Шкура лисы
Шрифт:
Так что, следует копить козыри «про запас» и заранее. Настоящие ли, для блефа ли — не имеет значения. Играть будут только козырями и попавшегося шпиона не спишут и вспомнят лишь в одном случае — пока он хотя бы козырная шестерка. Поэтому серьезные артисты, а они всегда невидимое меньшинство в оперативной труппе, бесконечно и дотошно занимаются деталями, чтобы слепить из них собственный план параллельно общему и худо-бедно личную систему поддержки нападения и отхода. В одной и той же ипостаси смесь ученого и подлеца, которые сотрудничают ради общего успеха.
Шпионаж во всех формах по самой своей сути занятие, в котором многое, если не все, решает человеческий фактор. Вслед за технологическим прогрессом, поставленным на службу разведке, шпионаж прожорливо глотает новых и новых рекрутов, чтобы удовлетворить стремительно нарастающий голод в интенсификации именно человеческих усилий. Использование людей огромного числа
Помимо этого, разведка, тем более нелегальная, веками строилась и веками же будет строиться вокруг личностных отношений. Можно долго и много говорить о шпионских самолетах, таких же надводных судах и субмаринах, спутниках, «длинных ушах» и «всевидящем оке» аудио — и видео — аппаратуры, о чудесах цифровой техники, электроники, биоразведке и химических диверсантах, о клонированной, зомбированной или киберагентуре. Но только живые шпионы из плоти и крови, всегда они, то есть нормальные, разве что несколько более чем остальные, одаренные люди — человеческие существа составляют решающее ядро набора «инструментария» для выполнения особого рода работы особенным образом. Создателем конечного разведывательного продукта, его транспортником, аналитиком и оценщиком являются подверженные всем добрым и гнусным страстям, благородным порывам и грязным болезням слабые, прижимистые и грешные дети Адама и Евы, беспрерывно вступающие друг с другом в сговор, обычно откровенно преступный с целью, например, подкупа должностного лица при исполнении им служебных обязанностей. Они придают гибкость, динамичность всем общественным системам и ежесекундно совершенствуются в этом не во имя эфемерных идей, но ради высочайшей, с их точки зрения, цели — ради собственного выживания, поскольку в их конкретном случае таково непременное условие выполнения заказа. Шпионаж вне жизни, без людей и их личных расчетов — абсурд по определению.
Так говорил алексеевский Заратустра, Йозеф Глава.
Выдающимся пользователем человеческого фактора он считал Дзержинского.
Карл Маркс, утверждал профессор Глава в своем курсе «Разведка и контрразведка как факторы национального подсознательного», презирал иудаистско-христианскую этику, впрочем, в равной мере мусульманскую или буддистскую. Понимание совести мужу, как он говорил, вестфальской аристократки было абсолютно чуждо. В Моисее, Христе, Магомете и Будде Маркс видел первых клерикалов-карьеристов, разнящихся лишь легендами о своем пришествии на землю — «легендами», понимаемыми в интерпретации страдавшего профессиональным кретинизмом Главы исключительно в шпионском смысле. Маркс хотел убрать из истории личность и её нравственные переживания, подменив их безликими экономическими силами. Потребовался гений Ленина, чтобы показать, насколько Маркс не прав, ибо, считал Глава, открытие качественно новых видов шпионажа и террора, основывавшихся на знании психологии масс, и было совершено индивидуумом, выбравшим псевдоним, производный от названия северной ледяной речки.
Дело Ленина, выброшенного из Кремля инсультом, продолжил, по мнению чеха, отнюдь не Сталин. Заделаться чемпионом теоретических пошлостей и политических единоборств в кавказско-персидской манере среди обанкротившегося экономически, обескровленного взаимной резней этнически неоднородного населения, да ещё на задворках сырьевых огородов между Европой и Азией — не достижение. Ленина верно и до конца понял единственный человек, а именно — интеллектуальный крестный отец Чека Феликс Дзержинский. Он вник в глубинный, фрейдистский смысл фразы, произнесенной младшим Ульяновым после казни старшего, цареубийцы, насчет необходимости иного пути. А именно: индивидуальный террор против власть предержащих как бессознательная реакция на комплекс «боязни кастрации отцом» — ничто, массовый, то есть направленный против собственных братьев, детей этого отца, — всё.
Практика Железного Феликса, влившего шпионаж в терроризм, а терроризм поднявшего на уровень бюджетного, государственного обеспечения — кладезь опыта манипулирования национальным подсознательным. Сын польского дворянина, католик, он провел 11 лет в сибирских рудниках. Говорил шепотом. Предчувствовал, что проживет недолго. Да что с того? Человек западного воспитания, он знал закон Лукиана о том, что любая победа в гражданской войне — поражение всей нации. Стоик и прагматик, он оставался единственной твердью в бушующем море коллективных и личностных страстей. Именно Дзержинский сформировал силы внутренней безопасности
и внешнюю разведку Ленина — ВЧК. Средоточение власти полицейской, прокурорской, судебной и исполнения наказаний, в том числе исключительной, в одном учреждении — это гениально. Такое учреждение априори всасывало жестких, мстительных, комплексующих и считающих себя при любых обстоятельствах носителями конечной истины пролетарских и интеллигентских пассионариев. Оно великолепным образом превращало несогласных и, тем более, сопротивляющихся в осужденных, минуя юридические процедуры. Между этими двумя экстремальными разновидностями человеческого материала — всегда правых и всегда неправых прело и выдавливало на поверхность пузыри аммиачных газов бескрайнее болото доносчиков и приспособленцев.Если шпионаж вне человеческого фактора — ничто, значит и безопасность всякой организации, структуры или системы должна обеспечиваться ловушками и ловчими сетями, рассчитанными, прежде всего на людей. Как и в других видах охоты западни на человекоподобных строятся на точном знании шпионских примет и следов всех видов, но в данном случае — психологических. Охотник, рыбак и грибник предвидят где, когда и при каких обстоятельствах объявляются особи нужного сорта. Шпионов всегда рады видеть.
«Что хотят знать о нас во враждебном окружении?» — вопрошал Йозеф Глава. И отвечал: «Все!» А поэтому приходиться это «все» фальсифицировать. Пусть гоняются за тенями!
Общественная жизнь с колыбели вяжет по рукам и ногам регистрирующими метками всякого. Даже у горилл новорожденный — член стада. Люди же не только застревают в памяти сородичей. Homo Sapiens пробирается по жизненным лабиринтам в тесноте и толкучке занудных свидетелей, которые по поводу его каждого верного и, тем более, не верного шага создают сотни документов, включая отпечатки пальцев на электронных носителях, анализы ДНК и цифровую память на запахи. С годами не только тело, душа человека покрывается бессчетными административными татуировками. Даже гориллы, доведись им родится или околеть в зоопарке, вносятся в регистры, ветеринары и уборщики ведут о них сотни записей.
Расстаться со штампами и метками, содрать с себя густой нарост идентификации, по сути административную шкуру, приросшую к телу, значит умереть, оставаясь живым. Другими словами, оказаться невидимкой и, если понадобиться, мертвым документально, в особенности, если на отринутое имя выписано формальное свидетельство о кончине. Возвращение к жизни, разумеется, в другой среде и ином времени совершается путем втискивания бренных телес, сбросивших административное прошлое, в иной бумажный чехол. Новое прошлое автоматически открывает дверь в новое будущее. Метаморфоза тем надежней, чем безупречней краденая натуральная или искусственная, инкубаторная идентификация.
Всегда ли тщательно подготовленный и предельно осторожный профи сумеет подменить собственную личину, обуздать и замаскировать свою психику, изнасиловать наследственность, привычки и навыки, то есть растворить свой изначальный образ до прозрачности дистиллированной воды и сделаться «невидимкой» для поджидающих в засадах или идущих по его следу?
Вся трудность в том, что дистиллированной воды в природе не существует.
Конечно, нелегалы умеют быть, то есть обретаться среди людей теми, кто они не есть на самом деле. Шпион обязан не казаться, а именно быть чем угодно — дирижером симфонического оркестра, писателем, предпринимателем, преуспевающим служащим или, напротив, суетливым бездарным идиотом, малым на побегушках, опустившимся бомжем; высокопоставленным офицером генерального штаба или одуревшим от службы недокормленным стройбатовцем, рыдающим над посылкой из комитета солдатских матерей; министром или слепнущим до рассвета у компьютерного монитора безвольным недоучкой; домовладельцем или истопником; обитательницей «хрущобы» или престижной дамой из коттеджного поселка. Каждую из этих жизней, а вернее — жизненных стилей, и в пьяном виде, в пылу сексуальных страстей, во сне и обмороке, даже в сортире и вдали от глаз людских, в особенности же вдали от них, должно совмещать с иной и подлинной — секретной, посвященной совершенно иному и совершенно иного стиля.
А в ткани-то, из которой скроена поддельная идентификация, остаются швы, стежки, неуклюжести. Они как раз и прощупываются там, где разные стили двух жизней, а то и нескольких жизней вообще, сшиты друг с другом. Самому дисциплинированному и профессионально подготовленному шпиону невозможно всегда и везде избежать мелких нестыковок между своим истинным положением и поведением, если они, эти нестыковки, оказываются под микроскопом. Наросты, не совпадающие по цвету или фактуре нити, любые закрашенные заплатки проступают наружу при определенных условиях… Это и будут следы нелегала, которые охотник за шпионами высмотрит и нащупает, это та самая паутинка, по которой ползет к мухе паук с пастью, полной желудочной кислоты.