Шифр Александра

— Дело в моей дочери. В Лайле. — По щекам Мохаммеда текли слезы. — Нам отказали. Они не желают ее лечить.

— Мой дорогой друг… — Ибрагим неуверенно поднялся. — Мне очень жаль. Сочувствую…

— Ей не нужны сочувствия. Ей нужна помощь.

— Понимаю, но я ничего не могу поделать.

— Пожалуйста. Я уже ко всем обращался. Вы — ее последняя надежда.

Николай поднялся и отступил в сторону. Разговоры о болезнях всегда расстраивали его. Приготовленные для Гейл книги лежали на столе, и он, взяв верхнюю, принялся листать страницы.

— Я, конечно, могу поспрашивать, — продолжал Ибрагим. — Но у меня нет знакомых в медицинском центре.

— Умоляю вас. Сделайте что-нибудь.

В книге оказалось много черно-белых иллюстраций. Внимание Николая привлекла одна из них, изображавшая холм и озеро Бир-аль-Хаммам. В ней было что-то знакомое. Он закрыл книгу и взял другую. В этой нашлась фотография озера и холма. Николай долго смотрел на нее, а когда наконец понял, почему место показалось ему знакомым, глаза его блеснули, а по телу прошла сильная дрожь.

— Николай? — заволновался Ибрагим. — Что с вами? Все в порядке?

Драгумис ответил не сразу. Потрясенный, он несколько секунд приходил в себя, потом, заметив, что хозяин кабинета смотрит на него как-то странно, улыбнулся.

— Простите. Отвлекся. — Оглянувшись, он увидел, что Мохаммеда уже нет. — Где ваш друг?

— Ушел. У него очень трудное положение. Жена в ужасном состоянии. Я обещал помочь, но сомневаюсь, что смогу что-то сделать. Бедная девочка!

Николай задумчиво наморщил лоб.

— Если я помогу ей, вы ведь учтете это, не так ли?

— Конечно. Но я не совсем…

— Вот и хорошо. — Николай взял со стола обе книги. — Тогда пойдемте со мной. Посмотрим, что мы сможем сделать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

1

Оракул Амона оказался всего лишь грудой камней примерно в четырех километрах к югу от Сивы. Былая слава не обеспечила ему ни парковочной стоянки, ни официального статуса, ни входной платы. Когда на следующее утро Гейл, Елена и двое сопровождающих прибыли на место, там не было никого, кроме сморщенного старика, сидевшего у стены напротив и тянувшего дрожащую руку за подаянием. Гейл открыла сумочку.

— Этим вы их только поощряете, — предупредила Елена.

Поколебавшись, Гейл все же протянула ему банкноту. Старик благодарно улыбнулся.

К ним тут же подошли две девочки с длинными, до пояса, заплетенными в косы черными волосами. На запястьях у них висели самодельные браслеты. Зайан сердито посмотрел на них, и они, хихикая, убежали.

Поначалу Гейл отнеслась к Мустафе и Зайану с некоторым недоверием, но вскоре ее отношение к ним изменилось в лучшую сторону. Эти двое знали о Сиве все. И в их дружбе было что-то трогательное. Древняя традиция гомосексуальных связей держалась здесь прочно; местные сказания и поэзия все еще прославляли такие отношения. Ей оставалось только удивляться.

Мустафа — крупный, с прокаленной солнцем смуглой, огрубевшей кожей. Курил он не переставая, но при этом оставался проворным и неутомимым. Особые отношения связывали его с древним своенравным грузовичком. Приборы в этом ровеснике минувшего века не работали; все, без чего можно обойтись — от набалдашника рычага переключения скоростей до резины на педалях и коврика под ногами, — давно исчезло.

Зайан — гибкий, жилистый, около сорока, хотя в волосах и бороде уже заметны серебряные нити. В отличие от грубоватого друга он был гладкий, как отполированная костяная рукоять ножа, скрывавшегося под складками одежды. Каждый раз, когда Зайан убирал нож, тонкое, безупречно заточенное лезвие царапало ножны, и проводник снова вынимал его и придирчиво рассматривал, бормоча под нос проклятия.

