Школа прошлой жизни

Пол исчез в коридоре. Питер сел. Я заняла место в углу, почти на краю стола, Лэнгли — наискосок от меня, ему были прекрасно видны и дверь, и окна, наверное, он устроился так неспроста, а Питер сел как раз напротив Лэнгли.

— Поганая будет зима, — начал Питер. — Дожди зальют пашни, да посильнее, чем в прошлом году. Большого урожая ждать не стоит... Если вы по душу старосты, так он уехал в город, скоро его не ждите. Хотите подписать новый договор, вам на пять миль влево, там живет господин Оуэн.

— Мы не по поставкам, господин Фаррелл, — напомнил Лэнгли. Я подумала — может быть, он сказал это зря, потому что Питер помрачнел. Крестьянину проще знать, что мы хотим получить на будущий год зерно и ткани, это все, чем они здесь живут — пахота и ткачество. — Мы едем в старый монастырь.

— К Всеблагому отцу? — оживился Питер. — В таком случае, не возьмете ли с собой мою матушку? Она отменно управляется с повозкой, она еще крепка, но будет хорошо, если проводите ее.

Вошел Пол, держа в руках огромный горшок. За Полом, растрепанная и заспанная, семенила девочка лет двенадцати с кувшином и ломтями хлеба. Питер молчал, пока они накрывали на стол, мы с Лэнгли тоже. Я знала, что у крестьян так принято: говорить о делах с глазу на глаз, а дети в таком возрасте у них как прислуга. Но Пол и девочка справились очень быстро, вышли, закрыв за собой дверь, и Питер пригласил нас к трапезе.

Я поняла, что хочу есть, уже в тот момент, когда учуяла идущий из горшка запах. Мне вспомнилось детство — с матерью и отчимом я частенько ходила в трактиры. Изысканная или, напротив, простая кухня, половые, одетые в национальную одежду, убранство залов, напоминающее о дальних странах. В трактирах выступали музыканты и певцы, владельцы устраивали для детей представления, и можно было научиться готовить какое-нибудь несложное блюдо. В Дессийских Перевалах трактиры при постоялых дворах и гостиницах ничем не отличались от столовой в Школе, а в другие заведения никто в здравом уме не привел бы жен и дочерей.

Я увидела себя в двенадцать лет, в красивом праздничном платье, нарядная мать, как всегда элегантный и галантный отчим, мы сидим в трактире, напоминающем старинную избу далекой загадочной страны далеко на севере, и невероятно, остро и ярко пахнет копченая рыба, и половой, одетый чужестранным рыбаком, рассказывает, как ловят эту рыбу в холодных, покрытых льдами морях…

— ...Задумались?..

От неожиданности я чуть не выронила ложку и поймала удивленный взгляд Питера и вопросительный — Лэнгли.

— Вспомнила детство, — я выдавила улыбку. — Знаете, трактиры в Анселских Долинах.

Мне стоило придумать что-то, а не говорить все как есть. Питер покраснел, решив, что трактиры в Анселских Долинах похожи на здешние, а я, стало быть, на девицу непристойного, порочного поведения, и я успела себя отругать, но Лэнгли пришел мне на выручку.

— Нет-нет, господин Фаррелл, не думайте скверно, — предупредил он. — Госпожа Гэйн выросла в другой стране, там все иначе. И семья, обедающая в трактире, достойная. А еще в Анселских Долинах множество трактиров, где можно познакомиться с кухней далеких стран…

Поверил Питер или нет, но он озадаченно кивнул, а вот я обмерла. Лэнгли был в Анселских Долинах? Но он промолчал, когда я сказала ему, что там выросла. «Разве он обязан перед мной отчитываться?» — тут же дала я себе окорот. Нет, я слишком много думала о своей персоне. И вгрызлась в ломоть хлеба зубами, памятуя о том, что крестьянская еда не требует манерности.

— Мы едем в другом направлении, — продолжал Лэнгли. — Не в новый храм, а в чем нужда, господин Фаррелл? Если ваша матушка крепка?

