Школа боевой магии. Том 2
Шрифт:
Сам не зная почему, я поднялся, подошёл к Ритке и, забрав у неё ложку, сунул ей Дёму.
— Иди, отдохни! — сказал я и кивнул на свой чурбан.
Ритка как-то обмякла и отошла от костра. А я встал так, чтобы между мной и Ильёй было пламя — чёрная дымка явно боялась огня.
Ожоги от близости костра заныли, особенно в местах, не закрытых одеждой, но не мог же я уйти!
Я терпел боль, помешивал в казане и с тревогой наблюдал, как чернота поднимается и тает в воздухе. Мне без разницы, что это была за хрень, но, блин, — в воздухе! А народ,
Огонь потрескивал, и я как будто наполнялся силой.
«А что если?..» — подумал я, вспомнив, про бесконтактные удары. Конечно, Боря показывал нам, как применять их на людях. Там нужно было ощущать себя, словно ты язычок пламени — быть гибким и упругим. И ударяя, мы воздействовали на такой же язычок, только в другом человеке. А тут вот оно, настоящее пламя!
Короче, я решил подтолкнуть огонь к Илье и окутать его им. И выжечь всю это черноту нафиг! Но аккуратно, чтобы самого Илью не задеть.
Раз эта дымка боится костра, то почему бы не попробовать? Ну я и…
Пламя послушалось меня. Огонь взметнулся, как будто в костёр кинули сухую сосновую ветку с хвоей, и осыпался искрами.
Илья сперва отшатнулся, а потом наоборот потянулся к огню, словно душа его поняла, что нужно делать. И тут он начал дрожать…
Его затрясло, заколотило, но хоть живые эмоции на лице появились — отогреваться начал.
А в котле между тем шкворчало…
— Морковку нужно бросить, — крикнула с чурбака Ритка.
Я поглядел на стол, вздохнул и пошёл бросать.
Я не умею готовить. Всегда готовила мама. Я даже яичницу ни разу себе не пожарил. А тут…
В общем, я сгрёб всё и отправил в котёл. Сразу захватить всё не получилось, пришлось в несколько этапов…
— Помешай, — подсказала Ритка.
Помешал.
— Ещё мешай, чтоб не пригорело…
Я вспомнил, как ещё в школе боевой магии под руководством Агафьи Ефимовны мешал зелье для Григория Ефимовича и попробовал так же.
От костра было жарко и мешать нужно было стоя. Так-то не вопрос, но не очень-то удобно. Но самое главное — ожоги! Они болели уже нестерпимо!
— Дочистила, — сказала Марина. — Нужно помыть.
Я оглянулся. Единственное ведро стояло внутри круга. В котелке для чая вода уже закипала. Принесённой воды не было. Мыть негде.
Единственный вариант, который пришёл мне в голову — нужно с миской и картошкой идти к ручью и мыть там. Но там Агафья Ефимовна и Григорий Ефимович. И если Илья только чуть-чуть побыл рядом с ними и теперь не может отогреться, то что будет с тем, кто пойдёт мыть картошку? А с картошкой что будет?
Не мудрено, что я завис. Но ненадолго. Потому что кто-то должен был пойти. И точно не Марина. И не Арик с Мишкой. И никто другой.
Поэтому, передав Марине ложку и сказав ей, где нужно стоять, чтобы это было безопасно, подхватив миску с очищенными клубнями, я направился туда, куда сейчас хотел меньше всего.
С одной стороны, я не рвался к ручью, а с другой — там прохладно.
Для моих ожогов самый то!— Подожди! — крикнула Марина.
Я с радостью остановился.
— Помоги, — сказала она и взялась за жердину.
Пока я ставил на стол миску с картошкой, к Марине подскочил Арик. Они вместе сняли котёл с обжаренными овощами и котелок с закипающей водой с огня.
— Нужно воду из котелка в котёл перелить и ещё воды принести…
Это было разумно, и я, восхитившись предусмотрительностью Марины, подхватил котелок и…
Если вы хоть раз лили воду в раскалённое масло, вы меня поймёте. Руки и лицо обдало горячим паром, и я еле удержался, чтобы не зашипеть. Кожа и так болезненно реагировала на тепло, а тут горячий пар…
— Сильно больно? — участливо спросила Марина.
В голосе её было столько сочувствия, что я поневоле расплылся в счастливой улыбке.
— Не, норм! — ответил я и подхватил за ручку плоский туристический котелок.
После слов Марины идти за водой было радостно. Но только первые пять шагов. Потом я вспомнил Григория Ефимовича, Илью… И страх вытеснил все остальные чувства. Хотя, теперь повернуть назад я уже не мог.
Я шагал как на эшафот, одной рукой прижимая к себе миску с начищенной картошкой, а другой покачивая ещё горячий пустой котелок.
Идти до ручья недалеко, но как мне хотелось, чтобы расстояние было больше!
В тот момент, когда я увидел Агафью Ефимовну и Григория Ефимовича, словно бы солнце накрыла тень, все краски померкли и звуки утихли.
Лес оставался всё такой же, древний, а вот Ефимычи оба были юными и как будто светились. Григорий Ефимович лежал в ручье, а Агафья Ефимовна стояла рядом на коленях и словно бы напевала, но я не слышал ни единого звука.
Я офигел и остановился.
«Не для людей это зрелище… — проворчал Чёрный. — Ну да ладно, тебе можно… Ты со мной. Иди!»
И я шагнул. Сначала один раз, потом второй…
В следующий момент я услышал звон ручья, стрекотание кузнечиков, щебетание птиц, пение Агафьи Ефимовны… И пела она не заговор. Она пела песню. Песню про то, как каждое утро встаёт солнце и целый день старательно согревает землю. И земля в благодарность покрывается цветами. И в этом основа мира. Потому что если солнце не будет светить, то цветы не распустятся, а если цветы не распустятся, то зачем солнцу быть ласковым?..
Какой же у неё был красивый голос! От такого голоса хотелось жить!
Я оглянулся и увидел, что послушать Агафью Ефимовну пришли… Блин! Её пришли послушать… Я даже не знаю, кто её пришёл послушать…
«Леший, водяной, болотник, — подсказал Чёрный. — А это мавки. Вон боровой. Шишига с кикиморой, как без них…»
Не успел Чёрный назвать всех, как леший оглянулся и увидел меня. И тут же что-то рявкнул.
Все, кто был у ручья, словно забыли про Агафью Ефимовну, повернулись ко мне и… поклонились.
— Прости, Хозяин, мы не знали, что ты тут, — припав к земле, сказал леший.