Шипы
Шрифт:
– Ох, черт-те что и сбоку бантик, – прошептала Алиса, чеша питомца за ухом.
– Мурр-мяу.
На Кладбище тишина. Слишком тихо для Кануна Дня Всех Святых. Ни неформалов, ни язычников, ни христиан. Даже местные не выли, не стонали, не бродили, будто праздник уже прошёл, и все отсыпались с пачкой аспирина под подушкой.
– Слишком тухло даже для этого болота, – вздохнула Алиса, оглядевшись. – Даже в сторожке кино не смотрят. А я готовилась… Ну вот!
Возвращение в убежище не сулило никакого веселья, и Алиса, понадеявшись на случай – как-никак, а праздник – пошла туда, куда ноги несли. Ултар молча семенил следом.
Минута
Тяжёлая дверь поддалась не сразу: Алиса уже неделю почти ничего не ела.
– Автор! Автор! – звала Алиса, продвигаясь с вытянутыми руками, ибо кругом было темно. – Ты где? Автор!
– Кс-кс-кс! – добавил от себя Ултар.
Впереди замерцал желтоватый свет. То была свеча на крышке гроба, оставленного на каменном постаменте. А за гробом как за столом сидел…
– Wellcome to my humble residence!
…высохший пучеглазый труп в седом парике и костюме барона Самеди.
– I am Cryptkeeper and it's time for some Halloween story, – визжала мумия на видеокамеру, что стояла неподалеку. – You know, I always wonder how…
Недолго думая, Ултар запрыгнул на гроб.
– Kitty? Well, well, well. I like kitties. They have a mouth on… A-a-a!!!
– Мр-ряу! – Кот вцепился болтуну в руку и попытался урвать себе хотя бы палец.
Вышло даже лучше: Ултар вернулся к хозяйке с целой рукой в зубах.
– My oh my, – мертвец скучающе оглядел пустой и чуть порванный рукав. – Seems like you, pretty girl, just disarmed me! – и рассмеялся так, что кот выпустил кость из пасти и скривился, будто укусил зелёное яблоко.
Впрочем, недолго лился смех. Болтуну прилетела пощёчина его же оторванной руки.
– Тупая, тупая мумия! Куда дел Автора? Моего Автора! Куда?!
Очередь ударов опрокинула мертвеца. Тот закрывался как мог, но у Алисы были длинные руки. И их было больше.
– Мур-мур-мур… – Ултар осторожно отполз подальше от свалки.
«Мамочка сегодня явно не в духе».
Ни диеты, ни обеда
Перепачканная землёй плоть разлетелась в вонючий гнилой фарш. Провыв нечленораздельно, мертвец потянулся когтистой лапой к рассаде, даже сквозная дыра в туловище его не смутила.
– Э-э-э-э…
– А-А-А-А!!! – Старая ведьма совершила несколько пасов руками, и в нежить полетел цветочный горшок.
Не ведавший страха зомби встретил снаряд головой. Естественно, горшок оказался крепче, и склизкое серое вещество, перемазанное чёрной кровью, вылетело в окно вместе с обломками черепа. Судорожно дёргаясь и мерзко цокая языком, мертвец вывалился наружу. Но прежде, чем силуэт перестал заслонять звёздный свет, из живота теперь уже точно покойника раздался писк и показались тонкие дрыгающиеся конечности. Последние вцепились в края оконной рамы, но тушу, весившую не меньше центнера, удержать не смогли.
– Проклятые басурмане, – выдохнула колдунья, нетвёрдой походкой приблизившись к разбитому окну. – Лезут, гады…
Снаружи раздался громкий хлопок. В стену врезалась пуля. Ведьма бросилась на пол, спасаясь от щепок и пыли. Но бой и не думал останавливаться: чуть придя в себя, старуха сквозь щели между досками заметила движение. Присмотревшись, она
разглядела на земле короткие задние лапы, покрытые грязно-жёлтой шерстью. Те сучили вразнобой, словно принадлежали Колобку, который внезапно стал квадратным и завалился на лицо. Но то оказался не Хлебушек, как прозвали в лесу Колобка, а огромная медвежья туша в полуистлевшем красном кафтане.И эта чужеземная нечисть без тени стеснения опустошала ведьмины грядки: грызла огурцы, хрустела капустой, в клочья рвала петрушку. Те визжали от боли и ужаса…
– Я тебе, аспиду! Избушка!
Избушка накренилась влево, вправо, вся заскрипела, затряслась. Старуху вжало в пол, а ноги медведя уменьшились. Да и сам медведь как будто отдалился…
– Куд-кудах! – гаркнула избушка и наступила на медведя. Даже если бы тот чувствовал боль, он бы не закричал: пасть была забита огурцами.
– Ха! Будешь знать, скотина такая!
Колдунья подползла к окну и выглянула наружу. Со стороны леса к избушке на курьих ножках шла новая угроза: заморский красноглазый гигант, чьи ноги напоминали столбы, а уши развевались на ветру как постельное бельё. На спине у чудища сидел огромный полусгнивший заяц, рядом шагал не то конь, не то корова и скакала полосатая кошка, похожая на чучело.
В воздухе витал запах порохового дыма. Колдунья плохо видела, но хорошо различала запахи и звуки. Слышала отдалённый визг, хрюканье и скрежет металла.
– Пищаль перезаряжает, свинья окаянная… – прошипела старуха и бросила взгляд на угол возле печки: – Вишь, дармоед, как все на капусту мою идут! Без закуски оставляют, гады!
Из угла промычал «дармоед» – дорогой и желанный гость, даром что связанный. Крепкий, мясистый, вкусно пахнущий. Не мальчик и не старик – мужчина в самом рассвете сил.
Как отпускают грехи
Ещё до звонка секретарши Виктор почувствовал, что к нему пришли. И кто именно пришёл. Не по голосам из приёмной, нет, там было тише обычного. Именно почувствовал. Будто чей-то недобрый взгляд прошил дверь насквозь и холодным гвоздём впился Виктору в лоб.
– Пусть заходит!
Виктор дотянулся до пульта и нажал на единственную кнопку. Стало темнее: на окна опустились металлические ставни. Лишь лампочки на люстре рассеивали мрак.
В кабинет вошёл мужчина. Не оборачиваясь и не сводя с Виктора глаз, он прикрыл за собой дверь. Тщедушный, лысый, безусый, в линялой выцветшей рубашке и с термосумкой в руках, он совершенно не вписывался в окружение. Совершенно не подходил лакированным панелям на стенах, внушительному столу, за которым сидел брутальный бизнесмен в солидном деловом костюме. Виктор потянулся ко лбу, ибо тот ныл от фантомного гвоздя, но замаскировал проявление слабости под укладку непослушных волос.
– Давно не стригся? – еле слышно произнёс пришедший. Его улыбка напоминала прореху на мешке.
– Женька, я велел тебе не появляться, пока не закончишь работу. – Виктор красноречиво хрустнул костяшками пальцев. – Ты уже всё?
Вместо ответа Женька взгромоздил на стол термосумку.
– Вот.
– Что «вот»? – Виктор мрачно усмехнулся, но его улыбка тотчас поникла.
От звуков, с какими Женька расстегнул сумку и запустил в неё руку, мутило. Сам воздух, казалось, пропитался разложением и смертью.