Несколько крутых ступенек уводили вверх, под перемычку, в тело самого Оракула — каменный скелет, напоминавший корпус деревянного корабля, выброшенного на берег и сначала долго гнившего в грязи, а потом иссохшего на солнце. Ступив внутрь, Гейл на мгновение замерла, испытав священный трепет. Не много найдется в мире мест, где вы точно знаете: здесь был Александр. Одно из них — здесь. Во времена Александра слава Оракула распространялась на все Средиземноморье; он не только соперничал с Дельфийским Оракулом, но, возможно, и стоял выше его. Согласно одной из легенд, здесь побывал сам Геракл, а ведь Александр называл этого великого героя своим прямым предком. Навещал Оракула и Персей, имя которого ассоциировалось с Персидской империей, которую покорил Александр. Афинский военачальник Кимон присылал в Сиву депутацию, желая знать, будет ли успешной его осада Кипра. Оракул отказался отвечать, сказав лишь, что автор вопроса уже с ним. Смысл загадочной фразы стал ясен, когда делегация, вернувшись домой, узнала, что Кимон умер в тот самый день. Пиндар написал хвалебный гимн Оракулу и умер, поинтересовавшись, в чем высшее счастье человека. Но пожалуй, самое сильное впечатление на тогдашний мир произвел эпизод, связанный с вторжением в Египет персидского царя Камбиса. Камбис отправил в Африку три армии: одну в Эфиопию, вторую в Карфаген и третью — через пустыню, в Сиву. Третья армия растворилась без следа, благодаря чему почитание Оракула умножилось многократно.

— Так это сюда приходили жрецы? — спросила Гейл.

— Главный жрец, обратившись к Александру, назвал его о pai dios, — кивнула Елена. — Что означает «Сын Бога». А вот Плутарх полагает, что обращение прозвучало как о pai dion. Интересно, да? Не каждый решился бы назвать Александра «мой мальчик».

— Если только жрец не говорил от имени самого Зевса.

— Да, пожалуй.

— И как это все проходило?

— Жрецы под пение юных девственниц приносили физический символ Зевса-Амона в золотой лодке, украшенной драгоценными камнями. Главный жрец зачитывал вопросы жаждущих истины, и Амон отвечал. К сожалению для нас, Александра удостоили приватной аудиенцией, так что ни его вопросов, ни ответов Оракула мы не знаем.

— Он ведь вроде бы спросил об убийцах своего отца.

— Это одна из версий. Согласно ей, когда Александр спросил, наказаны ли убийцы его отца, Оракул ответил, что вопрос лишен смысла, потому что его отец божественного происхождения и, следовательно, убить его нельзя, а вот что касается убийц Филиппа Второго, то они понесли должное наказание. Но вероятно, это всего лишь одно из апокрифических сказаний. Наверняка известно лишь, что Амон стал любимым богом Александра, что он посылал к нему послов после смерти Гефестиона и что сам просил похоронить его здесь. — Елена подобрала горстку земли и задумчиво потерла между пальцами.

— Представляю, какое разочарование постигло потом жрецов Оракула, — сказала Гейл. — Они ведь наверняка уже готовились принять тело Александра. А потом вдруг узнали, что его погребли в Александрии.

Елена кивнула.

— Птолемей помог им пережить горе. Если верить Павсанию, он прислал сюда стелу с извинениями и щедрые дары.

Гейл поднялась на самое высокое место и огляделась. Пейзаж немного напоминал европейский — вокруг горы и холмы, образовавшиеся в давние времена под действием мощного геологического давления. Когда-то здесь было плато, но потом большая часть его осела и обрушилась. Оставшиеся холмы — последние из уцелевших свидетелей древности. Она сориентировалась на север: Аль-Дакрур — справа, большое соленое озеро и Сива — слева. Воздух был чист и прозрачен, и далеко впереди виднелись темные линии хребтов. Пространство песка между ними испещрили буро-коричневые, напоминающие никотиновые пятна камни, некоторые размером с легковушку, другие не меньше двухэтажного дома.

— С чего начнем?

— Каждое большое дело есть лишь последовательность мелких дел, — наставительно заметила Елена.

Она расстелила на земле карту, прижала уголки камешками, установила треногу, закрепила фотоаппарат с телеобъективом и приступила к работе. Каждый раз, находя новый камень, она фотографировала его, потом предлагала Мустафе и Зайану посмотреть на него в объектив, после чего в результате короткого, порой горячего спора камню присваивалось имя, которое и наносилось на карту. Каждая отметка означала подлежащий проверке пункт.