«Шоа» во Львове

Люди в городе боялись высылки в Сибирь, как тогда говорилось — «пасти белых медведей». Из дома напротив в 1940 году вывезли вместе с другими несчастными жертвами с нашей улицы офицерскую вдову с тремя малолетними девочками. Ее муж умер еще перед войной. Жители квартала хорошо знали эту приветливую, сердечную женщину и ее милых белокурых девочек и не могли понять, за какую вину депортировали эту нежную женскую семью.

Зимой из до сих пор неизвестного нам Казахстана, пришло от вдовы отчаянное письмо. Письмо навевало страх. Бедная вдова писала, что наименьшая дочка не выдержала невзгод и умерла, а другие болеют пеллагрой, им очень необходим рыбий жир, а тут его негде достать. Живут она в холодной, влажной землянке вместе с пятью изгнанными из Литвы и Латвии семьями. Топят печи кизяками, потому что дров им не дают, хоть работает она на ошкуривании древесины. Норма выработки такая высокая, что никак не может выполнить, а заработок мизерный. Впрочем, купить тут и так почти нечего. Живут впроголодь, их протухшей муки делают затируху и ее едят. Дальше вдова просила соседей, на милость Господа, прислать хоть немного рыбьего жира и чеснока. Просила еще какую-нибудь старую обувь, потому что свою износила, а новую тут негде купить. А ссыльным необходимо еженедельно ходить аж за восемь километров отмечаться в комендатуре. Летом, когда тепло, можно идти босиком, а как быть зимой — не знает…

Аналогичные трагические письма из Казахстана, не без тайного содействия чекистов, появились и ходили по Львову зимой 1940 года. Советской власти были необходимы не сознательные граждане, а запуганное покорное стадо. Назначенным для депортации отводилось на сборы не более полчаса. Неожиданно разбуженные ото сна (выселение проводилось только по ночам), оглушенные люди часто бессознательно хватали что попадало под руку, забывая о самом необходимом. Случались анекдотические случаи — некоторые брали с собой в дорогу клетку с любимой канарейкой, тянули большую икону или несли духовой музыкальный инструмент. Нередко женщины одевали модельные туфли, одевали праздничное платье, словно собирались в театр или на бал. Некоторые вообще покидали дом в шляфроке (домашний халат — пол.), в тапочках на босу ногу. А впрочем, людей высылали без средств для существования, обрекая их на вымирание в дебрях таежных лесов или в безводных казахских степях, с маленькими детьми и беспомощными стариками.

Дядя Каминский наигранно бодрым тоном хвалился нам, что на случай депортации у него готов тюк с рациональным набором необходимых в ссылке предметов, так что проклятые «чубарики» (тогдашнее польское название русских) не захватят его внезапно. Его жена, тетка Зоська, признавалась жалобным тоном, что по ночам не спит, боясь что за ними придут энкаведисты. Каминский почему-то считал что энкаведистские списки для ссылки готовят с помощью местных евреев. «Без евреев наши советы были бы слепыми», — твердил он. Впрочем, таких взглядов придерживалось много львовян. Во Львове тогда родилось польское подполье. Как свидетельствуют документы, его руководство обвинило евреев в сотрудничестве с органами НКВД. Руководитель польского подполья генерал Грот (Ровецкий) жаловался в донесении польскому правительству в Лондоне, что на территории советской оккупации условия для подполья значительно тяжелее, чем на немецкой территории. Это является следствием того, что большевики имеют могучий полицейский аппарат, понимают польский язык и получают большую помощь местного элемента: украинцев, белорусов и прежде всего евреев. Польские историки Галиции усиливают утверждения Грота, делая упор на то, что быстрое расширение аппарата контроля и надзора НКВД происходит благодаря склонности к коммунистическим идеям значительной части еврейского общества. К этому необходимо добавить, что органам НКВД легко удалось справиться с польским подпольем в Галиции. А руководил его разгромом комбриг (командир бригады) НКВД еврей Леонид Райхман.

Сразу после визита дяди Каминского к отцу забежал одолжить сигарету новый сосед, который недавно поселился в нашем доме. Проживал он вместе с молодой женой и сыночком от нас через стену. Говорили, что он работает парикмахером, поэтому соседи называли его «фризиер» (нем. — friseur). Закурив, мужчины разговорились о качестве табачных изделий. Постоянной мужской темой для разговоров среди галичан была ностальгия по довоенным маркам сигарет: «Египетские», «Плоские», «Пшедни (высший сорт- пол.)», которым и близко не равнялись новые «Красные флаги».

Раздраженный разговором с Каминским, папа не выдержал и начал нарекать на депортацию.

— А вам чего беспокоиться, — удивился «фризиер». — Вы же простой рабочий, а советская власть добросовестных, порядочных трудящихся не трогает. Идет только обезвреживание, прополка сорняков. Проводится необходимая очистка общества от классовых вредителей. Честному пролетарию нечего бояться. Все делается для его же добра.

Я внимательно присматривался к малознакомому «фризиеру». Высокий, видный, самоуверенный, он не укладывался в образ работника ножниц и бритвы. Наблюдениями, что он не тот, за кого себя выдает, я поделился с домашними, но мне не поверили.

18

Во всем доме, кроме нашей семьи, никто больше не подписывал и не читал львовскую областную газету, которая выходила под политически лукавым названием «Вільна Україна (Свободная Украина)». В феврале 1940 года «Вільна Україна» неожиданно опубликовала обширный материал из уголовной хроники. Отметим, что советская областная пресса очень редко, только в исключительных случаях печатала подобные материалы. Обычно на ее страницы не попадали ни местные криминальные события, ни несчастные случаи, ни стихийные бедствия, ни некрологи известных в области людей, ни другие интересные читателям повседневные местным жителям новости. Их заменяли пропагандистские жизнеописательные опусы о Карле Марксе, Розе Люксембург, Кларе Цеткин, Сергее Лазо, Николае Щорсе, Григории Котовском и других большевистских святых. Причиной небывало исключительной, как по советским журналистским обычаям, газетной публикации таилась в том, что уголовные преступники выдавали себя за милиционеров и энкаведистов, и было необходимо спасать и так малопривлекательный образ силовых органов перед львовянами. Вышел этот материал под сенсационным заголовком «Грабители и убийцы». А было там написано о всем хорошо знакомым жителям нашего дома Романе Желязны (в газете Железный) и его брате Станиславе.

Для меня тогда наступил «звездный час». Женщины постарше из нашего дома проявляло большой интерес к судьбе ребят, которых знали еще детьми. И меня стали приглашать прочитать этот номер газеты. Пожилые еврейские женщины не были знакомы с кириллицой. Необходимо было каждой из них не только прочитать содержание, но еще и перевести определенные мало понятные для них украинские обороты. Переполненный чувством собственной значимости, я путешествовал из квартиры в квартиру, стараясь солидным, драматическим тоном прочитать домохозяйкам сенсационный текст из «Вільной України». Привожу его тут в сокращенном, сжатом изложении. Начиналась уголовная хроника так: «Во Львове длительное время орудовала бандитская шайка, которая организовалась из рецидивистов-преступников, которые совершали вооруженные грабежи и терроризировали население.

Банду организовали известные преступники-рецидивисты Р. Железный, М. Данилко и П. Божик.

За короткое время банда Железного совершила ряд крупных вооруженных грабежей… Чтобы проникнуть в квартиры, бандиты надевали красные повязки, выдавая себя за гвардейцев или сотрудников НКВД. В октябре бандиты Р. Железный, С. Железный, П. Божик, Шиманский и другие были арестованы органами милиции. В ночь на 7 ноября бандиты, проломив стену, убежали из 1 отделения милиции и вновь продолжили грабить».

На этом месте, хотя газета воздержалась от комментариев, читателям становилось ясно, что уголовники, пользуясь случаем, а именно «октябрьскими праздниками», дождались, пока милиционеры перепьются, и тогда спокойно удрали. Далее было написано, что бандиты перешли на территорию иностранного государства, значит, понимали львовяне, на оккупированную немцами территорию Польши. Но видимо, там, не нагрели место. Газета продолжала:

«Спустя Р. Железный и Р. Буряк нелегально возвратились во Львов и снова широко развернули бандитские нападения. При задержании банды Р. Железный оказал вооруженное сопротивление, застрелив милиционера Коллера».

Читал я этот текст и Владеку Желязны, который просил меня читать не спеша, медленно, тщательно. Я был вынужден несколько раз повторить ему прочитанное. Владек напряженно слушал и в конце понуро сказал:

— Пропал Роман. Не стоило ему трогать милиционера. Этого не простят.

И все же Владек нанял для брата дорогостоящего адвоката.

Через месяц состоялась судебная расправа и эта же «Вільна Україна» сообщила: «Приговор банде Железного. Закончилось слушание дела своры грабителей и убийц, которая орудовала во Львове, организованная известным бандитом-рецидивистом Романом Железным. Все участники банды во время судебного процесса признали себя виновными в организации ряда крупных вооруженных грабежей. Р. Железный также признал себя виновным в убийстве милиционера Коллера.

Рассмотрев дело банды Железного, суд приговорил грабителей-рецидивистов Р. М. Железного, М. М. Данилко (Гонту), В. А. Мороза, В. К. Беднарика, Т. П. Буряка и Г. М. Бернштейна к высшей мере социальной защиты — расстрелу».

У Владека теплилась еще маленькая надежда, может, примут во внимание молодой возраст Романа и приговор заменят длительным заключением. Но напрасно! Однажды Владек узнал, что помилование отклонили и приговор привели в исполнение. Болезненным было для Владека и то, что по советским правилам тело казненного родственникам не выдавали. В тайне также держали место его погребения. Вскоре Владек узнал про схожую неутешительную судьбу наименьшего брата — Сташека. Дошли достоверные сведения из Варшавы, что Станислава Желязного немцы повесили за кражу.