Шляхта и мы
Шрифт:
«Многие годы мы протестовали против той лжи., которую заключала в себе советская надпись над братскими могилами в Катыньском лесу: согласно ей на этом месте немецко-фашистские захватчики уничтожили в 1941 году польских военнопленных. На двух памятниках в Едвабне написана аналогичная ложь» (Я. Ехранский, бывший директор польской редакции радио «Свободная Европа». «Жечпосполита». 26.1.2001).
Действительно, в 1962 году в Едвабне на мемориальном камне была высечена надпись: «Место казни еврейского населения. Гитлеровские гестапо и жандармерия сожгли живьем 1600 человек. 10.7.1941 г.»
Но разница между Катынью и Едвабне огромна. Секрет Катыни (если он был нашим) хранился в недрах всемогущего НКВД. Он был государственной тайной. Тайна Едвабне
«В этой страшной истории есть один невиновный. Это польское государство… На счету Речи Посполитой – усмирение украинских и белорусских деревень, но на его совести нет геноцида, организации погромов или лагерей массового уничтожения» (профессор Л. Курчевский, социолог. «Впрост». 10.12.2000).
Ну, во-первых, слово «геноцид» при обсуждении едвабненской трагедии звучало в польской прессе много раз. А во-вторых, что такое – «усмирение»?
А в-третьих… Перечитал я все, что написал до сих пор, и задумался: да, подзалетели поляки, как никогда в своей трагической истории. И на чем поскользнулись? На еврейской крови, которая никогда не высыхает, потому что у нее «особый» состав. Недаром, когда я побывал в Америке в 1990 году, то нашел в газете «Лос-Анджелес тайме» от 4 мая слова раввина Ицхака Гинзбурга, защищавшего четырех еврейских убийц палестинской девушки в одной из арабских деревень: «Должно признать, – писал Гинзбург, – что еврейская кровь и кровь не евреев имеют разную цену». Вот этого поляки и не учли… Не учли еще и того, что евреи нигде и ни при каких обстоятельствах не признают себя виноватыми. Ни за «насаждение коммунизма в Польше», ни за то, что «Христа распяли».
Какое счастье, что русские люди, пережившие времена Урицкого, Свердлова, Ягоды, Агранова, Френкеля, Бермана, Фирина, Раппопорта и других генералов ГУЛАГа, ни в годы войны и оккупации, ни во времена сталинской послевоенной диктатуры, ни в эпоху безвластия на рубеже 80—90-х годов не устроили ни одной своей Едвабне! А они ведь имели на это мстительных ветхозаветных прав не меньше, но, может быть, больше, нежели шляхта. Какое облегчение, что у нас этой областью жизни заведовало государство – безликая машина, не обладающая ни светлыми, ни темными страстями. Ну что оно делало? Разогнало Антифашистский комитет, расстреляло 13 человек (не потому, что евреи, а потому, что на Крым посягнули), пошумело насчет космополитов, кого-то уволили, кто-то по пятому пункту не прошел в вуз или на повышение по службе. Кто-то получил инфаркт, кто-то инсульт… Ну разве эти государственные казенные репрессии можно сравнить с тысячами сожженных заживо, расчлененных, забитых лопатами? Премьер-министр Польши Ежи Бузек вслед за несколькими историками заявил с некоторым облегчением, что убийство в Едвабне «не было совершено от имени государства». Но ведь это еще ужаснее, если не расстреливают в затылок по государственному приказу, а сжигают живьем по велению сердца!"
Наши еврейско-демократические СМИ очень тревожились в конце 80-х годов: а не будет ли погромов в переходный период крушения советской власти (ведь власть наша всегда защищала штыками еврейскую интеллигенцию «от ярости народной»). Шоумены взывали к властям о якобы неизбежных погромах не без оснований: чуяла кошка, чье мясо съела. Но было уже поздно. Сословия, которые могли разжечь пламя «русского Едвабне», в основном были сведены с белого свету красным террором, репрессиями, притеснениями, были принуждены к историческому компромиссу, а кто выжил, вроде Олега Васильевича Волкова, – те уже состарились, и ветхозаветная жажда возмездия угасла в их душах. Их же сыновья и внуки, выросшие и воспитанные при советской власти, как правило, вышли в люди, стали «средним классом», и если их сердца иногда и саднило от обиды за своих предков, то все равно это были уже не их личные обиды, и чувств, этими обидами рожденных, не хватало, чтобы вступить на тропу возмездия. Да и наиболее исторически подкованные из них все-таки вспоминали 37-й год и кампанию против космополитов, с удовлетворением осознавая,
что как-никак, а часть исторического долга само государство взыскало с палачей и обидчиков их отцов и дедов. А на оставшуюся часть долга уже можно было махнуть рукой. К тому же наше православное христианское чувство смягчало жажду мести. Мы же не католики и не протестанты, которые в той же Ирландии вот уже четыре века никак не угомонятся и смириться с тем, что произошло с их пращурами, до сих пор не могут.В 1944 году в первую годовщину разгрома варшавского гетто Юлиан Тувим написал статью «Мы, польские евреи», опубликованную тогда в Лондоне. Она давно лежала в моем архиве, и когда я ее просматривал, то всегда несколько недоумевал, что поэт обвиняет в страданиях своего народа не столько гитлеровских расистов, сколько кого-то другого. И лишь сейчас, внимательно вчитавшись в текст, я понял, что он обвиняет в холокосте свою родину. «Я не делю поляков на породистых и непородистых, я предоставляю это расистам – иностранным и отечественным», «моя ненависть к польским фашистам глубже, чем к фашистам других национальностей», «я делю поляков на антисемитов и антифашистов»… Однако примечательно, что Тувим не желает вдуматься в то, почему поляк, сражающийся в рядах Армии Крайовой, может одновременно быть и антифашистом и антисемитом, что бывало на каждом шагу.
Есть в этой обвинительной речи и апокалиптические картины грядущего ветхозаветного возмездия всему европейскому миру:
«Над Европой возвышается огромный и все растущий скелет. В его пустых глазницах горит огонь страшного гнева, а пальцы стиснуты в костлявый кулак. И он, наш Вождь и Диктатор, будет определять наши права и требования».
Ну чем не строки из «Коммунистического Манифеста» о «призраке коммунизма»! Но одновременно есть в этом экзальтированном тексте и весьма прагматические попытки истолковать по-своему историю человечества, а то и просто «исправить» ее.
«Мы те, кто две тысячи лет тому назад дал миру Сына человеческого> невинно убиенного Римской империей».
Если так, то куда же мы денем евангельское свидетельство о разговоре римского наместника Пилата с еврейской толпой: «Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших». Однако нынешний папа римский, в прошлом польский кардинал Войтыла, переложил, подобно Тувиму в 1944 году, грех распятия на «Римскую империю».
А вслед за ними на втором витке польской истории известный историк и публицист Ян Юзеф Липский – человек героической судьбы, участник Варшавского восстания, активист «Солидарности» – не удержался от соблазна перебросить грех польского антисемитизма на плечи империи советской:
«Позором в истории нашей страны останется то, что в 1968 г. тысячи евреев и поляков еврейского происхождения были принуждены уехать из Польши. Советский полицейский антисемитизм, разгулявшийся в СССР еще тогда, когда в ПНР ничто его не предвещало… теперь был привит и у нас»…
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Оказывается, до знакомства с советской системой поляки в еврейском вопросе были невинны, словно Адам и Ева, и лишь в эпоху Гомулки мы их, наивных, антисемитизму научили. И это пишет весьма честный и смелый мыслитель, который не мог не знать польскую историю со времен от средневековья, когда евреев сжигали на кострах, до эпохи Едвабне и Освенцима… Да если бы мы в этой науке были учителями поляков, как утверждает Липский, наша история пошла бы по совершенно другому пути! Нет, нам таких учеников не надо.
Да, понятно, что в борьбе с Россией шляхта опиралась на евреев, а евреи в той же борьбе на шляхту («за нашу и вашу свободу»), но органическим и вечным этот союз, конечно же, быть не мог. Наиболее трезвые и бесстрашные умы (в первую очередь еврейские), конечно же, понимали это.
«Человек оттепели» Александр Галич, будучи умнее поэтов-полонофилов из «списка Британишского», никогда не забывал о подлинном отношении шляхты к еврейству. Он знал, что евреям опасно лебезить перед шляхтой. Именно поэтому в поэме о Януше Корчаке (Якове Гольдшмидте, как демонстративно пишет Галич в предисловии к поэме) он заклинает пепел Корчака, летящий над Варшавой из печей Треблинки: