Шкуро: Под знаком волка
Шрифт:
Шкуро вообще не хотел, чтобы это совещание приняло какие-нибудь решения. Какое там совещание — просто разговорчики. Нет главнокомандующего, нет и Врангеля, считающего себя вторым человеком в армии, вернее, будущим первым. Барона всегда представляет Юзефович — представительный молчун. И что можно решать, когда осенний нудный дождичек заливает все летние надежды, и война стала другая. Лучшее, что мог бы сделать Зеноныч, — это прекратить совещание и пригласить гостей на обед.
Однако генерал Май-Маевский объяснил, что с Сидориным установлена постоянная связь по прямому проводу, и он находится у аппарата. И началось… Все соглашались с тем. что без серьезной поддержки корпус
Шкуро объяснил, что корпус Мамонтова еще не оправился после знаменитого рейда [66] , сам Мамонтов болен, а его собственный корпус раздерган — Терскую дивизию вытребовали в Таганрог против Махно и сейчас в нем осталось менее пяти тысяч. Разговор пошел по второму кругу, и все о том же самом: кавалерия Шкуро и Мамонтова должна ударить во фланг Красной Армии перед фронтом корпуса Кутепова и в то же время защищать Воронеж. Кутепов убедительно доказывал, что если Воронеж будет сдан, то обнажится его правый фланг, и придется отступать.
66
"…корпус Мамонтова… не оправился после знаменитого рейда…" — генерал-лейтенант Мамонтов (Мамантов) Константин Константинович (1869–1920) во главе конного корпуса ВСЮР (9 тыс. сабель и штыков) в августе-сентябре 1919 г. совершил рейд по тылам Красной Армии. Мамонтовцы были разбиты конным корпусом Буденного, сам Мамонтов отстранен от командования и впоследствии умер от тифа.
Сделали перерыв для переговоров с Сидориным. Тот ответил:
«Корпусу Шкуро необходимо оставить Воронеж и оборонять Лиски. В противном случае я буду вынужден отозвать из Воронежа корпус Мамонтова для обороны участка Лиски».
— Тогда я покачусь к югу, — заявил Кутепов. — Какая там Москва, и Курск придется оставить.
По лицу Май-Маевского можно было определить, что благотворное действие первой утренней дозы проходит: щеки посерели, выделились глубокие складки. Он снял пенсне, протереть стекла, и никто не увидел его глаза. Шкуро понимал, что убеждать его сейчас в чем-нибудь совершенно бесполезно, но говорить-то надо, и, когда вновь все расселись, сделал заявление:
— Мы тут разговорчики разговариваем, а в пятидесяти верстах от Воронежа стоит красный кавалерийский корпус. Его состав — наши казаки и иногородние. Обученные, обстрелянные, прекрасно вооруженные и обмундированные. Командует Буденный. Со дня на день начнет наступать. Корпус и создан был для того, чтобы вывести из строя мои и мамонтовские кавалерийские дивизии. Я готовлюсь к сражению, до у меня против пятнадцати тысяч кавалеристов Буденного только пять тысяч шашек. И мои казаки утомлены после беспрерывных боев. Чтобы удержать фронт и затем продолжить наступление, надо немедленно собрать всю нашу конницу в кулак и разгромить Буденного. Тогда мы развяжем себе руки и сможем продолжать широкое наступление.
Никто его прямо не поддержал, хотя почти все осторожно соглашались. Юзефович одобрил создание ударной кавалерийской группы, но считал» что возглавлять ее может только барон Врангель.
Май-Маевский уже проявлял нетерпение, останавливал высказывающихся, просил сокращаться, изображая непримиримую решимость, сказал:
— Воронеж надо оборонять, используя все силы, все возможности. Если не удастся выстоять против превосходящих сил противника, то надо организованно отходить в западном направлении, прикрывая правый фланг 1-го корпуса.
