Шоншетта

Однажды Марсель сообщил ей, что возник вопрос о его женитьбе. Мать очень обрадовалась: ей давно хотелось видеть сына женатым. Невеста, на которую ему указали в сферах, руководивших до сих пор его карьерой, принадлежала к старинной и богатой нормандской аристократии, была сирота и жила в своем замке Кальвадосе вместе со своим опекуном, графом де Ларош-Боэ-д'Эскарпи. Ее звали Жанной де ла Каз. Император очень благосклонно отнесся к проекту брака между знатной аристократкой и своим любимцем; что касается матери жениха, то, проведя несколько дней в замке невесты, она нашла, что это – именно такая девушка, какая нужна ее Марселю. Сам Марсель вовсе не советовался со своим сердцем: его в это время со всех сторон обступали кредиторы, и он позволил женить себя, ведь в этом браке средство устроить свои дела. Его жена составляла полную противоположность блестящим придворным красавицам: насколько они были легкомысленны и доступны, настолько она – серьезна и строга.

Она была последней в роду и наследовала от своих предков нездоровую кровь и расшатанные нервы. Под маской неприступной холодности она скрывала необыкновенную чувствительность. Ее красота была из тех, которые нельзя забыть; ее прозрачная белизна напоминала мадонн Луки Кранаха.

Марсель был слишком молод, чтобы хоть на время не поддаться этой красоте; очарованный своеобразной прелестью женщины, так мало походившей на предметы его прежних увлечений, он целых пять месяцев оставался около нее в замке де Ларош, забыв все на свете и, наезжая в Париж только для того, чтобы просить продолжения отпуска. В Тюильри Жанна не желала более появляться, получив со своего первого представления ко двору отвращение к придворной жизни.

Когда через пять месяцев после свадьбы она забеременела, Марсель, уже начинавший скучать, постарался, чтобы его поскорее отозвали в Париж. Беременность жены подействовала на него охлаждающим образом: у легкомысленных и неглубоких людей любовь никогда не переживает материнства женщин, которых они любят. Марсель снова появился в Тюильри, где после долгого отсутствия его встретили новые победы; его баловали больше, чем когда-нибудь, и он снова окунулся в прежний водоворот.

До Жанны скоро дошли слухи о поведении ее мужа. Его короткие и сбивчивые письма, его манеры во время редких посещений замка Ларош возбудили ее подозрения, но она все-таки могла бы еще сомневаться в своем несчастье, если бы не скандал, разыгравшийся в Париже и в продолжение двух недель занимавший все бульварные журналы. Личная честь Марселя, оказавшегося замешанным в дело, нисколько не пострадала, но обнаружилась его связь с одной знаменитой актрисой, так что для Жанны не осталось никаких сомнений.

Она принадлежала к числу тех женщин, которые раз в жизни отдают свою любовь, но, отняв ее, уже не возвращаются к прошлому. Она объявила свекрови, что не желает больше видеть своего мужа и что, если он все-таки вздумает явиться к ней, она потребует формального развода. Это решение было высказано с наружным спокойствием, для чего обманутая жена употребила всю силу воли, полагая, что должна владеть собой ради ожидаемого ребенка; но, когда дитя родилось, силы совершенно покинули ее, и она предалась тоске, слезам и горькому озлоблению, страдая, кроме того, одной из тех нервных болезней, которые длятся бесконечно и почти никогда не излечиваются. Она возненавидела даже имя своего мужа, и, если кто-нибудь забывшись произносил его при ней, с ней делался нервный припадок.

Только мужественное сердце Люси де Моранж и ее удивительное самоотвержение могли уживаться с такой жизнью. Убитая поведением Марселя, она сочла своим долгом остаться около невестки, чтобы хоть чем-нибудь загладить вину своего сына; к тому же она надеялась, что за непрерывные горести, наполнявшие теперь ее жизнь, она, может быть, вымолит у Бога обращение блудного сына на путь истины. Два или три раза она возила ребенка к отцу, на которого мальчик походил, как две капли воды, но так как с мальчиком никто и никогда не говорил об отце, то Марсель скоро заметил, что он для него совсем чужой, и перестал интересоваться им. Увлекшись новой связью, затронувшей его сердце глубже, чем когда-либо, он совершенно покорился положению вещей, созданному его женой, как вдруг узнал, что любовница обманывает его. Это было для него жестоким ударом. Как это нередко случается с молодыми кутилами, Марсель с искренним раскаянием попытался вернуть благосклонность жены, но встретил суровый отпор. Тогда он вспомнил своего старого товарища Дюкателя и решил ехать к нему, так как Париж опротивел ему.

Приезд Марселя внес некоторое оживление в монотонную жизнь обитателей Супиза. Жюльетта охотно слушала его беседы с ее мужем, хотя сама принимала в них мало участия; но у нее нашлись общие вкусы с гостем: оба любили музыку; и, пока Дюкатель, погруженный в ученые занятия, проводил все дообеденное время в своем кабинете, Марсель и хозяйка дома пели дуэтом в гостиной первого этажа.

