— «Рип ван Винкль» и «Легенду о Сонной лощине».
— О «Рип ван Винкле» я слышала. Он долго проспал. А вот о «Сонной лощине» — никогда.
— Ты никогда не слышала о «Сонной лощине» и Икабоде Крейне?
— Не слышала, — говорю я. — Вы, жители Тарритауна, храните в голове уйму ненужной информации. Если бы этот Икабод Крейн был так уж важен, я бы о нём наверняка слышала в Нью-Йорке.
— Ну, могу тебе только сказать, что Всадник без головы выехал вот отсюда, — Маус царственно протянула руку. — Прямо из Тарритауна. Так что, разумеется, для нас это крайне важно. Не так уж много на свете городов, где ездил Всадник без головы.
— Как это? — спросила я.
— Ну так: человек на лошади, у него не было головы, а Икабод Крейн увидел его и жутко перепугался.
— Но это же просто сказка, правда? В смысле, безголовых же всадников не бывает!
— Ну… как сказать. Сказка сказкой, но я в неё верю. Я тут недавно его слышала. А ты?
— Что слышала? — холодея, спросила я.
— Всадника без головы! Если ночью прислушаешься, то услышишь такой леденящий душу звук. Это и есть он — призрак Тарритауна.
— Я тебе не верю.
— Да мне-то что — верь, не верь. Люди, живущие в Тарритауне круглый год, знают, что это правда!
— А что он делает? — спросила я. — Убивает людей?
— Да нет! Просто является, как любой призрак. Ну, сама знаешь.
— Призраки — это всё выдумки, — сказала я.
— Может, выдумки, а может, и нет.