Шкатулка с драгоценностями

О'Коннелл уступил Еву Крамеру, а сам продолжил писать «Видение». Он продал любимую девушку, как корову на рынке. И ему достались и слава, и деньги за роман, которые частично принадлежали и Крамеру.

– Грейс? – Это Нэнси позвала с лестничной площадки. Интересно, насколько Нэнси оказалась проницательной в отношении книги. Грейс хотелось бы обо всем поговорить с сестрой, но разве она может злоупотребить так важным для нее доверием О'Коннелла?

– Грейс?

А как же Крамер? Можно поспорить, что в этой истории он выглядит более привлекательно. В конце концов, он выбрал любовь! Но в основном он проиграл, что делает его фигурой, заслуживающей сочувствия. За свою роль в этой постыдной сделке он был награжден тем, что ему пришлось наблюдать, как его друг становится богатым и знаменитым, тогда как он тратит время на уход за душевнобольной женой, которая впоследствии кончает с собой, оставив его вдовцом с дочерью. Достаточное наказание, не так ли? Но если посмотреть с другой точки зрения, ему просто меньше повезло в жизни. Если бы судьба распорядилась иначе, О'Коннелл, возможно, начал бы пить от тоски по утерянной любви, а его неопубликованная книга навеки осталась бы лежать в дальнем ящике стола.

Какая неприятная история. Еще более неприятная, чем история сестер Резерфорд и братьев Уилкинс.

На память Грейс пришел случай из давнего прошлого. Два валета – бубновый и пиковый. Лучше ли она и Нэнси, чем О'Коннелл и Крамер? Если честно, кто она такая, чтобы кого-то судить?

Нет, это была безумная мысль. Тут совсем другое. Они были лишь парой школьниц, которые играли. Они никогда не устраивали свою жизнь подобным способом.

Дверь открылась. Нэнси в голубом халате стояла на пороге, держась за дверную ручку.

– Мне следовало бы догадаться, что ты здесь!

У Феликса затрепетали веки. Сначала он испуганно смотрел то на тетю, то на маму, а затем на его лице появилась широкая улыбка.

Глава 9

– Мальчики! Высуньте язык!

Топпинг и Хэмфри, два самонадеянных ничтожества из «Геральд», высунули язык.

Грейс, выпуская кольца дыма, наблюдала, как Додо Лоренс, главный автор «Геральд», пишущая на темы, которые Дики называл «дамским рукоделием», осматривает языки. У Топпинга язык был ярко-розовый и длинный, как у собаки, а у Хэмфри серый, обложенный нездоровым налетом.

– Решительная победа Дума. – Додо называла молодых людей Твидлди и Твидлдум [20] , или, сокращенно, Ди и Дум. Оба молодых человека были без ума от Додо или, вероятно, слишком боялись ее, чтобы противиться этому. – Какой счет, Грейс?

– Три—два в пользу Дума. Что дальше?

Додо на мгновение притворилась, что глубоко задумалась, а затем, очевидно устав от этого, повернулась на кресле, чтобы набраться вдохновения.

В клубе «Саламандра» сегодня было весело. Коктейли подавали намного позже урочного времени. Полно хихикающих девушек в струящихся шелковых шарфах (это неукоснительно соблюдающееся требование: и шарфы, и хихиканье). Достаточно привлекательных мужчин, спокойных, задумчивых типов, которые с милой улыбкой встречают чужой взгляд сквозь сигаретный дым, но дальнейшего внимания не требуют. И еще меньше мужчин, умеющих хорошо танцевать чарльстон! Она правильно поступила, придя сюда с Додо. Додо принадлежала к той категории женщин, которых Грейс называла «профессиональными блондинками». В лондонских газетах и журналах их было много, немало и в художественных галереях. Ладная девочка-подросток с платинового цвета волосами, тихим голосом, самоуверенная, в довольно откровенных нарядах. Как и многие ей подобные, Додо была забавна и безразлична, а в глубине души, возможно, серьезна, слишком уж она была умна, чтобы это было не так. Но она не очень любила показывать свою внутреннюю серьезность. А это полностью устраивало Грейс в ее теперешнем настроении.

20

Твидлди и Твидлдум – комические персонажи сказки Л. Кэрролла «Алиса в Стране чудес», олицетворяющие споры по ничтожным поводам между людьми, политическими партиями и т. п.

