Школа

В суде ходим по коридорам, ищем, в какой комнате будут судить Крюка. Заглядываем в один кабинет – там сидит за печатной машинкой молодая баба с большими грудями. Я спрашиваю:

– А где будет суд над Крюковым?

Она смотрит у себя в бумагах и говорит:

– Зал номер три.

В зале еще никого, только толстая тетка в норковой шапке и с большой брошкой.

– Вы кто такие?

– Мы друзья Крюкова.

– Подождите в коридоре, его еще не привезли.

Садимся на стулья. Подходит мамаша Крюка.

Мы говорим:

– Здрасьте.

Она не отвечает, садится рядом.

Минут через десять два мента приводят Крюка. Он в наручниках, небритый – вся морда в черной щетине. Почти как старый пацан или даже мужик. Мы хотим зайти за ними, но мент говорит:

– Подождите.

Ждем минут пять, заходим. В углу – железная клетка. В ней сидит Крюк. В другом углу – стол, за ним – три кресла. В них садятся тетка в шапке, еще одна, с пуховым платком на шее, и сухой лысый дядька. Сбоку – пять рядов скамеек. Мы садимся на последний, мамаша Крюка – перед нами.

Входят чмошные мужик с бабой – потерпевшие. Оглядываются по сторонам, смотрят на нас, на Крюка, садятся на первый ряд.

– Встать, суд идет, – говорит баба без шапки.

Мы встаем.

После перерыва объявляют приговор. Два года общего режима. Крюк смотрит себе под ноги – типа, ему все до жопы. Его мамаша поднимается со скамейки и орет:

– Что ж гэта такое? Еб жа вашу мать, суки вы, блядь.

Мент хватает ее за воротник и тянет по проходу к двери. Она орет и цепляется за спинки стульев.

Мы выходим на крыльцо. Мамаша Крюка плачет, бурчит себе под нос:

– Бляди вы все, суки. Няма у жызни прауды, адно блядство, еб вашу мать.

Мы закуриваем.

Из дверей выходят мужик с бабой, идут мимо нас к воротам.

– Что, может насовать им? Из-за них пацан сел, – предлагает Йоган.

– На хуй надо, – говорю я. – Крюку от этого легче не станет.

– Ладно, пусть уябывают. Увижу на Рабочем пьяный – я их попишу.

– Они и так на Рабочий не приедут. А Крюк сам дурак – не надо было лезть первому, они его не трогали.

– Ну, ты щас до того договоришься, что если тебя никто не трогает, то и ты никого не трогай.

Типа, приехали в трест, а там Пионеры, человек пять. На нас они не полезут, ясный пень. Так что, им и пизды ввалить нельзя, так, что ли? Они ж нас не трогают?

– Я такого не говорил.

Мы идем к остановке.

– Пацаны, я тут… это… хотел вам сказать… – начинает Йоган.

– Хотел – говори, что ты мнешься, как целка, – говорю я.

– Ну, ладно, это… Короче, я женюсь.

– Ничего себе. А то смотрю – ты что-то давно про своих баб не рассказывал. Что, классная баба?

– Не, ты не понял. Я это… По залету.

– А что за баба?

– Так, есть тут одна.

– С хабзы твоей?

– Нет, с Рабочего.

– Я ее знаю?

– Может быть, видел.

– А сколько лет?

– Восемнадцать.

– А хули она аборт не стала делать? – спрашивает Батон.

– Ну, не стала, и все. Я ж ей его не сделаю.

Я подкалываю Йогана:

– А ты б попробовал – столько баб переебал в своем училе. Наверно, уже можешь гинекологом работать.

Мы все втроем ржем.

– Да ладно вы подъябывать, – говорит Йоган. – Я вам как пацанам рассказал, а вы…

Я спрашиваю:

– Когда свадьба?

– В апреле.

– Ты хоть пригласишь нас?

– Ясный пень. Как это, чтоб я своих пацанов и не пригласил?

Подходит «двойка», мы садимся. Я рассказываю пацанам про Инну.

– Я тут одну пилу снял – на курсах. Ничего такая – с Пионеров. Живет в доме, где «Пингвин».

– Палку уже поставил? – спрашивает Батон.

– Да нет еще. Куда спешить? Я ее только снял два дня назад.

– А хули тянуть? Можно и в первый день раскрутить, да, Йоган?

Йоган молчит.

– Только смотри, набери гондонов, чтоб не было, как у Йогана. А то поженитесь все – бухнуть будет не с кем. Мне тут год до армии остался, так я буду пить все, что горит.

– Капуста есть? Можем сегодня бухнуть, – предлагаю я.

– Если б была, я б не спрашивал. А у тебя, Йоган?

– Копеек тридцать.

– Все ясно. Ты теперь все бабки – в копилку и на свадьбу, да?

Мы ржем.

Я спрашиваю:

– А свадьба хоть где будет?

– На Рабочем в столовой. Матка говорит – человек сто надо позвать. А то абсудют, что плохо сделали.

***

Идем с Инной с курсов. Сегодня вообще тепло, тротуар почти сухой. Она без шарфа и в туфлях.

На «Чырвонай зорке», под надписью «скоро» – афиша кино «Игла»: «В главной роли – солист рок-группы „Кино“ Виктор Цой».

– Знаешь эту группу? – спрашивает Инна.

– Да. У меня есть два их альбома.

– Тебе нравится?

– Ага.

– Мне, в общем, тоже.

– Давай, может, вместе сходим на фильм, а?

– М-м-м… Не знаю… Ну, мы еще мало знакомы, почти ничего друг про друга не знаем.

– Спроси, что ты хочешь, и я отвечу.

– Например, чем ты увлекаешься? Хобби у тебя какое-нибудь есть?

– Да вроде нет.

– И спортом никаким не занимался?

– Занимался. Ходил в бокс на «Спартаке» в седьмом классе.

– А я музыкальную школу закончила по фортепиано. Но сейчас уже мало играю – надоело за все эти годы. Так только, иногда – для себя. А хобби – наверно, книги. Кажется, сидела бы целыми днями и читала. Да я так и делаю по воскресеньям-с утра на диван с книгой, и читаю, читаю, читаю. Потом смотрю: мама включила свет. – Она улыбается. – А ты как вообще время проводишь, чем занимаешься?

– Да так – в основном, с пацанами на районе. Летом – в футбол на Днепре, сейчас – так, встретимся на остановке, поговорим, покурим.

– Хулиганите, наверно?

– Всякое бывает. В восьмом классе взрывпакеты делали – магний смешиваешь с марганцов кой, завернешь в фольгу, и чтоб бумажка со спичкой торчала. Спичку чиркнешь – и бросаешь, а он взрывается. А звук такой, как если б кто лампочку кокнул. Мы ходили на Моторную улицу – там дед дурной живет – и около его дома взрывали. Он услышит, выскочит, начнет орать на всю улицу: «Что вы, гады, лампочки разбиваете?»