Шкатулка воспоминаний

Граф Корбрейский пришел в замешательство.

– Позвольте, месье, а разве предметом сегодняшней беседы будет не работа этого мальчика, касающаяся механики звука? Так мне сказала мадам Хугон. И это именно то, что меня интересует.

– Да, это было предметом… Только выяснилось, что исследования юноши совершенно неадекватны… – Ливре потряс головой. – Пейдж не будет читать сегодня лекцию.

Все взоры устремились на ученика, а сам Клод уставился на Ливре. От этой новости юноше стало больнее, чем от удара палкой, обернутой в сукно.

– Да-да, мой юный ученик. Ты не будешь читать лекцию. И тем не менее я приглашаю тебя занять почетное место среди моих уважаемых гостей.

Мадам Хугон нарушила тишину:

– А кто же будет говорить?

Ливре сухо улыбнулся и объявил:

– Вы наверняка возрадуетесь, когда узнаете, что сегодня буду говорить я.

Мадам Хугон посмотрела на юного ученика, но ничего не успела сказать, так как Ливре призвал всех к порядку. Пьеро и Плюмо выражали свое недовольство, однако на их протесты не обратили внимания.

Ливре быстро начал свою речь:

– Глубокоуважаемые гости! Сегодняшняя беседа называется «Что в имени тебе моем?». То, что я хочу рассказать, может показаться вам простой рефлексией на тему, и все-таки позже вы поймете, что это не так. Говоря простым языком, наши имена самым непосредственным образом влияют на то, что мы есть и чем мы занимаемся.

Гости устроились в креслах из красного дерева.

Продавец книг сплюнул в платочек. Тут выступила вперед Этьеннетта, в руках она несла огромную книгу. Ливре объявил:

– Здесь содержится ровно 9464 записи, которые доказывают теорию Камдена о «судьбоносной неизбежности имени».

Он приступил к перечислению имен, подтверждающих его нелепую теорию. Интерес аудитории возрос, да и то ненадолго, когда Ливре начал рассказывать о проституции. Он поведал гостям историю двух шлюх, чьи имена были Онорина и Пьюрита, и об одном владельце публичного дома по имени Темперанс.

– Есть еще одна женщина, ее имя – Ланж. [75] Она может завязывать свой язык в морской узел, демонстрируя сей навигационный фокус всем желающим морякам, что приходят к ней воспользоваться известными услугами.

75

От фр. la langue – язык.

Плюмо вслух поинтересовался, а разве не могли ей дать такое прозвище после того, как открылись ее необычайные способности, но Ливре не принял вызова. У Клода имелись свои сомнения на этот счет, в конце концов его старшую сестру звали Фиделита. [76]

Ливре медленно продвигался вперед. Когда один язык исчерпал себя, он перешел к другим. Латынь, греческий, халдейский, древнескандинавский, английский – ему было все равно, лишь бы список имен рос. После истории о сбившемся с пути священнике Ду Сине Ливре начал приводить примеры из медицины, цитируя работы Кокберна о сифилисе, Смелли – об акушерстве и Бэтти – о слабоумии. Он все говорил и говорил, пока скучающие гости не начали выражать свое беспокойство. Один из писак теребил брюки, юрист выбивал ногой ритм, известный только ему самому. Двойной подбородок опустился, пальцы зашевелились, очки соскользнули с маслянистого носа полусонного типографщика. Мадам Хугон теребила локон волос и задавалась вопросом, когда же список имен подойдет к концу.

76

От лат. Fides – Вера.

Как оказалось, не скоро. «Книга судного дня» с перечисленными в ней совпадениями имен подошла к концу, лишь когда Ливре дошел до случая своего ученика, Клода Пейджа.

– Никто не смог бы справиться с этой работой лучше! – провозгласил лектор. – Кстати, совпадение не только в его фамилии. Судьбоносная Неизбежность и в его имени! Клод, покажи им свое уродство. [77] – Ливре поднял руку юноши, чтобы подтвердить сказанное. – Такие физические недостатки уже успели стать традицией, вспомните хотя бы императора Клавдия или того горбатого дурачка Клаудио! Нелепость и уродство предопределены судьбой одной половине моего ученика, зато второй его половине уготована лучшая участь, она – его спасение! Как я часто говорю, чем был бы мой книжный магазин без страниц?