Прошло почти сорок восемь часов после того, как О'Коннелл рассказал ей о сделке с Крамером. С тех пор Грейс держалась от него подальше, перемалывая услышанное. Она знала, что не имеет права осуждать его. В конце концов, он же не осуждает ее! Но, убедив его раскрыть свою тайну, она не могла знать, что ей в нем откроется. Последнюю пару дней он продолжал молчать. Ни умоляющих телефонных звонков, ни цветов, ни страстных писем. Это не в его стиле. Он не из тех, кто умоляет. Может быть, конечно, он понял, что она пока не хочет и слышать о нем. Впрочем, возможно, ему и в голову не пришло бегать за ней... Она поймала себя на том, что думает обо всех этих газетных историях об О'Коннелле-грубияне, О'Коннелле-плейбое, а также о предупреждении Нэнси. В общем, он не тот, кем она его считала! И она не могла с уверенностью сказать, как собирается поступить дальше. Поэтому Грейс отвлекала себя коктейлями.

– Туфли! – воскликнула Додо.

Они с Грейс наклонились, чтобы посмотреть под столик. На Хэмфри были черные, блестящие, новые туфли. На Топпинге – коричневые, слегка потертые. Более того...

– Дум, да ты, кажется, без носков! Неужели это правда? – Грейс выпрямилась и взглянула на покрасневшее лицо Топпинга.

– В прачечной случилась некоторая задержка, – смущенно пробормотал Топпинг.

– Победа за Ди, – заявила Додо, – по всем трем позициям. Я люблю подводить итоги конкурсов.

Грейс наклонилась и еще раз посмотрела на голые лодыжки Топпинга. Такое милое и странно уязвимое место между туфлей и брючиной! Когда она снова выпрямилась, возле их столика стоял не кто иной, как Ярко-голубое Море.

– Откуда вы появились?

– Рад видеть вас, Грейс! – Он выглядел высоким. Или он всегда был высоким? Он тепло улыбался ей. Повернувшись к подруге Грейс, он воскликнул: – Додо! Как прекрасно! Сколько же мы не виделись?

– Джон, дорогой! Как чудесно! – Додо встала, и они обнялись. Объятие их выглядело несколько двусмысленно. – Слишком давно!

Сев, они продолжили воспоминания.

– Ты помнишь тот чудесный вечер в «Ритце»?

– Ну конечно! Там было великолепно!

На Грейс сразу же нахлынули воспоминания о том вечере в «Тутанхамоне», когда выяснилось, что Крамер – давний знакомый Шеридана. Неужели у каждого человека есть прошлое, которое его характеризует? Она взглянула на раздраженных Ди и Дума.

– Хотите потанцевать со мной, мальчики?

На танцевальной площадке оркестр играл быструю мелодию. Она пыталась танцевать с ними обоими одновременно, а они двигались медленно, натыкаясь друг на друга. Каждого из них в отдельности нельзя было назвать плохим танцором, но твердая решимость превзойти другого заводила их в тупик. К концу танца у Грейс были истоптаны ноги.

В другом конце комнаты Додо с Крамером над чем-то смеялись. Додо постоянно дотрагивалась до его плеча или руки. Ее руки неугомонно двигались, словно они обязательно должны были касаться его тела.

– Кто победил? – спросил Хэмфри.

– Никто. Каждый из вас проиграл по очку. А теперь идите и поищите себе ровесниц для танцев! Я очень устала.

Когда Грейс вернулась за столик, Додо с Крамером замолчали.

– Сплетничали обо мне? – легкомысленно спросила Грейс. – Полагаю, я здесь единственный достойный объект для сплетен?

– Ну-ну, Грейс! – Додо была хрупка, как и ее тщательно уложенные локоны. – Не будь столь тщеславной! Джон рассказывал о молодом человеке, который собирается перелететь через Атлантику. Он убежден, что этот парень успешно справится с задачей, и собирается поехать на место приземления.

– Я знаю. – Грейс повернулась к Крамеру. – Но что, если ему это не удастся? Вы говорили, что его называют Летающим Безумцем.

– Он доберется. Я это знаю. Надо иногда верить, Грейс! Надо верить!

– Все это звучит несколько религиозно, Джон. Я не знала, что вы набожны.

Он по-прежнему улыбался.

– Подожди и увидишь.

Крамер заказал еще коктейлей. Джин с содовой для Грейс, «Сингапурский слинг» для Додо и «Обезьяньи гланды» для Ди и Дума. Сам Крамер пил что-то светлое со льдом и лимоном. Понюхав тайком, она убедилась, что это простая вода. Она забыла, что он не пьет, а ей уже было слишком поздно опасаться собственного состояния. Посмотрев на Додо, она увидела в ней свое отражение: излишний восторг от собственного проницательного ума, экспансивные, неуклюжие жесты, громкий смех.