Шофер

— Твой нэпман пришёл.

Ковров, услышав это, улыбнулся.

— Не ожидал, что у меня новый водитель, — сказал он. — Впрочем, я не против совершенно. Сергей, представишь меня даме?

Дама представилась сама, протянув руку для рукопожатия, выпорхнула из машины, чмокнула Травина в щёку и убежала, оглянувшись всего один раз.

— Красивая, — Ковров уселся на пассажирское сиденье, — и уверенная в себе. Вот такая сейчас молодёжь. Вы с ней давно знакомы?

— Нет, — Сергей убедился, что извозчик, остановившийся посреди улицы, хоть и медленно, но двигается, — недели две, наверное. Она племянница того скрипача, о котором я говорил, Пилявского.

— Надо же, — Николай постарался, чтобы его лицо осталось равнодушным, — другая фамилия, потому что дочь сестры, наверное? Поедем на Дорогомиловскую заставу.

— Нет, брата этого музыканта по имени Станислав, он умер, а дочка осталась. Но живёт действительно с сестрой, то есть тёткой.

Всю дорогу до заставы Ковров, словно невзначай, выпытывал у молодого человека подробности о Лене, так что Сергею даже смешно стало. Но скрывать ничего не стал, рассказал и о том, как они с Кольцовой познакомились, и о Лацисах, и о том, что девушка учится в университете, а на Травина переключилась, потому что с родственниками что-то не поделила.

На складе возле заставы их ждали несколько коробок с лайковыми перчатками и шёлковыми платками, за них Ковров привычно расплатился векселем, добавив немного сверху «за хлопоты и ожидание». Коробки Сергей перетаскал в машину, довёз вместе с Ковровым до магазина, Николай помог разгрузить товар и снова занял пассажирское место.

— Следующий раз я осматривать товар буду в пятницу, а до этого с ними не увижусь, — сказал он, чуть склонившись в сторону Травина, — Радкевич рвёт и мечет, ты его бойца из строя вывел, уже второго, сотрясение мозга, пытались с меня под это деньги выманить, только они ведь первые начали, ты был в своём праве. Петя, которого ты ударил, за руль садится не может ещё несколько дней, так что остались они без водителя. Так я тебя предложил, мы с Радкевичем и Шпулей вроде как компаньоны, поэтому денег они платить тебе не станут, и ты об оплате тоже не заикайся, меньше разговаривай, больше слушай. Ты про драгоценности ничего не знаешь, и я тебя только в качестве шофёра нанял, с полудня до позднего вечера, на этом стой. И ещё, я слыхал, ехать куда-то они завтра должны были, поэтому приготовься на всякий случай, вдруг за камушками.

— Значит, с завтрашнего дня и до выходного я их вожу? — уточнил Сергей. — Хорошо, но, если начнут требовать, чтобы я круглые сутки им прислуживал, откажусь.

— Правильно, ты же не подстилка какая, чтобы куда кинули валяться, — согласился Николай, — поступай, как считаешь нужным, иначе уважать не будут. Да, может случиться, что проверить тебя захотят, ты уж себя покажи. А я за рулём сам как-нибудь.

— В правом колесе что-то стучит, надо бы посмотреть.

— Если успеешь, сделай завтра утром, ключ зажигания я оставлю внизу, у служащего, и предупрежу. Машину потом оставь там же, а сам езжай завтра в ресторан «Звёздочка» к полудню, Радкевич ждать будет. Да, и как договаривались.

Он достал из кармана пачку денег, протянул.

— Тридцать пять червонцев. На что потратишь? Могу подсказать, что выгодно.

— Сам справлюсь, — Травин спрятал деньги в карман.

Глава 18

Глава 18.

Кольцова сперва отправилась к себе домой, на Ворсонофьевский. В квартире была только Глаша, при виде молодой хозяйки она неодобрительно покачала головой, но ничего не сказала. Лена забрала фотоаппарат, новую, только что появившуюся модель — Лейка-1, заглянула в ящик трюмо, где у неё всегда лежали деньги, но как и вчера, ничего там не нашла. Последние четыре рубля она выгребла из копилки.

