Шипы и розы (Шепот роз)

Взоры всех Макдоннеллов были прикованы к великану, и стало ясно, что, как бы ни пыжился Ангус, именно этот человек является истинным главой клана и он же представляет самую большую угрозу для Камеронов.

Топор выскользнул из ладони незнакомца и упал в общую груду оружия. Сабрина облегченно вздохнула.

Будто осознав, что теряет внимание аудитории, следящей за каждым движением нового актера, Ангус Макдоннелл поспешил переключиться на хозяйку дома.

— Бет! — вскричал он. — Моя прекрасная Бет! О, если бы столь прекрасное лицо радовало меня своим присутствием в моем собственном доме! — Старик галантно приложился к ручке Элизабет.

— Какой мерзавец! — Сабрина в негодовании выпрямилась. — Никому не дозволено называть матушку Бет. Только папе.

Невозмутимая Элизабет вежливо поклонилась гостю, взяла его под руку и повела к столу. Сабрина с удовлетворением отметила, что ее мать почти на голову выше сморщенного гнома. За парой, прихрамывая, последовал человек в пледе с капюшоном, скрывающим лицо.

— Странная личность, будто призрак, — шепнула Энид.

Сабрина согласно кивнула, но ее внимание было поглощено великаном, который шел к столу в сопровождении Брайана и Алекса.

В гостиной буквой П были расставлены три длинных стола. Дугал Камерон и Ангус Макдоннелл сели рядом во главе центрального стола, спинами к гобеленам, развешанным на стене. Элизабет заняла место по другую руку от мужа. Таинственная фигура в капюшоне маячила за спиной Ангуса.

Гости немного поворчали, обнаружив, что в столовых приборах отсутствуют ножи, но потом дружно набросились на угощение, и в помещении воцарилась почти полная тишина, нарушаемая лишь урчанием и чавканием. Хозяева обменивались довольными взглядами. Но вот какой-то черноволосый красавец схватил целую оленью ногу, предназначавшуюся для всех сидевших за тем столом, и принялся рвать ее зубами. Служанка, прислуживавшая за столом, вытаращилась на гостя, разинув рот, и очнулась, лишь когда хозяйка стала подавать ей лихорадочные знаки.

— Бедняга, очевидно, сильно проголодался, — вздохнула Энид, почувствовав родственную душу.

По мере того как опустошались и вновь наполнялись бокалы и гости постепенно насыщались, настроение у них менялось к лучшему. Завязалась застольная беседа, кто-то негромко затянул песню. Сабрина не спускала глаз с белокурого великана, который, в отличие от своих друзей, почти не ел, пил только воду, оставив свой бокал с вином нетронутым. Возможно, он подозревает, что вино отравлено? Но тогда почему позволяет пить своим сородичам? Блондин сидел вместе со всеми, но как бы особняком, и не откликался на попытки Брайана и Алекса втянуть его в разговор. Плечи гиганта были напряжены, он словно готов был в любую минуту к вражескому нападению.

В душе Сабрины шевельнулось сочувствие. Она знала по собственному опыту, каково это находиться среди людей, но ощущать свое полное одиночество. Как единственная дочь в окружении двух старших братьев, она со дня рождения была обречена на всеобщее обожание. Но обожание вовсе не всегда означает понимание. Братья до сих пор видели в ней всего лишь малого ребенка. Но Сабрина воспринимала это как цену, которую ей приходится платить за их любовь.

Ее мысли прервало легкое сопение. Энид задремала, уронив голову на сложенные руки. Только такая девушка, как Энид, могла уснуть и пропустить самую волнующую ночь в истории Камеронов. Сабрина улыбнулась и укрыла кузину своей шалью.

Тем временем Ангус Макдоннелл поднял бокал и затянул бесконечный тост за здоровье Макдоннеллов и Камеронов, во славу всех шотландцев. Сабрину не удивило бы, если бы старый петух вспрыгнул на стол, разгоряченный собственным красноречием.