Полугодовой отпуск кончился, и Марсель уехал. После его отъезда Жюльетта в продолжение нескольких дней была задумчива, но потом снова стала прежней внимательной и нежной женой, угадывавшей желания своего мужа. Их любовь длилась уже четыре года, но казалась только что зародившейся, так нежны и тонки были ее проявления, так старательно обходили оба супруга все банальное, убивающее чувство.

Де Моранж приезжал в Супиз каждый год в продолжение пяти лет. На второй год он застал в доме нового члена семьи – девочку. Жюльетта забавлялась с маленькой Шоншеттой, как с куклой; Дюкатель обожал ребенка, обожал свою жену, сиял радостью и чуть не забросил свои любимые занятия. Марсель казался задумчив, точно вдруг стала серьезнее и зрелее. На этот раз он сократил свое пребывание в Супизе.

Дюкатель начал замечать что-то подозрительное в отношениях жены и друга только к концу пятого года. Это страшно поразило его. Как очень многие люди, настойчиво добивающиеся узнать всю глубину своего несчастья, он, во что бы то ни стало, хотел удостовериться в своем позоре. Он насильно удерживал Марселя, который не имел силы противиться искушению, следил за влюбленными, как шпион, и в эти недели перемежающегося отчаяния и надежды впервые почувствовал приступы начинающегося безумия. Целыми днями носился он со своей идеей, но в его голове, мелькали лишь обрывки мыслей, и он, несмотря на все усилия, ни одну из них не мог довести до конца. Наступил день, когда Дюкатель застал Марселя и свою жену в объятиях друг друга. Схватив Жюльетту за руку, он отшвырнул ее так, что она упала на пол, и, смерив взглядом уничтоженного друга, повелительно сказал:

– А ты, подлец следуй за мной!

Разговор был краток. Марсель вышел из комнаты шатаясь и тотчас переехал в деревенскую гостиницу. Он обладал отвагой солдата, плохо вооруженного для жизненной борьбы и более способного переносить опасности на глазах десятитысячной толпы, при громе орудий и звуках труб. В маленькой комнате гостиницы Марсель написал матери письмо, полное мрачных предчувствий, и рассказал ей свой коротенький роман с Жюльеттой, начавшийся за год перед тем: молодая женщина сама бросилась ему на шею, осыпая его безумными ласками, почти против его воли отдаваясь ему. Теперь он не сомневался в роковом исходе дуэли, назначенной на этот же вечер.

«Я уверен, мама, что останусь на месте, – написал он. – Когда все условия дуэли были решены. Дюкатель прибавил, что каждый из нас должен положить в карман письмо с заявлением, что сам лишил себя жизни. Но это еще не все, – прибавил он, – все это дело должно остаться никому не известным, чтобы и впоследствии никто не мог узнать истину. Я имею право требовать этого: я одинок, и моя смерть никого не опечалит; вы – другое дело: вы говорили, что у вас есть мать, которая обожает вас: она захочет узнать причину вашего самоубийства, поднимет шум, и все узнают, что вы обесчестили меня. Советую вам написать ей всю правду, требуя, чтобы она сохранила ее в тайне. Если ваша мать действительно такова, какой вы описывали ее, – она покорится обстоятельствам. Да и что может она выиграть, подняв шум? Скандал так же тяжело отзовется на вашей жене, сыне и на ней самой, как и на мне. Я согласился на все условия: в сущности, они справедливы. Дорогая матушка, поручаю тебе исполнить их! Иначе я и после смерти не имел бы покоя».

Дуэль была назначена в девять часов вечера, у ограды Ворнэйского кладбища, расположенного довольно далеко от деревни. Стояла ясная, холодная ноябрьская ночь; полная луна сияла на чистом небе: было светло как днем. Противники почти в одно время явились на место поединка. Дюкатель принес ящики с пистолетами, зарядил их на глазах Марселя, молча следившего за приготовлениями, и подал ему один из них.

– Я сосчитаю до трех, как мы условились, – сказал он:

– Раз… два… три… стрелять! При счете – целиться, по команде – стрелять!

Де Моранж молча кивнул головой. Дюкатель отмерил пять условленных шагов, и они встали по местам.

– Раз!.. – произнес Дюкатель и остановился, заметив, что Марсель не целится. – Ну, чего же вы ждете?

Де Моранж с минуту колебался, потом также поднял пистолет.

– Два!.. Три!.. Стрелять!..

Раздался выстрел – всего один. Марсель без стона упал на землю; Дюкатель бросился к нему: убитый лежал на спине, судорожно сжимая в правой руке пистолет. Из его живота текла тонкая струйка крови, что не удивило убийцы: он целил в сердце, но рука дрогнула, и выстрел пришелся ниже. Его только поразило, что смерть последовала мгновенно; очевидно пуля, ударившись в кости таза, переменила направление и задела сердце.