Шкуро
был возмущен — как Зеноныч может обрекать его корпус на гибель? Ведь у них дружба не только за столом. Пусть ему Диккенс поможет подсчитать, сколько английских фунтов генерал Шкуро ему отломил. Захотелось расколоть его пенсне и плюнуть в глаза. Опершись на стол, Шкуро приподнялся и кинул громко прямо в лицо Маю:— Я не умею выполнять невыполнимые приказы и подаю в отставку! Рапорт пишу немедленно. Разрешите покинуть совещание.
— Подожди, Андрей… Подождите, господин генерал-лейтенант. Я не принимаю вашу отставку. И приказываю…
— Невыполнимые приказы не выполняются.
— Идемте на провод и обратимся в Ставку. Пусть решают.
— Но сначала запросите Сидорина, как он отнесется к вашему приказу.
Совещание вновь прервалось, и Май-Маевский успел — несколько успокоить свою нервную систему. Обиженный Шкуро угрюмо сидел в одиночестве. Командующий Добрармией подошел и нему и дружески похлопал по плечу, сказал примирительно:
— Я понимаю тебя, Андрей, но не принимай близко к сердцу. Все устроится. Тебе хорошие телеграммы пришли: и Филимонов, и Председатель Рады приглашают генерала Шкуро в Екатеринодар. Будут праздники, награды…
Юзефович, разглядывавший в окно унылый садик, мокнущий под дождем, услышал разговор, оглянулся, переспросил:
— В Екатеринодар приглашают, Андрей Григорьевич? Боюсь, что там праздников не будет. Рада опять шумит, самостийники спят и видят Кубанскую республику. Уже заключили международный договор с каким-то горским племенем. Вчера Антон Иванович говорил, что с этим надо покончить.
— Мне все равно домой ехать, — продолжал Шкуро выражать свою обиду. — В отставку. Без меня берите Москву.
Вошел капитан Макаров с телеграфными лентами, бросил внимательный взгляд на Шкуро, передал телеграммы Май-Маевскому.
— Вот такие дела, Андрюша, — сказал Май-Маевский и зачитал:
«Отставки генерала Шкуро не принимаю. Выезд его в Екатеринодар считаю нецелесообразным ввиду необходимости обеспечить оборону Воронежа и прикрытие правого фланга 1-го корпуса. Деникин».
Только после генеральского обеда, оставшись вдвоем, Шкуро и Май-Маевский поговорил дружески. Хозяин тяжело дышал, откинувшись в кресле, расстегнув мундир.
— Тяжело, Андрюша.
— Лишнего хватил, отец. Нарзанчику выпей.
— На фронте тяжело. Хоть Саша и наступает, а дело идет к провалу. Потери огромные. Настоящих корниловцев в строю почти не осталось. Большинство — пленные красноармейцы. Сдались, чтобы английское обмундирование получить. Есть такие, что по три раза туда-сюда переходят. Тыл развалился — все продали и пропили.
— Пойдем с тобой оба в отставку, отец. Бросим эту лавочку. В Италию поедем. Там опера… Фунты еще есть? Подкину.
— Не шути, Анд рюха. Надо фронт удержать, иначе всему конец. У Саши оба фланга открыты. Справа надежда только на тебя…
— Забудь ты эту стратегию. У меня дело серьезнее, сегодня уезжаю и оставляю тебе великую русскую певицу. Устраиваю ее в «Гранд-отеле». Ты прикажи своему Паше Макарову, чтобы присмотрел.
Генерал Шкуро умел сражаться и побеждать по-казачьи лихо и хитро: обойти и неожиданно ударить в тыл или во фланг, напасть ночью, устроить засаду, заманить В ловушку и всегда гнать, настигать, рубить… С весны 1918-го его «волки» гнали красную пехоту. Кавалерия на их пути почти не попадалась. Разве что прошлой осенью под Баталпашинской, когда отряд Кочубея напал на пеших казаков-партизан. Шкуро еще был полковником и сам пошел на выручку.