Школа. Никому не говори. Том 1.

В кабинет с опозданием, распахнув рывком дверь, вошла небольшая компания чужих мальчишек (скорее всего, куривших на перемене за туалетом) и вальяжно пошла по-над стеной к забитой битком галёрке.

Поспелова изумлённо огляделась: словно по приказу, все девочки, замерев, таращились на жемчужину пацанской компании – вызывающе красивого брюнета.

Стройный юноша был одет в однотонную чёрную футболку и светлые джинсы, изрядно потерявшие цвет, но не опрятность, подпоясанные обыкновенным кожаным ремнём. Смуглая кожа аппетитно желтила, но не выглядела грязной, а, наоборот, на фоне большинства белокожих школяров выставляла парня эдаким цветным экзотическим фруктом. На высокой шее чуть наклонилась насмешливая голова. Утончённые, даже породистые черты лица. Средней полноты, изогнутые губы, кончики которых глумливо подрагивали вместе с бровями, густыми и чётко очерченными. Брови рисовались изящными дугами над выразительными чёрными глазами, внешние уголки которых тянулись кверху, отдавая чем-то азиатским. Густой пух длинных закрученных ресниц подымался медленно вверх-вниз, делая умный взгляд юноши бесцеремонно-бесстыжим, с примесью авантюризма. В левой мочке чуть оттопыренных аккуратных ушей красовались два крошечных серебряных кольца, а в правой – серьга-гвоздик. С серьгами парни разгуливали только на экране телевизора, а мальчики этой школы не позволяли себе прокалывать уши, поэтому нахал выглядел на фоне других ещё более безбашенным и вызывающим. Запястье правой руки обвивал в несколько обхватов самодельный браслет-цепь, оплетённый толстой чёрной нитью. Щетина над верхней губой, щеках и подбородке была сбрита – мальчишка за собой следил в отличие от большей части Любиных одноклассников, разгуливавших на глазах всей школы с портящим лицо цыплячьим пушком.

Парнишка, войдя, притормозил на пару секунд и – придирчиво, нагло – осмотрел сборный коллектив. Он чувствовал себя в неуклюжей сутолоке вольготно и самоуверенно. По-королевски.

Протолкнув брюнета слегка вперёд, дабы освободить проход, вошёл его брат-близнец. В отутюженных штанах и тонком шерстяном тёмно-синем свитере. Такой же смуглый, жгучий, яркий и красивый.

Братья были похожи как две капли воды: точёные овалы лица, выразительные пушистые глаза и аккуратные носы с едва заметной горбинкой. И одновременно их легко можно было отличить. Близнец тоже выглядел человеком гордым, но не склонным к авантюрам и вызывающим замашкам. Если в первом брате с ходу читалась гордая наглость, то во втором наоборот – гордая степенность. От него веяло спокойствием и сдержанностью.

У второго близнеца не были проколоты уши. Густой смоляной волнистый волос был коротко и опрятно пострижен, безо всяких модных штучек. Тогда как у вошедшего первым брата верхние пряди отпущены длиннее нижней части затылка и висков и выборочно окрашены в жёлто-пшеничный – кустарно, любителем, решившим поиграть в парикмахера.

Второй близнец не стал рассматривать сидящих. Лишь быстро оценил обстановку, поправил рюкзак на плече да пошёл к задним партам. Первый – будто по негласной команде, словно очнувшись – двинулся следом.

Братья выделялись не только яркой внешностью, но ещё и потому, что были цыганами. Только вот цыганами они являлись весьма нестандартными, чем приковывали жадное внимание ровесников.

Парни, во-первых, отличались скульптурно-породистыми чертами от приевшихся здешнему населению станичных цыган, попрошайничавших на рынке да у автовокзала: круглолицых, щекастых, безвкусно пёстрых нерях, невежественных и лукавых. Братья выглядели чистоплотно, одевались сдержанно, но современно.

Во-вторых, близнецы учились – Люба видела мальчиков в коридорах и во дворе постоянно. Цыганские же местные дети в школы и детские сады не ходили никогда.

В-третьих, они просто казались другими. Чужими. И внутренним духом, и манерой поведения – что притягивало и цепляло одновременно.

Девочки любовались близнецами, провожали их взглядами до галёрки. Там сидевшие ребята приглашали их расположиться рядом: братьев в «Д» уважали и любили. Ровесницы посмелее суетились, пододвигались и приветливо улыбались, стремясь заинтересовать собой.

