Сходняк

Голову олигарха откинуло назад, брызнули в стороны капли пота, похожие на сочные виноградины, руки нелепо дернулись. В явном потрясении Зубков отскочил к канатам и плотно прикрыл себя защитной стойкой.

Карташ, пожалуй, добился главного – гадскую улыбку, от которой его уже трясло, стерло с самодовольной морды олигархического лица. Еще же Карташу удалось по-настоящему разозлить Зубкова. В этом Алексей убедился спустя секунд десять. Эти десять секунд Карташ преследовал противника, а тот просто уходил вдоль канатов, и достать его еще хотя бы раз не удавалось. Потом Зубков пришел в себя, собрался, продышался и бульдозером попер на Карташа. Вот тут-то Алексей и ощутил на своей шкуре, каков он, боксерский хлебушек.

Удары посыпались на него как из пулемета. Слева, справа, джебы, крюки, полукрюки, апперкоты, – Зубков всаживал в противника весь боксерский арсенал.

Бой, начинавшийся как чистой воды фарс, пошел всерьез, в начале третьего раунда наконец превратился в полноценную жестокую схватку.

Карташ хватал удар за ударом. Пропускал в голову, в солнечное сплетение, в область сердца. Раз за разом Зубков пробивал его защиту. Если не получалось прямым, доставал боковым. Разбивал джебом сдвинутые локти и всаживал в брешь прямой акцентированный удар с правой руки. Проводил простенькие комбинации-двойки и выдавал серии, не встречая никакого сопротивления.

Перед глазами плыло, розовая пелена застлала взгляд. Мир вокруг размазало пятнами, из которых вылетали черные круги, сотрясая то голову, то корпус. В голове гудело, как в трансформаторной будке. Карташ пропустил удар, известный в боксерском мире под названием «колокольный звон» (это когда попадают за ухо), название не случайное, название в точности отражает последствия, что следуют за пропуском такого удара.

Только печень Карташ рефлекторно умудрялся прикрывать локтем, понимая, что повторный удар непременно и окончательно свалит его. Да и вообще, по всем канонам и разумениям, Алексей должен был уже свалиться, напропускав такую тьму ударов. Но он все-таки держался, хотя и исключительно на морально-волевых. Уж очень, прям страстно хотелось ему изловчиться и попасть еще разок в эту самодовольную харю. Правда, вместо хари, отмахнувшись, Карташ угодил олигарху в другое, более чувствительное место.

– Стоп! – закричал рефери и живым заслоном встал между боксерами. – Удар ниже пояса. Москвичу-предупреждение.

По правилам, боксер, получивший в пах, может взять перерыв до пяти минут.

Однако Зубков этим пунктом правил не воспользовался – видно, плохо все-таки получил. Олигарху хватило пяти секунд тайм-аута, после чего он снова бросился в схватку.

А Карташу пяти секунд было явно недостаточно, чтобы очухаться. И новый натиск Зубкова он выдержать не смог. После пропущенного бокового в висок у Карташа подломились ноги, мир качнулся, и Карташ загремел на пол.

– Бой закончен в виду явного преимущества... донесся до него приговор рефери.

– Хрена там! – услышал Карташ голос Зубкова. – Будем драться, как дрались во времена Рокки Бальбоа. Или нокаут, после которого боксер не может подняться, или угол боксера выбрасывает полотенце. Никакого полотенца я не видел... Во, гляди, Поп, поднимается наш Рой Джонс-младший. А ты говоришь – «финита»...

Карташ встал на одно колено. Левый глаз заплыл, вдобавок была рассечена бровь, и рассечение, видимо, было неслабым, судя по тому, сколь частыми каплями капала на ринг кровь. В голове по-прежнему звенело. Но даже одним глазом Карташ разглядел, что Зубков больше не улыбается. Ага, хоть чего-то добился... И Алексей нашел в себе силы на вопрос:

– Слушай, зачем мы тебе понадобились, зачем притащил? Дурака повалять не с кем?

– Узнаешь, все узнаешь, москвич, – сказал Зубков, снова расплываясь в улыбке.

Этот растянутый рот Карташ спокойно видеть не мог. Он вскочил, размахнулся... но глаза накрыла черная боксерская перчатка, и Карташ узнал, что такое есть полноценный нокаут. То бишь полная отключка.

Это когда вокруг тебя гаснет свет, будто разом, одним рубильником, выключили огни над сценой. Или рингом.

Глава 6 Город воровского солнца

Пятнадцатое сентября 200* года, 19.41.

Как с него сняли перчатки, вытащили капу и унесли с ринга, Карташ не помнил. Так, какие-то крайне смутные обрывки, какие-то клочья, проносящиеся сквозь туман. Окончательно он пришел в сознание несколько позже, когда обнаружил, что сидит раздетый до трусов на деревянной лавке, вокруг сыро и тепло, а босые ноги касаются белых кафельных плиток. До него доносились стуки, шлепки босых ног, чьи-то невнятные голоса, и фоном всему этому служит шум льющейся воды. Пахло шампунями и хлоркой. В общем, не бином Ньютона – находится он в душевых, где ж еще. И что характерно – без наручников и прочих вериг с кандалами. А вот что неприятно – правый глаз заплыл самым свинским образом, и не видно им ни хрена.

– Ожил? – спросили его. Голос был знаком.

Ах да, узнал Карташ, секундант Гоша. Карташ повернул голову направо – ну точно, Гоша. «Он что, мне до гробовой доски секундировать будет?»

– Не ссы, заживет разбитая морда, – обнадежил секундант. – Найдем тебе лепилу, обработает глаз. Слышь, мужик, короче, это. Вам велено мыться, приводить себя в божеский вид. И по-быстрому. Вас типа на обед зовут, а вы как чушки.

– А где... – Карташ запнулся, не зная, какие верные слова подобрать.

«Остальные»? «Мои боевые товарищи»? Не шибко хорошо работала голова, подвергнувшаяся обработке кулаками.

– Девка и белобрысый? – показал чудеса сообразительности Гоша. – А здесь же! Моются.

Карташ огляделся единственно зрячим левым глазом. Лавка, на которой он сидел, располагалась почти напротив входной двери, за которой, голову можно прозаложить, мается давешний конвой во главе со старшым. Справа от лавки начинались душевые кабинки, шли вдоль обеих стен, каждая кабинка имела дверцы наподобие тех, что болтыхаются в ковбойских салунах.

Вдруг раздались звуки возни, звонкий шлепок, сдавленный возглас «уй-ой!», какой вырывается при внезапной боли, потом последовал угрожающий выкрик: «Ну, сучка, погоди!», – на этот возглас не кто иная, как Маша ответила тирадой, где из приличных слов были лишь предлоги.

Карташ вскочил на ноги. От резкого движения пошла кругом голова, пришлось опереться о стену.

– Стой здесь, боксер, – Гоша опустил свою корявую, опутанную мышцами лапищу Карташу на плечо, прямо вдавив того в лавку. – Тут мое дело...

Карташ, разумеется, сидеть на лавке не стал, а, борясь с тошнотой, пошел проходом между кабинками. Из ближайшей к нему кабинки выскочил, чуть не поскользнувшись на мыльной луже, Гриневский, голый, с намыленной головой: «Что за кипеж, начальник?!» А из самой дальней кабинки Гоша уже выволакивал за грудки парня в спортивных трусах, майке и пляжных шлепанцах.

– Тебе что было сказано, чмо?! Повтори слово в слово!

– Гош, да я ж пошутил просто...

– Глухой?!

– Ну, это-о, – протянул хлопчик в шлепанцах и майке, пожимая плечами и глупо улыбаясь, – сказано было смотреть, чтоб не выходили из кабинок.