Шоколад на крутом кипятке

– Я только сниму гренки с огня, и можешь плакать дальше, хорошо?

Тита улыбнулась: в такой момент Гертрудис больше озабочена судьбой гренок, нежели судьбой родной сестры. Конечно, поведение Гертрудис можно было оправдать: с одной стороны, она не знала всей сложности сестриных обстоятельств, а с другой – ей до ужаса хотелось гренок.

Вытерев слезы, Тита сама сняла гренки с огня, так как Гертрудис, пытаясь сделать это, обожгла руку.

Когда гренки остывают, их нарезают на маленькие кусочки, но так, чтобы они не крошились. Взбив белки, макают в них эти кусочки и затем поджаривают их на растительном масле. После чего поливают сиропом из фруктов и присыпают молотой корицей.

Пока гренки остывали, Тита поведала Гертрудис все свои печали. Сперва она показала, как у нее вздулся живот – платья и юбки на нем с трудом застегиваются. Потом рассказала, что поутру, когда встает, она испытывает головокружение и тошноту. Груди так болят, что она кричать готова, когда кто-нибудь их случайно заденет. И наконец, как бы это сказать, она и говорить-то не хочет, но вроде бы, кто знает, скорее всего, что всего вероятнее, оттого все это, что она немножечко как бы… забеременела. Гертрудис выслушала ее бормотание совершенно спокойно, ни чуточки не удивившись пиковому положению, в котором оказалась сестра. В революции она навидалась и наслышалась вещей пострашнее.

– А скажи, Росаура об этом знает?

– Нет! Не знаю… Что бы она сотворила, если бы узнала правду!..

– Правду! Правду! А ведь правда, Тита, только в том, что ее, правды-то этой, и нет вовсе, и зависит она от того, как кто на нее смотрит. В твоем случае, к примеру, правда в том, что Росаура вышла за Педро не по-доброму, ей плевать было, что вы по-настоящему любите друг друга, вот тебе и вся правда! Или не так?

– Конечно, но ведь сейчас-то его жена не я, а она?

– Ну и что! Разве их свадьба изменила ваши нежные чувства?

– Нет.

– Правда ведь? Ну вот! Поэтому любовь ваша взаправду, самая что ни на есть правдашняя из всех, которые я встречала. И вы с Педро совершили ошибку, скрыв всю правду, но еще не поздно. Подумай сама, мама умерла, она и впрямь не понимала что к чему. Другое дело Росаура, знает кошка, чье мясо съела, и она эту правду должна понять. Скажу больше, я думаю, в глубине души она ее всегда понимала. Так что вам ничего больше и не остается, как держаться своей правды, и дело с концом.

– Значит, ты советуешь поговорить с ней?

– Видишь ли, я считаю, что на твоем месте… ты приготовила бы пока фрукты в сиропе для моих гренок… а то мы не управимся, потому что, сказать по правде, уже поздно…

Тита, тут же откликнувшись на предложение сестры, начала готовить фрукты в сиропе, стараясь не упустить ни единого слова из ее рассуждений. Гертрудис сидела лицом к кухонной двери, выходящей на задний двор, а Тита – по другую сторону стола, спиной к двери, так что не могла видеть, как Педро приближается к кухне, неся на плече мешок с фасолью для солдатского пропитания. Гертрудис, определив наметанным глазом нюхавшего порох бойца время, за которое Педро достигнет кухни, в момент его появления на пороге выпалила:

– И я думаю, хорошо бы Педро знать, что ты ждешь от него ребенка.

Снаряд попал точно в цель! Педро, как если бы в него угодила молния, пошатнулся и уронил мешок на пол. Любовь к Тите переполнила его сердце. А она, испуганно обернувшись, увидала Педро, глаза которого увлажнились.

– Педро, как раз и Вы тут! Сестре надо Вам кое-что сказать. Почему бы Вам не пойти поговорить в сад, а я пока займусь фруктами в сиропе.

Тита не знала, упрекать или благодарить сестру за ее помощь. Она потом поговорит с ней, а сейчас не оставалось ничего другого, как объясниться с Педро. Молча она передала Гертрудис кастрюльку, в которой начала готовить сироп, достала из ящика стола мятую бумажку с записанным на ней рецептом и передала ее Гертрудис на случай, если она запамятовала способ приготовления фруктов в сиропе. И в сопровождении Педро покинула кухню.

