Шмели и термиты

В этой главе мы говорили о том, что ожидает гнездо, в котором уже есть личиночник с расплодом, а шмелиха пропала и никакая продолжательница не обнаружила осиротевшее, оставшееся без хозяйки-домоправительницы поселение. Рассмотрим другой случай: шмелиха исчезла из гнезда позже, когда вывелись рабочие шмели. Здесь все меняется.

Уже появление первого щупленького шмеленка открывает в истории гнезда, за которым мы наблюдаем, новую страницу.

Если шмелиха на месте, он делает свое дело, но держится в тени. Стоит шмелихе пропасть, скажем, не вернуться из очередной фуражировки, шмеленок, даже совсем молодой, принимает на себя бразды правления. К своим обязанностям относится очень истово. Пусть попробует сейчас сунуться в гнездо продолжательница. Первенец общины — ее, хоть и слабый еще, проросток — яростно набрасывается на дерзкую. Изловчившись, он может впиться челюстями в основание ее крыла, в ножку… Поле боя и будущих трудов часто остается за ним.

Пока расплод развивался в пакете, шмелихи-продолжательницы появлялись и оставались, сменяя друг друга. Теперь всего лишь один шмеленок вышел из кокона, а вход посторонним сюда заказан.

Когда же в гнезде несколько пустых коконов и, значит, несколько рабочих шмелей, а шмелиха еще полна рвения, медовые чаши обычно полны, пустые коконы забиты пыльцевым кормом — жизнь бьет ключом.

Об энтомологии, этимологии и этологии

Графы и князья толпятся и жужжат там, как шмели; только и слышно: ж… ж… ж…

Н. В. Гоголь. Ревизор

…И шипел, как шмель, керосиновый фонарь под потолком.

А. Н. Толстой. Прекрасная дама

…Туго гудели шмели, подпоясанные оранжевыми поясами…

Вас. Гроссман. Степан Кольчугин

 ЖУЖЖАНИИ шмелей упоминают в своих произведениях Горький и Леонов, Чехов и Паустовский, Новиков-Прибой и Сергеев-Ценский, Гладков и Вера Панова… В одном стихотворении С. Надсона — оно начинается словами: «День что-то хмурится» — последняя строка сообщает: «Черный шмель, жужжа, садится на цветок»; в другом, хоть в первой строке и сказано: «День ясен… Свод небес и дышит, и сияет…», в конце опять находим знакомое: «Гудя промчался шмель, как искра потухая, блеснул и потонул…»

Гудение, жужжание шмелей мы часто слышим, даже не успев их еще увидеть.

После нескольких лет изучения шмелей я заинтересовался тем, когда же заметили люди этих насекомых, когда выделили жужжащие, подпоясанные оранжевыми поясами создания из массы прочих летающих и жалящих шестиногих?

Более или менее ясен вопрос об ученых-натуралистах. Шмеля хорошо знал, к примеру, голландец Иоганн Гедарт; его книга о насекомых впервые вышла в 1662 году. И Карл Линней писал: наряду с обычными пчелами существуют земляные, гнездящиеся в почве или на земле. В шестом томе известного сочинения Рене де Реомюра «Мемуары, имеющие служить естественной историей насекомых» тридцать страниц текста и несколько старательно исполненных рисунков посвящены «одетым в бархат» земляным пчелам. Реомюр упоминает, конечно, и о громком их жужжании. Том «Мемуаров» с описанием шмелей был напечатан в 1742 году. Здесь еще ни слова нет о каких-нибудь отдельных видах этого насекомого.

Особо скажем об изданном в 1793 году в Берлине знаменитом ныне труде немецкого школьного учителя из Шпандау Христиана Конрада Шпренгеля «Раскрытая тайна природы в строении и оплодотворении цветков». Тяжела была судьба полунищего натуралиста, который смолоду и до конца дней весь свой досуг посвящал одному: изучал строение венчиков, развитие и взаимодействие тычинок, пестиков в цветках десятков растительных видов… Даже после того как его книга вышла, она долго оставалась незамеченной, а немногие из ученых, кто ее знал, считали сообщаемые автором сведения не заслуживающими доверия. Только Чарлз Дарвин впервые, но — увы! — уже в то время, когда Шпренгеля не было в живых, отметил выдающееся значение наблюдений, сделанных натуралистом из Шпандау. О том же, что важнейшую тайну природы о строении и оплодотворении цветков еще за 15 лет до Шпренгеля правильно раскрыл и ясно изложил в журнале «Сельский житель» первый русский ученый-агроном А. Т. Болотов, Дарвину и вовсе не довелось узнать. На сообщение Болотова ученые обратили внимание лишь в середине XX века!