Люба восторга сверстниц от опоздавших на урок цыганских парней не разделяла. Тихоня не позволяла себе заинтересоваться яркими ровесниками или, что ещё хуже, влюбиться. Строго воспитанная, она сторонилась да опасалась восточных юношей, в немалом количестве переехавших на юг России в 90-х.

С пелёнок мама вдалбливала ей в голову держаться подальше от других национальностей. Потому что, по мнению родительницы, они ничего доброго и полезного порядочной светлой русской девочке не дадут. Более того – испортят репутацию, исковеркают жизнь, опозорят! Сама Люба, наслушавшись жутких нотаций, уже и не знала, принадлежит ли эта тревожная неприязнь лично ей, её душе и мыслям, или является собственностью мамы, боявшейся за ещё не случившиеся выборы дочери да стремившейся их удавить в зачатке тотальным контролем. Именно благодаря суровой позиции Александры Григорьевны тихоня расценивала вздохи-метания сверстниц по восточным мальчикам (а также общение и дружбу) как плохое воспитание, неуважение к девичьей чести, откровенное непотребство да распущенность. Лишь оставаясь наедине с собой, Поспелова с горечью признавала, что завидует чужой свободе, умению дружить и праву выбора.

Кроме предвзятого отношения к иным национальностям, приобретённого от настороженной мамы, Люба ещё чувствовала, что эти двое такие же, как Степанченко Тимофей, – хищники. Хищники сильные, агрессивные. А она – слабая, не способная за себя постоять. Тимон, близнецы да им подобные опасны для неудачников вроде неё. От таких людей (жизнь Поспелову жестоко научила) нужно держаться на достаточно безопасном расстоянии ради сохранения душевного равновесия.

Глава 2.

Химик и не думала надрываться на два класса. Она попросила достать двойные листочки, открыть учебник и решить несколько задач. Оценки пойдут в журнал. Не успеете – ваши трудности.

Хитрый и правильный ход со стороны педагога. Оценок по химии всегда мало, исправить сложно. Пусть весь урок вместо интриг, хулиганства да болтовни школота пыхтит над формулами и не надеется свалить налегке.

Началось шуршание в портфелях, зашелестели страницы. Кабинет нервно, но приглушённо зашумел. Каждый искал у кого списать, так как детей, талантливых в химии, были единицы даже в «А» классе.

Понимая, что сильных учеников затуркают, не дадут совершенно работать, учительница предупредила, что пойманных на списывании и нарушении дисциплины ждёт двойка в журнал без возможности исправления. Десятиклассники притихли.

Люба была слаба в химии. Ей легко давались гуманитарные, но не точные науки. Правда, Поспеловой сегодня повезло: рядом сидела дружелюбная Федотова Вера, а впереди – Камилла, настроенная к тихоне более-менее нейтрально. Вера сколько-нибудь могла решать химические задачки, а Виноградова в предмете вообще слыла асом.

Перед Поспеловой замаячил высокий шанс списать хотя бы на тройку. Вот только гордыня не позволяла сдирать открыто, когда в кабинете сидит шестьдесят человек, и львиная часть из шести десятков озирается, крутится, тыкает соседей да шёпотом пытается дозваться до тех, кто подальше. Уж больно Любе, и так совсем не уважавшей себя, не желалось выглядеть в глазах чужаков тупицей и слабачкой. Пусть её способности знали в «А», но показывать чужим свою бездарность тихоня не собиралась. Девочка вырвала из тетради черновой лист, на котором, низко склонившись, принялась строчить тарабарщину, напоминавшую химические уравнения только присутствием элементов из таблицы Менделеева. Со стороны можно было подумать, что школьница, корпящая над листком, согнувшись в три погибели, реально соображает. Нет, не просто соображает, а является неоспоримым химическим гением!

– Виноградова! Виноградова! – позвали позади.

Одноклассница не оборачивалась.

– Твою мать!.. Камилла! – снизошёл Тимон.

Брюнетка степенно повернулась.

– Чего надо?

– Охренела?!.. «Чего надо»?! – передразнил девочку Степанченко. – Списать дай!

– А что мне за это будет? – прищурившись, поинтересовалась она.

Илья и Матвей, пригнувшись, заржали.

– В смысле «что будет»?.. Вконец охренела?!.. Списать дай, говорю, крыса ты!

Камилла бы с удовольствием попререкалась на равных с зарвавшимся Тимоном, если бы ненароком не заметила, как с галёрки за ней наблюдают чужаки из 10 «Д». Степанченко надо было спустить с небес на землю во имя своего же имиджа.