Конечно, Гертрудис нуждалась в рецепте, без него у нее ничего бы не получилось. Не торопясь она начала его штудировать, чтобы в точности следовать всем предписаниям.

Один белок взбивают в половине куартильо (Мера жидкости емкостью в четверть литра) воды на каждые два фунта сахара; соответственно два белка – в двух стаканах воды на пять фунтов сахара; и так далее в зависимости от количества. Сироп кипятят до трех раз, кипение приостанавливают несколькими каплями холодной воды всякий раз, когда сироп начинает убегать. После трех кипячений сироп остужают и снимают пенку. Добавляют еще немного воды, а также апельсинные корки, анис и гвоздику по вкусу, после чего кипятят еще раз и снова снимают пенку. Когда сироп достигает густоты шарика, его процеживают через сито или растянутую в пяльцах тряпицу.

Гертрудис читала рецепт как китайскую грамоту. Она понятия не имела, что значит пять фунтов или один куартильо воды, а тем более густота шарика. Уж у нее-то точно от этого рецепта шарики зашли за ролики! И она вышла во двор, чтобы справиться обо всем у Ченчи.

Та заканчивала накладывать фасоль пятой группе солдат. Это была последняя группа, которую Ченча должна была обслужить, но вслед за тем она тут же должна готовить новую еду, чтобы первая группа революционеров, принявшая ниспосланный свыше завтрак, могла приступить к обеду, и так без остановки до десяти часов вечера, когда вахта Ченчи заканчивалась. Можно было хорошо понять ее раздражение, если не ярость, по отношению к каждому, кто приблизился бы к ней с просьбой о сверхурочной работе. Не стала исключением и Гертрудис, какой генералкой она ни была. Ченча наотрез отказалась помочь ей. Она не была приписана к ее отряду, вот и не должна сломя голову исполнять приказания на манер находящихся под ее началом мужчин!

Гертрудис очень хотелось прибегнуть к помощи Титы, но здравый разум не позволил ей сделать это. Могла ли она прервать беседу Титы и Педро в такую минуту! Может быть, самую решающую в их жизни.

Тита медленно брела между фруктовыми деревьями сада, запах апельсинового цвета смешивался с ароматом жасмина, источаемым ее телом. Педро с бесконечной нежностью вел ее под руку.

– Почему Вы не сказали мне об этом?

– Потому что сначала хотела принять решение сама.

– И Вы его приняли?

– Нет.

– Я полагаю, что прежде Вы должны знать и мое мнение. Иметь с Вами ребенка – наивысшее для меня счастье, и, чтобы со всей полнотой насладиться им, я бы хотел находиться с Вами вместе как можно дальше отсюда.

– Мы не можем думать только о себе. А Росаура и Эсперанса? Что будет с ними? Педро ничего не мог ей ответить. До этого момента он не думал о них. Говоря по правде, ему вовсе не хотелось причинять им вред. Тем более расставаться с маленькой дочкой. Надо было найти решение, которое устроило бы всех. И найти его должен был он. В одном он был теперь твердо уверен: Тита никогда не покинет ранчо с Джоном Брауном.

Их встревожил шум за спиной. Кто-то шел по их стопам. Педро мгновенно выпустил руку Титы и словно невзначай оглянулся, чтобы увидеть соглядатая. Это был пес Пульке, который, наслушавшись на кухне крикливых причитаний Гертрудис, искал тихое местечко, где бы мог вздремнуть. Хотя их и не застали на месте преступления, они решили продолжить разговор позже. В доме было много народу, и было опасно в такой обстановке обсуждать столь деликатные дела.

На кухне Гертрудис безуспешно пыталась заставить сержанта Тревиньо довести сироп с фруктами до нужной кондиции – никакие ее приказы этому не помогли. Она раскаивалась, что избрала для столь важного дела именно Тревиньо. А все дело в том, что, когда Гертрудис спросила на дворе у группы солдат, кто знает, что такое фунт, именно он первый сказал, что фунт соответствует четыремстам восьмидесяти граммам, а куартильо – четверти литра, вот она и сочла, что он все знает, да просчиталась.