Школа на горке

«Вот, я нашел вчера этого старого солдата. Ничего особенного, нашел, и все. Если умеешь логически мыслить, это не так трудно. Пришлось, конечно, постараться, не так уж оно само получилось». — Это он добавил бы, чтобы Катаюмова еще больше оценила его ум и находчивость. А теперь она смеется над ним, и получается, что она права.

— Дом-то хоть запомнил? —спрашивает Катаюмова. — Завтра пойдем туда с Валеркой, все объясним этому человеку.

— При чем здесь Валерка? Не Валерка же нашел старого солдата, а я. Валерка бы в жизни не нашел.

Она молчит, о чем-то думает. А потом отвечает:

— Но ты сам пойми, если ты пойдешь, он не станет разговаривать. Ты его разозлил. Или, может быть, ты его не разозлил? Тогда иди сам. Конечно, ты же его нашел...

Муравьев вспоминает маленькие глаза под седыми бровями, вспоминает тонкий голос, кричащий ему вслед: «Врать научился с таких лет!», вспоминает топот у себя за спиной.

— Разозлил, — вздыхает он. — Идите с Валеркой.

На другой день в «Поиске» все узнали, как Муравьев разозлил старика. А потом Катаюмова и Валерка ходили к нему. Муравьев издали показал им деревянный дом и стоял за углом, ждал их. Они пришли скоро. Никакого планшета ни у Катаюмовой, ни у Валерки не было.

— Что? — спросил Муравьев.

— Ничего, — отозвалась Катаюмова, — не надо было доводить его до кипения.

— Даже разговаривать не стал — выставил за дверь, и привет, — добавил Валерка.

Получался тупик. Дорога привела к старому солдату, но сразу же оборвалась. Старый солдат не желал иметь с ними ничего общего. А без него они не могли выяснить, какая тайна кроется за письмом, напечатанным на пишущей машинке. И не могли получить планшет, а им так хотелось получить планшет.

— Или пулеметную ленту, — невинным голосом напомнила Катаюмова.

Ну почему она так любит ставить людей в неловкое положение! Муравьев же ее не задевает ничем. Он сидел себе спокойно в кабинете истории, все они там сидели после уроков, и Варвара Герасимовна была с ними. И Муравьев рассказывал о своем не очень удачном визите к злому старику. Конечно, не так уж приятно рассказывать, как ты не сумел сделать простое дело. А тут Катаюмова взяла и напомнила про пулеметную ленту. Зачем? Муравьев даже вздрогнул. Он-то и без напоминаний прекрасно знал, как было дело. Эта картина стояла перед его глазами.

Солнечное утро первого сентября. Недалеко от школы, уже после истории с Хляминым, Муравьев встретил Варвару Герасимовну. Он увидел ее и обрадовался, Варвара Герасимовна шла не спеша; походка у нее легкая, совсем не так ходят старые люди. И несла георгины. И улыбалась.

— Здравствуйте, Варвара Герасимовна! — крикнул Муравьев.

— Ты стал совсем большой. Здравствуй.

И тут на другой стороне улицы показалась Катаюмова. Она шла, легко ступая белыми туфельками. Муравьев вдруг выпалил:

— А у меня есть пулеметная лента! Правда, без патронов.

Варвара Герасимовна удивленно подняла брови. Катаюмова очень широко раскрыла свои и без того огромные глаза и подбежала поближе.

— Настоящая пулеметная? — спросила Катаюмова.

— Откуда же ты ее взял? — поинтересовалась учительница.

Тут появились Костя и Валерка, остановились и уставились на Муравьева.

— У него есть знаете что? Пулеметная лента, — сообщила Катаюмова.

— Откуда? —спросил Костя.

— В походе нашел, когда был в лагере, — небрежно ответил Муравьев. — Там в лесу недалеко от оврага она лежала. Другие не заметили, а я увидел и подобрал.

— А где она сейчас? — спросила недоверчивая Катаюмова.

— Лента? У меня дома. Я принесу.

— Очень хорошо, — сказала Варвара Герасимовна. — Лента займет достойное место в музее боевой славы. Мы напишем табличку, что ее в таких-то местах нашел наш ученик Муравьев.

— Когда принесешь? — спросила Катаюмова.

— Хоть завтра, — пожал плечами Муравьев.

Но завтра он ленту не принес. Почему? Этого никто не знал, кроме самого Муравьева. А он отвечал неопределенно:

«Принесу. Сказал — принесу, значит, принесу».

И вот сегодня они собрались, и настроение у всех не очень веселое, так всегда бывает, когда дело не двигается с места. Человеку, что бы он ни делал, нужен результат. А тут дни идут за днями, и никакого результата. А тут еще Катаюмова пристала с этой лентой. И Варвара Герасимовна хотя и не напоминает, но ждет, конечно, когда он ее принесет.

— Все упирается в злого старика, — говорит Муравьев. — Только он может сказать и про письма, и про Г.З.В., и про планшет.

* * *

А Борис все еще сидит один в пустом классе.

Галина Николаевна сказала:

— Борис! Я ухожу на педсовет, ты самостоятельно напишешь три строчки. Только не торопись.

— Я не буду торопиться, куда мне торопиться?

Борис выводит буквы медленно-медленно, аккуратно-аккуратно. Он принял твердое и бесповоротное решение — написать эту несчастную букву красиво, все три строчки будут ровные, буковки все складненькие, одна к одной. Галина Николаевна посмотрит и скажет:

«Видишь? Можешь, когда хочешь».

И, может быть, завтра учительница скажет Лене:

«Учись у Бориса. Он такой усидчивый, такой старательный — самый большой молодец во всем нашем первом классе «А». Все смотрите, какая у него получилась буква «о»! Да, другие буквы выходили у него не так уж красиво. Но он тогда еще не взялся за дело в полную силу. А теперь зато он постарался — и пожалуйста, полюбуйтесь! Никто никогда во всех первых классах всего Советского Союза не мог написать такую восхитительную букву «о»!»

Тогда Лена умрет от зависти.

Сейчас Борис допишет строчку, и тогда останется всего две строчки. Две строчки — разве это много? Это совсем мало — две строчки. Надо только не торопиться и не думать о постороннем.

И тут дверь класса приоткрылась. Но Борис не стал поднимать голову и смотреть в ту сторону: он был полностью сосредоточен на своей работе. Мало ли, чьи там шаги простукали в коридоре — в большой школе много разных шагов. Мало ли чья голова просунулась в дверь — разве мало в школе разных голов? Но тут голова сказала таким знакомым голосом: