Шлюз № 1

Дюкро, улыбаясь, включил свет, закрыл дверь, хотел было прикрыть ставни, но передумал.

— Могу я узнать, что Гассен написал Эмме?

— Нет.

— Мне что-нибудь угрожает?

— Вам виднее.

Дюкро усмехнулся и заходил по комнате, не зная, куда приткнуться, а Мегрэ непринужденно, словно у себя дома, отправился в сад за коньяком и рюмками.

— Представьте себе, что живут два человека, — начал он, наливая себе из бутылки. — Один уже совершил убийство, и перед ним перспектива провести всю оставшуюся жизнь за решеткой, а может, и того хуже; второй никогда мухи не обидел. И вот они рвутся друг к другу, как два петуха. Как по-вашему, кто из них опаснее?

Вместо ответа, Дюкро еще больше растянул губы в ленивой усмешке.

— Теперь остается узнать, кто повесил Бебера. Что вы скажете на этот счет, Дюкро?

Мегрэ по-прежнему говорил вполне дружески, но каждое его слово падало тяжело, весомо, словно перенасыщенное смыслом.

Дюкро наконец нашел себе пристанище в кресле, вытянул короткие ноги и курил, опирая трубку на грудь. Из-за этой позы подбородок у него казался тройным, полуопущенные веки, как ставни, прикрыли глаза.

— Знаете, к какому простому вопросу мы таким образом подходим? Кто в один прекрасный день воспользовался наивностью Алины и сделал ей ребенка?

Напряжение отпустило Дюкро, он встал; щеки у него покраснели.

— Ну и что из того? — спросил он.

— Разумеется, это были не вы. Тем более не Гассен: она всегда считала его своим отцом. И не ваш сын Жан, хотя он питал к ней страстную привязанность и…

— Кто-кто? Что вы сказали?

— Ничего плохого. Я уже кое-что о нем знаю. Скажите, Дюкро, после того как у вас с женой родилась первая дочь, вам не случилось подхватить какую-нибудь болезнь?

В ответ послышалось нечто нечленораздельное, и Мегрэ увидел перед собой спину Дюкро.

— Возможно, этим все и объясняется. Смотрите, Алина слабоумна. А ваш сын Жан? Болезненный, нервный, чувствительный — ведь у него до истерик доходило. Однокашники считают, что он и мужчиной-то не был, и вечно подшучивали над ним. Отсюда трогательная, но совершенно чистая привязанность к Алине.

— К чему вы клоните?

— А вот к чему: раз Бебера убили, значит, это он был ее любовником. «Золотое руно» часто целыми неделями стоит в Шарантоне. Гассен все вечера торчит в бистро. Помощник шлюзовщика предоставлен самому себе и, слоняясь возле барж, как-то раз встречает Алину…

— Замолчите!

Шея у Дюкро покраснела, он отшвырнул трубку в угол гостиной.

— Это правда?

— Не знаю.

— Скорее всего, ему даже прибегать к силе не понадобилось: при ее потрясающем простодушии она, должно быть, не понимала, что делает. И уж конечно никто ни о чем не догадывался. До самых ее родов…

Она общалась с тремя мужчинами. Как вы думаете, кого заподозрил Гассен?

— Меня, конечно!

В то же мгновение он вздрогнул, тяжело протопал к двери и рывком распахнул ее. За дверью стояла его дочь. Дюкро замахнулся. Она закричала. Однако он ее не ударил, а только с силой захлопнул дверь.

— Следовательно?

Он двинулся на Мегрэ, как зверь на арене. Но комиссара это не смутило. Он продолжал в прежнем тоне:

— Я сразу обратил внимание на то, что Алина вас боится, даже больше, чем просто боится. У Гассена должна была возникнуть та же мысль. Так вот, с тех пор, как вы стали появляться около нее…

— Ладно, ладно. Дальше?

— Почему бы кому-нибудь еще не могло прийти в голову то же самое, тем более когда всем известно, что вы ни одной юбки не пропускаете?

— Ладно, говорите!

— Ваш сын…

— А потом?

В комнате наверху послышались голоса, шаги. Это Берта, рыдая, рассказывала матери и мужу об инциденте у двери. Потом появилась перепуганная служанка.

— В чем дело?

— Мадам просит вас подняться наверх.

Дюкро не удостоил ее ответом. Налил себе в рюмку доверху коньяку и залпом выпил.

— Так на чем мы остановились?

— На том, что вы вызывали острую неприязнь по меньшей мере у трех человек. При вашем появлении Алина запирается в каюте; когда ей говорят о вас, пускается в слезы. Ее отец не спускает с вас глаз и ждет только случая, чтобы подтвердить свои догадки и отомстить вам. Ну, а ваш сын — он мучается, как мучаются только очень нервные натуры. Разве он не сказал вам однажды, что хочет стать монахом?

— Полгода назад. От кого вы узнали?

— Не важно. Вы не давали ему вздохнуть, стирали его в порошок. За всю жизнь у него только и было радости — те три месяца, что он после болезни провел на «Золотом руне».

— Ну, скорее, скорее!

Дюкро отер пот и плеснул себе еще коньяку.

— Это все. Я нашел объяснение, по крайней мере, его самоубийству.

— Что же это за объяснение?

— Когда ему сказали, что ночью вас ранили и сбросили с баржи в воду, он сразу решил, что это сделала Алина — то ли под горячую руку, от возмущения, то ли оттого, что вы на нее покусились…

— Мог бы у меня самого спросить.

— А он вообще когда-нибудь с вами заговаривал? А ваша дочь? Из-за того, что ему не позволили уйти в монастырь, он считал себя неудачником, обломком кораблекрушения и решил сделать хотя бы красивый жест. Юнцы в своих мансардах нередко мечтают о таких вещах. К счастью, им не всегда удается осуществлять эти мечты. А вашему сыну удалось. Он спас Алину! Он признал себя виновным! Вы этого, наверно, не понимаете, но поймут все молодые люди его возраста.

— А вы? Вы-то как поняли?

— Не только я. Ведь даже Гассен, кочуя из бара в бар, в пьяном беспамятстве, ни с кем не разговаривая, дошел До того же. Вчера вечером он не вернулся на баржу, оставил Алину одну, а сам снял комнату напротив.

Внезапно Дюкро отдернул штору, но из освещенной гостиной в темноте ничего не было видно.

— Вы ничего не слышали?

— Нет.

— Что вы собираетесь делать?

— Не знаю, — бесхитростно ответил Мегрэ. — Когда двое непременно хотят подраться, их обычно стараются разнять. Но закон не дает мне права вмешиваться там, где только пахнет убийством. Он позволяет мне лишь потом арестовать убийцу.

Дюкро вытянул шею.

— Но для этого нужны доказательства.

— Так что?..

— Ничего! В среду с полуночи я уже не буду иметь никакого отношения к полиции. Вы очень кстати мне напомнили. У вас, случаем, не найдется серого табака?

Дюкро указал на керамический сосуд; Мегрэ взял его, но сначала, еще не набив трубку, наполнил кисет. В дверь постучали. Это был Дешарм. Он вошел, не дожидаясь ответа.

— Прошу прощенья. Жена очень извиняется, она не сможет спуститься к обеду. Плохо себя чувствует. Это из-за ее деликатного положения…