Шизофрения

«Поверженный крест… постыдное воспоминание! Хотя было и такое. До сих пор перед глазами стоит искаженное гневом лицо местного мужика», — Соловьев опустил глаза, пряча от хозяйки мысли.

Подростком он действительно пережил религиозный кризис, завершившийся победой атеизма. Стал последователем нигилистически настроенного философа и писателя Писарева и… выбросил в сад все иконы. А однажды, гуляя с братом в Покровском-Глебово, забрел на кладбище и там, внезапно впав в какое-то безумное состояние, повалил крест на одной из могил и принялся прыгать на нем. В чувство своим криком и кулаками его привел местный мужик.

— …да, с поверженным крестом, — повторила Сивилла. Ее взгляд был направлен чуть выше головы гостя, словно она внимательно всматривалась в то, что находится за его спиной. — Но это длилось недолго. Вы вновь обрели Бога, но пришли к нему не через чувство, а через разум…

«Да, да, именно так», — мысленно согласился Соловьев.

— Сейчас вы увлекаетесь спиритизмом… — хозяйка взглянула ему прямо в глаза. — Да, я вижу — заговорила она нараспев, — вы са-ами прекра-асный ме-едиум… о-очень редкий… редкий… ме-едиум… вы верите во все сверхъестественное, но не уверены в себе… не уверены…

Соловьев перевел дух, только сейчас заметив, что слушает, затаив дыхание.

— Оч-чень интересно! — наконец, выговорил он. — Вы правы. Я на самом деле не только верю во все сверхъестественное, но, собственно говоря, только в это и верю. Но меня привела к вам одна история… — он запнулся, словно сомневаясь, стоит ли продолжать. — Видите ли, так случилось, что я…

— Зна-аю. Я ви-ижу. Вы были влюблены, и сейчас вам отказали. Не переживайте. Ваша привязанность длилась … — Сивилла прикрыла глаза — четыре … да — четыре года… и это была какая-то ваша родственница…

— Кузина, — кивнул Соловьев. — Катенька. Натура нежная, тонкая, еще очень юна, но с годами обещает сделаться красавицей. В последнее время меня все время мучило ощущение, что она общается со мной более по привычке, чем по внутренней потребности. Всякий раз, прощаясь, я уносил с собой впечатление восхищения, смешанное с мучительной тревогой… и вот…

— Это — не ваша женщина, — сухо проговорила Сивилла. — Вас ждет иная любовь, которая перевернет вашу жизнь.

Возникла пауза. Стало слышно, как за окном лениво переругиваются бродячие собаки.

— Когда?— хрипловатым от волнения голосом спросил он.

— Скоро.

— Когда?— он подался вперед.

— Очень скоро. Но…вот что я вам скажу… — предсказательница помолчала, — …берегите вашу голову, мой дорогой. От ударов внешних и… внутренних. Ваш мозг очень гибок и податлив, но не внедряйтесь за границы, которые пересекать не дозволено. Это все, что я могу вам сказать. Идите, — она неожиданно легко поднялась с места. — Большего вам знать не следует.

Соловьев медленно поднялся вслед за хозяйкой.

— Подождите минуту. Подойдите сюда. Ближе! — вдруг приказала она. — Сейчас вы сделаете следующее, — указала рукой на свечи. — Наберете в грудь как можно больше воздуха и резко, толчком выдохните одним разом. Вместе с этим выдохом из вас уйдет все то, что мешает вам жить и верить в себя. Вы хорошо меня поняли? Не дуть на свечи, как на именинном пироге, а выдохнуть — резко и одним толчком, с силой. Так, чтобы свечи погасли. Приступайте. Я выйду из комнаты.

Проводив хозяйку взглядом, Соловьев набрал воздуха в легкие и, наклонившись над столом, с силой выдохнул: «Х-хха».

Свечи погасли. Все. Кроме одной…

…В итальянской таверне, куда он вместе с Ревзиным отправился после сеанса, было многолюдно и шумно. Пробравшись между столиками, они расположились в дальнем углу у прохода на кухню, откуда исходили дразнящие запахи.

— Ну, ты доволен знакомством? — раскрыв меню, поинтересовался Ревзин.

— Сам не знаю, — Соловьев пожал плечами. — Как-то все быстро получилось, толком и не пообщались. Мне думалось, это по-другому будет.

— Прямо не знаю, что заказать, — озабоченно пробормотал Ревзин и, оторвав взгляд от меню, вопросительно посмотрел на приятеля.

— Да ты не мучайся, Саша, — понял его Владимир , — я сам закажу, знаю, у тебя денег сейчас немного.

— Уж окажи дружеское содействие! — приятель с облегчением передал ему меню и улыбнулся пухленькой кареглазой брюнетке в зеленом передничке поверх серого платья, подошедшей к столу, чтобы принять заказ.

— Принесите все как обычно, только на две персоны, — попросил Соловьев.

— Конечно, мистер Владимир , — кивнула та и, одарив друзей игривым взглядом, направилась в сторону кухни, повиливая округлыми бедрами.

— Ба, так ты здесь завсегдатай и, похоже, пользуешься успехом! — заулыбался Ревзин.

— Я или ты? — Соловьев, всплеснув руками, вдруг заливисто захохотал так весело и заразительно, что посетители вокруг, поглядывая на него, тоже невольно заулыбались.

— Ну ты и смеешься! — воскликнул Ревзин. — Вон, даже предметы неодушевленные твоего смеха не выдерживают, — он поставил неловко опрокинутую приятелем солонку на место.

— Предметы, говоришь? Это не предметы, а приветы. От матушки моей, Поликсены Владимир овны. Она, когда на нас, детей сердилась, всегда отталкивала от себя что-нибудь, оказавшееся под рукой на столе. Правда, в отличие от меня, у нее это был верный признак не благодушия, а напротив, душевного непокоя.

Девушка уже через минуту вернулась с корзиночкой хлеба и кувшином, ловко налила вино в бокалы, при этом будто нечаянно прижавшись бедром к плечу Ревзина. Тот поднял голову и подмигнул ей. Она, весело стрельнув глазами в его сторону, смахнула пухленькой ручкой просыпавшуюся соль со стола прямо на пол и, не оглядываясь, походкой женщины, которая знает, что ее провожают взглядом, направилась на кухню.

— За знакомство с Сивиллой! — поднял бокал Соловьев и сделал глоток. — Неплохо. Хотя немного переохладили, но по мне сейчас — в самый раз. А ты чего раздумываешь? Пей! Вино, я тебе скажу, такая штука… такая штука… — он покачал головой и, дождавшись, пока приятель осушит свой бокал, задумчиво продолжил: