Шикша

— Иван Карлович! — не дала ответить Бармалею Аннушка, — ну куда ей в такую даль идти?! Сами гляньте на нее — она же зеленая вся сидит. Даже кашу не ела. Упадёт где-нибудь, что мы потом делать будем?

Бармалей внимательно посмотрел на меня, потом перевёл взгляд на Аннушку и медленно кивнул.

— Иван Карлович! — решила не сдавать позиции Нина Васильевна, наградив Аннушку недобрым взглядом, — так что, в отчёте потом так и напишем «работа не выполнена в связи с тем, что лаборант находился на особом положении и укосы брать отказался»?

Так я узнала, что я — лаборант.

— Э-э-э… — начал Бармалей, но Аннушка опять влезла:

— Иван Карлович! У нас же полмешка хлеба еще осталось. Он уже цвести, между прочим, начал. Нужно на сухари срочно резать. Сушить прям сегодня буду. А то пропадёт же.

— Ну и суши себе! — пренебрежительным тоном заявила Нина Васильевна, — кто тебе не даёт?

Бармалей, по всей видимости, счёл аргументацию Нины Васильевны достаточно веской и убедительной, потому что согласно кивнул ей, и я с грустью поняла, что мне придется-таки идти на дальний участок в мокрых носках и без куртки с антикомариной сеткой.

— Иван Карлович! — Аннушка так просто своих позиций сдавать не собиралась, — да я бы с радостью, но я же ландорики жарить хотела. Зоя пусть бы резала хлеб, а я в это время как раз ландорики к обеду состряпаю.

Волшебное слово «ландорики» окончательно и бесповоротно решило ситуацию в мою пользу. В результате я осталась в лагере помогать Аннушке на кухне, а Нине Васильевне пришлось самой идти на дальний участок брать укосы фитомассы.

Когда все разошлись на работу, Аннушка уставилась на меня:

— Зоя! — сказала она, — что это с тобой происходит?

Хм… мне бы и самой хотелось это знать…

— Не знаю, — пожала плечами я, — я ничего не помню, ничего не понимаю, никого не узнаю. И вот как ты думаешь — что со мной происходит? Ужас, вот что со мной происходит. Мне очень страшно, Анна Петровна.

Я всхлипнула.

— Ну будет тебе, будет, — обняла меня за плечи Аннушка. — Не переживай, Зоя. Пройдёт время — вспомнишь всё. Остальное спрашивай — я расскажу, что знаю. А если эти дурни будут тебя задирать — говори мне, уж я им задам!

— Спасибо… — прошептала я сквозь слёзы, обнимая добрую Аннушку.

И в это время раздалось требовательное мяуканье.

— Кошка пришла! — обрадовалась Аннушка, отстранившись.

— Кошка? — удивилась я. — Дикая что ли?

— Да какая там дикая, — усмехнулась Аннушка, насыпая в небольшую мисочку гречневой каши с тушёнкой.

Мисочку она поставила в углу и туда гордо продефилировала самая настоящая серая домашняя кошка, с высоко поднятой головой и хвостом трубой.

— Иди ешь, — пригласила Аннушка, и только после этого кошка снисходительно соизволила подойти к мисочке.

— Это Бармалея нашего кошка, — пояснила она мне, наливая в другую кошкину мисочку воды, — он её всегда в экспедиции с собой берет.

— Оставить не с кем? — догадалась я, наблюдая как жадно кошка поедает кашу. Кошка, ощутив мой взгляд, недовольно блеснула глазами-крыжовниками и демонстративно стала есть медленно, словно нехотя, через силу.

— Не смотри на неё, — хмыкнула Аннушка, — оголодала она, бедняга, а гонору, как у самого Бармалея.

Я хихикнула и отвернулась. Послышалось торопливое чавканье — кошка опять накинулась на кашу.

— Так зачем он её в тайгу возит? — мне было прям любопытно, — зачем мучить животное? Она же домашняя.

— Да почему мучить? Ей тут нравится, свобода, красота. Мышкует даже иногда, — пояснила Аннушка, водрузив на стол большую алюминиевую миску и насыпая туда муки. — Но главное то, что домашняя кошка — это же первое средство от медведей!

— В каком смысле? — удивилась я. Сперва даже решила, что Аннушка так шутит.

— Кошка ходит вокруг лагеря и метит территорию, — охотно продолжила рассказывать Аннушка, замешивая крутое тесто, — это я еще лепёшек к ужину напеку, а то сухари не скоро будут, а ландорики они в обед смолотят.

— И что? — мне хотелось дослушать про медведей, а не про лепёшки.

— И всё, — усмехнулась Аннушка. — Бурые медведи настолько кошачью мочу презирают и ненавидят, что они к тому месту брезгуют даже подходить. Поэтому в лагере у нас всегда безопасно и Игнат — наш проводник и охотник, спокойно может уходить на охоту надолго.

— Ну ничего себе, — покачала головой я, вот уж никогда бы не подумала. Но у меня вертелся в голове еще один вопрос:

— А как её зовут? — спросила я, кивнув на кошку.

— Кошка, — ответила Аннушка, такими могучими движениями вымешивая тесто, что оно аж квакало.

— Да, кошку, — подтвердила я, — так как её зовут?

— Кошка, я же говорю, — опять повторила Аннушка и шлёпнула увесистый ком теста обратно в таз.

— Что, кошку зовут Кошка? — не поверила я.

— Именно так, — хихикнула Аннушка. — Бармалей не стал заморачиваться с именем.

— Даже боюсь представить, как он назвал своих детей, — ошарашенно покачала головой я.

— А у него нет детей, — вздохнула Аннушка и её глаза чуть затуманились, — ни жены, ни детей. Он всего себя отдал науке.

— Жесть, — пробормотала я, очищая хлеб от слегка заплесневелой корочки и нарезая оставшийся мякиш порционными кусочками.

Мы доваривали густой гороховый суп с глухариным мясом на обед (а еще планировался винегрет и ландорики. И традиционный компот из сухофруктов. Со вторым блюдом решили не заморачиваться — ландориков получилось очень много, они были из гречневой каши, куда Аннушка добавила аж две банки тушёнки. Так что голодными не останутся).

И тут к нам заглянул Митька:

— О! Как тут у вас пахнет, — расцвел улыбкой он и выхватил из большой миски ландорик. Улыбка у него была красивая — широкая такая, мальчишеская.

— А ну, не лезь грязными руками в миску! — турнула его Аннушка, –хочешь ландорик — так и скажи. Сейчас я тебе наложу. Зоя, ты тоже будешь?

Я отрицательно покачала головой.

— Беда с девкой, — пожаловалась Аннушка Митьке на меня, — утром не ела, сейчас опять не ест. Пропадёт до конца экспедиции.

— Мужика ей надо, — глубокомысленно изрёк Митька и ломанулся из-за стола, получив от Аннушки увесистый подзатыльник.