— Дороги, — вздохнул Питер. — Сами знаете, господин директор, как все развезло. А у меня того и гляди корова начнет телиться, мне отлучаться нельзя никак.

— Отправьте с ней брата? — как бы между прочим предложил Лэнгли. — Он выглядит сильным мальчиком.

Я замерла с ложкой у рта. Я, конечно, могла ошибаться, но мне показалось, что он исподволь пытается вывести разговор на эмпуса. Питер же только схватил новый ломоть хлеба и зачерпнул ложкой похлебку из своей тарелки.

— Он нужен мне здесь, — удрученно сказал он. — Не так много у меня рук. Так, может, вы хотя бы доедете с ней до развилки?

Лэнгли посмотрел на меня, но я не знала, что ему ответить. Я была в этих краях лишь один раз, с почтовой каретой, и почтовая карета отвозила меня обратно, и я не помнила, по каким дорогам мы проезжали. Но Лэнгли определенно ждал от меня ответ.

— Мы доедем с ней до развилки, — необдуманно пообещала я и тут же поняла, что ответ был неправильный. По лицу Лэнгли скользнула едва заметная тень и пропала. — Долго нам до нее?

— Часа три, — пожал плечами Питер. — На повозке, может, все пять. Если выехать с рассветом, как раз до полудня успеете, и матушка до темноты доберется до места.

Он напрягся, это было очевидно, вероятно, наше решение было важным. Он что-то скрывал? Лэнгли спокойно произнес:

— Мы планировали выехать позже. Что до того, что стемнеет, у нас есть газовый фонарь, да и лошадям темнота не помеха. Здесь разбойники?

Питер отставил тарелку в сторону, огладил тыльной стороной ладони редкую светлую бородку. Он мялся, не желая отвечать, но от пристального взгляда Лэнгли скрыться было непросто.

— Матушка опасается ерунды, — будто извиняясь, сказал он. — Крестьянин работать должен, когда у него работы нет, выдумывает всякое, ну, вы знаете, господин директор. Водится в темноте этих мест разное, ну, так говорят, лично я никогда не видел, а я ведь от зари до зари на ногах. И отец мой не видел, да даруют ему Сущие вечный покой и блага от щедрот своих, и дед не видел, да благосло…

— Вурдалаки? — понимающе перебил его Лэнгли. — О да, студентки тоже пытаются увильнуть от работы, пересказывая древние байки.

— Когда-то к нам приезжала травница из Школы, — поделился Питер словно секретом. — Коров в наших местах мало кто держит, дальше ехать только до деревни, а навоз, сами знаете, для трав средство дивное. Да вы пейте молоко, господа, это же не ваше, с травами да зельями, оно ведь теплое еще было пару часов назад.

Я благодарно кивнула. Мне уже давно не выпадала возможность выпить настоящее молоко, а не то, какое хранилось в погребах Школы. Оно не портилось месяцами, приправленное несколькими каплями алхимических препаратов, и, конечно, не имело ни вкуса, ни запаха свежего молока. Потом, мне казалось, что гостеприимство Питера искреннее, и он охотнее, чем словами, делится с нами куском насущного хлеба.

— Травница? — Лэнгли излучал обаяние и простоту. Человеку, который с ним общался впервые, он должен был казаться немного легкомысленным и беззаботным… франтом, сказала бы я, но наряд Лэнгли был не так уж и франтоват. У Питера, возможно, и сложилось о директоре Школы нужное впечатление, но только не у меня. — Вы говорите про госпожу Коул?

Глава тридцать первая

— Коул? — переспросил Питер. — Я не знаю, как ее звали. Но, по-моему, она умерла еще до того, как скончался мой отец. Я ее уже столько лет здесь не видел, а она и тогда была стара. Так вот она приезжала, забирала навоз и пугала моих работниц глупыми байками. А те, в свою очередь, пугали мать. Не со зла, конечно, но деревенские бабы — дуры!