Школа в Кармартене

…По пути назад в школу Гвидион шел рядом с заметно повеселевшим и разговорчивым Вёльсунгом.

– О-о, Гензель старый, подслеповатый, злобный. Никого к себе не подпускает. Никого не признает, кроме тех троих врачей, что лечили его когда-то давно. Вели, так сказать, с детства. Причем поодиночке их он тоже не признает. Ему надо только, чтобы они были все трое вместе. Вот тогда он подставляет свое брюхо для осмотра. Зрительный образ у него должен совпасть, видите ли. Тысячу лет не могли ему организовать осмотр, этому гаду.

Зигфрид, видимо, хотел сказать «рептилии», но перепутал слово.

– Но меня он подпустил, а он меня совершенно не знает, видел впервые, – начал было Гвидион и осекся. Он вдруг понял, о чем говорил Зигфрид. Дракона лечили три врача, и этих трех врачей он признавал – Мак Кехта, Миаха и Аирмед. Гвидион вдруг понял, чье место он занимал сегодня рядом с Мак Кехтом, пусть лишь в сознании, в злобных глазках старого вздорного дракона.

– Он думает, что это одно существо, – сказал он, подумав. – Он воспринимает троих людей как звенья одного дракона.

– Наверное, вы правы, – помолчав, согласился Зигфрид. – Мне это не приходило на ум. И все-таки это не причина для того, чтобы почти откусить голову делающему мне такую любезность Авиценне!..

Назавтра Аирмед весело, привычными движениями, замочила с утра все рубахи и туники Мак Кехта, долго терла их в корыте, хорошенечко взбивая пену, пока не отстирала добела и не вывела начисто все кровавые пятна. Затем она развесила все это на веревке, вытерла руки о передник, переоделась, повисла у Мак Кехта на шее, попрощалась со всеми и уехала. Брызги пены и мыльные пузыри долго еще оседали в воздухе.

…Рано утром на следующий день Мак Кехт спустился с башни, снял с веревки свою высохшую одежду, в раздумье оглядел двор и вновь поднялся к себе. Там он немного постоял, посмотрел за окно, достал с полки плошку с соком костяники, опустил в нее кончики пальцев и начал методично набрызгивать на свою светлую одежду кровавые пятна. Очень тихо, почти ничем нигде не скрипнув, вошла Рианнон. Она немножко постояла за плечом у Мак Кехта, потом тоже опустила пальцы в отставленную им плошку и молча помогла набрызгивать пятна на оставшиеся две рубахи, три туники и лабораторный халат. Когда их пальцы в плошке соприкоснулись, Мак Кехт счел возможным поднять глаза: интересно же посмотреть на человека, который вполне тебя понял.

* * *

Светловолосая Лютгарда в пушистой кофте собственной вязки подвинула ближе к классу свой массивный сосновый стул с ножками из целых стволов сосен, собираясь проверять сокровенное знание. Лично Лютгарду разгон школы никак не мог коснуться, потому что, говорила она, «я всегда прекрасно могу уйти на север и превратиться там в скалу». Похожая в профиль на заснеженный склон, великанша уселась поплотнее и занудно начала:

– Прежде чем в дом К другу войти, Очень внимательно Выходы все Ты огляди, Ты осмотри…

– Не сидят ли там враги на лавках по углам? – радостно выпалил Ллевелис.

– По сути верно, – согласилась Лютгарда. – А все ж заучите, запомните в точности, как это было, как это сказано в речах бога Одина, предвечного скальда. Речи Высокого было б негоже прозой цитировать.

Ллевелис на минуту отвлекся, чтобы нарисовать в тетради карикатуру «Лютгарда вбивает в учеников речи Одина молотом Тора», но снова настроил уши, едва понял, что великанша дает задание на сообразительность.

– Атли и Сёльмунд, сыновья Торгрима с Крутого Склона, отправились собирать лекарственное растение арнику. Пока Сёльмунд смотрел в другую сторону, Атли случайно сорвался с обрыва и упал бы в море, если бы не повис на одной руке, уцепившись за стебель арники. Там висел он совершенно молча. Через некоторое время Сёльмунд окликнул его и спросил, много ли набрал он арники. «Не сказать чтобы много, – отвечал Атли сквозь зубы, – в особенности если та единственная, за которую я держусь, выскользнет». Вопрос ко всем: почему Атли, сын Торгрима, не считал нужным позвать на помощь?

– Ну, вероятно, он не хотел привлекать внимания к тому, что находится в таком глупом положении? – предположил Дилан.

– Чепуха, – пресекла эту версию Лютгарда.

– А может быть, мужчине не пристало…? – начала тоненьким голоском Крейри.

– Ерунда. Мужчине все пристало, – трубным голосом сообщила Лютгарда.

После совершенно уже диких предположений, вроде того, что по каким-то ритуальным причинам Атли не мог заговорить с братом первым, Лютгарда добродушно провозгласила:

– Потому что Атли, как и другие, верил в судьбу. И если ему суждено было соскользнуть в море, он вовсе не хотел этому мешать. Он ждал, чтобы спокойно, без суеты, выяснить, что ему уготовано. А сейчас пойдет к доске писать по девятичленному кеннингу для корабля, копья, берсерка, бога Фрейра и шумовки… пойдет… что с вами, Ллевелис? Что вы на меня смотрите?

– Вы хотите сказать, что мы все здесь висим на стебле арники и ждем, как сложится судьба? Ну нет! – возмутился Ллевелис и выбежал из класса.

Охваченный чувством творящейся несправедливости, он сделал то, чего никогда бы не сделал в здравом уме и твердой памяти, в отглаженной рубашке и в брюках со стрелками: он прибежал к кабинету Мерлина на башне Парадоксов и замолотил кулаками в дверь. Дверь медленно приоткрылась.

– Ну, – послышался голос Мерлина.

– Я не хочу, чтобы нашу школу закрыли! – выпалил Ллевелис. – Может быть, можно что-то сделать? Может быть, я могу?.. Нельзя же сидеть сложа руки! Я, лично я хочу учиться! И, кстати, я хотел бы учиться у вас. Вот, – выболтал он неожиданно свою самую заветную тайну, осекся, оробел и сел – как выяснилось, на старшую и самую большую из расписных черепах. Та слегка присела на четырех лапах.

– Слезьте с черепахи, – велел Мерлин. – Ну, учиться у меня – это естественное желание каждого… – начал он в нос.

– Нет. Я хочу так… как Гвидион.

– Что Гвидион?.. – ворчливо переспросил Мерлин, явно собираясь развернуть всю панораму неуспеваемости Гвидиона по некоторым предметам.

– Как Гвидион у Змейка, – быстро сказал Ллевелис.

Мерлин фыркнул.

– Гвидион каждый понедельник сидит у ног Змейка, смотрит ему в рот и строчит в тетради. Вы хотите того же самого?