До Старой Божедомки было почти двадцать минут быстрым шагом или четыре остановки на общественном транспорте. Девушка не стала запрыгивать в подошедший трамвай, сэкономив гривенник, и чуть было не попала под дождь. Пришлось постоять под навесом, переждать, пока сильный, но короткий ливень закончится, и дальше уже шлёпать по лужам. Всю дорогу Лена думала о том, что ей рассказал Травин, и по сторонам не глядела. На Цветном бульваре её обрызгал извозчик, а на Садовом кольце чуть не задавил новенький английский автобус.

В квартире, где жила машинистка гаража коммунхоза, она застала только пожилую соседку и мужчину неопределённого возраста, который ремонтировал шкаф. Мужчина при виде Лены расправил плечи, подтянул живот и уже собирался всё-всё рассказать, как тут пришла ещё одна женщина, судя по всему, его жена, загнала беднягу в комнату и сама закрылась там вместе с ним.

Пожилая соседка по имени Клавдия Петровна к гостье отнеслась хорошо, напоила её чаем с сухарями и всё жаловалась на жилищные проблемы. По её словам, Сима вела распутный образ жизни, меняла мужчин, как перчатки, а последний вообще был вылитый бандит, говорил, что комнату заберёт себе, а другим житья не даст. Из описания Кольцова узнала Травина.

— Так он раньше не заходил сюда? — уточнила она.

Соседка помотала головой, зато вспомнила, что в воскресенье днём, перед той ночью, когда Сима пришла домой пьяная и помятая, она упоминала какого-то Рыжикова, с которым видеться не хотела. Лена аккуратно всё записала, сфотографировала кухню на всякий случай и вышла на улицу. Там, возле соседнего дома, два старичка играли в домино. Никакой Симы Олейник они не знали, и вообще, по их словам, в ближайших домах появилось много новых жильцов из пришлых, которые мусорили, орали по ночам песни и пьянствовали. Единственным приличным человеком, по их мнению, был дворник Григорий Пурищев, и то потому, что они его почти не видели.

Лена сначала прошлась по скверу, щёлкнула камерой возле дерева, о котором говорил Сергей, нашла следы — они почти уже исчезли, и засняла их тоже. Сквер со стороны и сам просился на фотоплёнку, она сделала два кадра, а потом пошла искать Пурищева.

Дворника девушка нашла в подвале, за незапертой дверью стоял крепкий спиртовой дух, а на обшарпанном столе, едва видимом в полумраке — бутыль на четверть, почти пустая, рядом с ней лежали два огурца и кусок хлеба. Сам Пурищев лежал на кровати на спине и храпел. Кольцова еле его растолкала, дворник было подумал, что наступила ночь и пора идти на улицу, мести первые жёлтые листья, но узнав, что рабочий вечер ещё не начался, загрустил.

Оживился он, только когда Лена при тусклом свете настольной лампы начала рисовать в тетради машины, все, которые знала.

— Красивые, — сказал он, — только темно было, разве разглядишь. Может, эта, а может та, кто их разберёт. То ли дело лошадь, она или гнедая, или каурая, или ещё какая, ноги ставит по-разному, морда там и остальное, запряжена в дрожки или возок, а с этими новыми экипажами путаница.

— Номер на машине какой, не запомнили? — сделала последнюю попытку девушка.

— Номер? Вот чего не знаю, того не знаю, — дворник поднял бутыль, одним махом допил остатки мутноватой жидкости. — Дочка, есть чего выпить? Что-то сердце шалит.

Последними деньгами Лена делиться не захотела. Поняв, что гостья на угощение не расщедрится, Пурищев выставил её из дворницкой, и пригрозил, что если ещё раз её здесь увидит, отхлещет метлой. Зато, когда он её выпроваживал, девушка заметила интересную особенность — солнечный свет дворник не переносил.

Сбежав от дворника, Лена заглянула в подотдел райкоммунхоза на Сухаревской площади, узнать, почему не работают по ночам фонари. Недовольный толстячок с заложенным носом, оторвавшийся от стопки бумаг и бутерброда с окороком, вспомнил, что керосиновые светильники возле сквера были сломаны вот уже два года, их чинили, но не проходило и нескольких дней, как они снова ломались. У подотдела из-за этого страдала отчётность, фонари передали дворнику Пурищеву с условием, что он их отремонтирует и будет заправлять, и на этом успокоились. Керосин дворник получал регулярно, а уж куда он его девал, здесь никто разбираться не хотел.