Рассмотрим заглавный лист сочинения Шпренгеля, им самим рисованный; здесь в числе других опыляющих цветы насекомых изображены шмель и пчела, которые, как писал автор, «играют весьма важную роль как в природе, так и в этой книге».

Шпренгель очень внимательно изучил всевозможные устройства для опыления цветков пыльцой других растений. К числу таких приспособлений относится прежде всего дихогамия — разновременное созревание тычинок и пестиков.

На обрамляющей заголовок книги виньетке, составленной из 28 разных цветков, можно увидеть и цветок кипрея, о котором Шпренгель писал:

«Это — кипрей, впервые натолкнувший меня на одно из важнейших открытий, заключающихся в этой книге. В цветке сначала поспевают только тычинки, вследствие чего он содержит только пыльцу, но не имеет зрелого пестика. В этом состоянии его уже посещают шмели, которые уносят на себе пыльцу… Когда в цветке разовьется рыльце пестика, то он уже обыкновенно бывает лишен пыльцы. И тут шмели его опыляют пыльцой, принесенной с более молодых цветков».

То, что своя пыльца не попадает на пестик цветка, важно для качества семян. Но не только… Рассказывая, к примеру, о цветке шалфея, Шпренгель заметил: его дихогамия полезна также потому, что «позволяет шмелям полностью собрать пыльцу всех пыльников из молодых цветков».

Может показаться странным, но даже Шпренгель, так пристально изучавший цветок и работу в нем насекомых-опылителей, различал всего две формы шмелей: крупных и мелких. Видов он еще не знает.

Лишь спустя полвека после Шпренгеля французский биолог Ж. Ламарк, всего две страницы уделив в «Естественной истории беспозвоночных» шмелям, говорит уже о шести формах этих насекомых.

Таким образом, 250–300 лет назад шмели перестали теряться в массе других шестиногих. Но шмели оказались открыты только для науки.

А надо сказать, что далеко не всякое открытие приобретает необходимую известность сразу. Бывает, проходит немало времени, прежде чем знание, добытое одним или несколькими исследователями, обогатит умственный арсенал, войдет в культурный обиход всех или множества людей. Иные открытия совершались подчас дважды, трижды, четырежды, пока весть о последнем достигала наконец сознания человечества.

Та же дихогамия цветков, как показали позднейшие изыскания, задолго до Шпренгеля была обнаружена не только Андреем Тимофеевичем Болотовым, но и несколькими другими натуралистами — итальянцем, шотландцем, немцем, шведом и членом Санкт-Петербургской академии Кельрейтером. И тем не менее даже после Шпренгеля она долго оставалась неизвестной для ученых.

Да что там дихогамия! Америку — целый огромный континент — и ту сколько раз потребовалось открыть, чтобы Новый Свет получил права гражданства на картах мира.

Но можно ли выяснить, откуда взялось латинское название шмеля — Бомбус, почему шмель зовется шмелем, когда эти слова — шмель, шмелиный — вошли в русскую речь? Узнав это, мы могли бы установить, в какое время эти насекомые стали известны не только специалистам-энтомологам вообще или гименоптеристам, занимающимся одними перепончатокрылыми, а просто людям.

Язык древних римлян свидетельствует: название шмеля подсказано его жужжанием; одно из значений слова Бомбус — глухой шум. Может, русское шмель происходит от слова шум? У них даже две одинаковых согласных: Ш и М…

Впрочем, дилетантские изыскания неуместны. Я попросил знатока русской речи Льва Васильевича Успенского просветить меня. Отправив письмо автору замечательного «Слова о словах», я зарылся в справочники и словари. И узнал, что немецкое Хуммель — слово звукоподражательное; французское бурдон — четвертая струна на скрипке, самый большой, басовый колокол — Бурдон собора Парижской богоматери; бурдон, по мнению Реомюра, происходит от глагола «бурдонне», то есть гудеть. Впрочем, возможно, классик энтомологии здесь ошибался: во всяком случае, словарь Доза утверждает, что не насекомое получило свое имя от глагола, а, наоборот, глагол образовался от существительного, обозначающего название насекомого.