Помимо воли ее взгляд скользнул дальше. Она увидела пустующее место на скамье. Белокурый великан исчез. Уголком глаза Сабрина приметила движение в конце галереи. Воспользовавшись тем, что внимание сидевших за столами было приковано к говорливому старику, незнакомец незаметно прокрался наверх по лестнице. Он двигался на удивление легко для такого крупного человека.

В душу закралось подозрение. Похоже, негодяй воспользовался гостеприимством Камеронов, чтобы совершить кражу или устроить засаду. Сами собой сжались кулаки, негодование пересилило страх. Сабрина украдкой взглянула на спящую Энид в поисках поддержки и сразу поняла, что рассчитывать на кузину не приходится.

Девушка сжала губы. Наконец-то представлялся случай завоевать уважение братьев. Пусть Брайан и Алекс считают сестру недостаточно взрослой, чтобы принять участие в банкете с Макдоннеллами, но у нее хватит духу обуздать Макдоннелла, задумавшего измену. Сабрина представила себе, как у братьев отвиснут челюсти от удивления, когда она введет в зал этого великана, подталкивая сзади камероновским палашом. Интересно, как хитрый Ангус выкрутится из подобной щекотливой ситуации.

Не дав себе времени одуматься и струсить, Сабрина вскочила на ноги и бросилась в коридор, который вел в покои отца.

Морган проскользнул в светелку, осторожно прикрыл за собой дверь, прижался к ней спиной и с наслаждением втянул в себя едва уловимый аромат роз. Воспоминания об этой комнате преследовали его семь долгих лет, и нужно было вновь прийти сюда хотя бы ради того, чтобы навсегда стряхнуть с себя эти чары. Сквозь узкие окна пробивался тусклый лунный свет, постепенно глаза привыкли к полутьме, и можно было оглядеться. Еле слышный шорох и негромкий щебет предупредили Моргана о присутствии пары певчих птичек, обитавших в клетке у двери.

— Привет, малышки, — прошептал Морган. — Не надо пугаться. Это всего лишь я, Морган. Вы меня помните? — Он попытался просунуть палец в клетку, но оказалось, что он теперь слишком толстый и не пролезает сквозь прутья.

Непривычно опечаленный, Морган оставил птичек в покое и прошлепал босыми ногами к книжным полкам. Если гостиную внизу можно было назвать головой замка Камеронов, то это помещение по праву следовало считать сердцем. Именно здесь каждый вечер собирались все члены семьи, беседовали, пели, смеялись. Моргану светелка всегда казалась калиткой в иной мир, в мир книг, музыки и картин, мир, где человек может себе позволить предаться мечтам.

Летние месяцы, которые он проводил в замке Камеронов, сделали из него другого человека, не похожего на всех прочих Макдоннеллов. Морган научился правильно говорить, стал серьезно задумываться о будущем. По возвращении домой осенью приходилось отражать нападки сородичей и кулаками доказывать само свое право на существование. Он дрался часто и самоотверженно до тех пор, пока не выяснилось, что больше некому бросить ему вызов. Ангус наблюдал за сражениями сына с плохо скрытым ликованием и мрачной гордостью за своего отпрыска. Старик понимал, что теперь пост вождя клана Моргану гарантирован.

Морган снял с полки книгу в тяжелом кожаном переплете. Тем летом, когда ему исполнилось четырнадцать лет, он был по-мальчишески влюблен в Элизабет Камерон и гордо отвергал все ее предложения научить его грамоте. Однако это не мешало подростку таиться в тени и подслушивать, пока мать вслух читала своим детям сказки. Помнится, Морган сидел в темном углу и жадно внимал легендам о хитроумных богах и смелых воинах, бороздивших далекие моря на парусных судах. Наутро он тайком возвращался в светелку и нежно поглаживал корешки книг, содержавших великие тайны.