77

Клод – хромой (лат.).

Ливре закончил. Последовали бурные аплодисменты. Чтобы Ливре не слишком зазнавался, аристократ решил вмешаться:

– А что вы скажете на это: лучшего лондонского механика зовут Мерлин!

– О, ну конечно же! Ведь это волшебник за работой!

Наступил отличный момент для перехода к другой теме, интересовавшей Клода, но, естественно, этого не произошло. Перед тем ₍как уйти, Плюмо пригласил Клода зайти в какой-нибудь кабак и просидеть там до утра. Юноша отказался, помахав другу на прощание. Мадам Хугон подождала, пока уйдут все гости, и отвела книготорговца в сторону.

– Господин Ливре, у вашего ученика редкий дар. Пока вы отсутствовали, он был очень внимателен ко мне. Я бы хотела еще большего внимания с его стороны. Мне нужны книги из Коллекции за Занавеской. Можем ли мы договориться? Могу я рассчитывать, что ваш ученик будет сам выбирать мне книги? Я заплачу.

– Конечно, мадам.

Она ушла так же, как и пришла, с сумочкой на одной руке и эскортом на другой.

Ливре повернулся к Клоду:

– Надеюсь, ты наконец понял, что твоя судьба – быть здесь, а не заниматься механикой. Ты можешь навсегда забыть о той лекции! – Флегмагорл сплюнул. – У тебя есть и более важные дела. Теперь тебе предстоит служить своей госпоже.

31

Мадам Хугон брала по одной книге из Коллекции за Занавеской каждую неделю. Она определила четкие условия соглашения. Клод должен был выбирать книги и каждую пятницу приносить их к ней домой. За эту услугу, а также за ряд других услуг, на которые она рассчитывала, мадам Хугон платила Ливре в три раза больше, чем за обычный прокат, хотя расценки «Глобуса» и так были очень высокими (в связи с философской природой предлагаемого материала). Патронесса никогда не объясняла своего интереса к порнографии, да такого условия и не было в договоре. Когда Клод вежливо спрашивал об этом, она отвечала, что обстоятельства супружеской жизни заставляют ее читать подобную литературу. Больше Александра ничего не говорила. Клод довольствовался теми словами, что Ливре произнес в Турне: «Мадам Хугон не в состоянии выполнять супружеские обязанности».

Каждый четверг Ливре позволял Клоду выбрать предмет чтения для мадам Хугон. Юноша выбирал очень внимательно. И «перлы» всегда были у него под рукой. «Никогда не бери книгу, которая может быть расценена как слишком откровенная». Доверяясь Ливре, Клод завернул «Историю дочки шляпника».

– Вам должно это понравиться, – сказал Клод, представляя книгу мадам Хугон. Книжка была скучной и более сдержанной, нежели та, которую патронесса заказывала впервые. В ней описывалось несколько сцен с поцелуями украдкой и одна сцена с объятиями на черной лестнице, не больше.

– Жаль, – сказала патронесса, когда возвращала книгу, – что ожидания главной героини не оправдались.

Клод не знал, как понимать сказанное. Он молча передал ей очередной любовный роман. Через три недели мадам Хугон выразила нетерпение по поводу историй о безответной любви.

– Разве ты не можешь обеспечивать меня более откровенными предложениями? Разве ты не можешь делать чуть больше для удовлетворения моих желаний?

Двусмысленность подобных высказываний смущала Клода. Он нервно выискивал на книжных полках все более откровенные и непристойные книги, приглашая патронессу в мир сельских шалостей и взглядов украдкой. Он принес ей «Эротические наставления» Аретино, классику жанра «Школа Венеры», переизданную Ливре при помощи секретного пресса братьев Жак, самые откровенные религиозные подборки: «Мария в монастыре», «Влюбленная аббатиса», «Анатомия французской монахини», и две книжки, напечатанные специально для Ливре, которые он давал только самым лучшим и надежным клиентам: «Любовь Зео Кинизаля» и «Король кофиронов», а также «Эротическую Библию» Мирабо. Ливре, волнуясь за свою репутацию, отметил, что сам Мирабо не писал этой книги, а заказал ее одному писателю.