Шоссе Линкольна

И все же что-то было не так в этом здании. Только через несколько минут Эммет сообразил, в чем странность: не было парадного входа. Строился ли дом как особняк или как школа, у такого внушительного здания должен быть подобающий вход. Должна быть подъездная дорожка, обсаженная деревьями, и солидная дверь.

Эммет решил, что они подъехали к дому с тыла. Но почему Дачес не направил их к главному фасаду?

И зачем он взял сумку?

– Я ненадолго, – сказал Эммет брату и Вулли.

– Давай, – отозвались они, не отрываясь от карты.

Поднявшись по склону, Эммет направился к двери, расположенной посередине. С каждым шагом в нем нарастало раздражение, он уже думал, какую взбучку устроит Дачесу, когда его найдет. Скажет ему понятным языком, что им некогда заниматься разными глупостями. Что его незваное появление – само по себе морока и поездка в Омаху отнимет у них два с половиной часа. А туда и обратно – пять часов. Но мысли эти вылетели у него из головы, когда он увидел разбитое стекло в двери – ближайшее к ручке. Эммет открыл дверь и вошел; стекло хрустело под ногами.

Он очутился в большой кухне с двумя стальными раковинами, плитой с десятью конфорками и большим холодильником. Как и в большинстве общественных кухонь, здесь навели порядок накануне вечером – столы очищены, шкафы закрыты, кастрюли висят на крючках.

Единственный признак беспорядка – кроме разбитого стекла, – кладовая, где выдвинуты ящики и на полу валяются ложки.

Через двустворчатую дверь Эммет вошел в обитую деревом столовую – шесть длинных столов, какие ожидаешь увидеть в монастыре. И дополняет религиозную атмосферу большое витражное окно, бросающее желтые, красные и синие пятна на стену напротив. На витраже Иисус, восставший из мертвых, показывает раны на руках – но здесь в дополнение к изумленным апостолам присутствуют дети.

Из столовой Эммет вышел в просторный вестибюль. Слева находилась внушительная парадная дверь, а справа – лестница из такого же лакированного дуба. В других обстоятельствах Эммет задержался бы, чтобы рассмотреть резьбу на филенках двери и балясины лестницы, но успел только отметить качество работы, – наверху происходила какая-то кутерьма.

Шагая через ступеньку, Эммет миновал еще одну россыпь ложек. С площадки второго этажа коридоры уходили в противоположные стороны, справа слышался легко узнаваемый шум детской возни. Туда он и направился.

За первой дверью оказалась спальня. Кровати стояли двумя рядами, ровно, но постели были в полном беспорядке – и пусты. Следующая дверь вела во вторую спальню, тоже с двумя рядами кроватей и вздыбленным бельем. Но здесь человек шестьдесят мальчиков в голубых пижамах, разбившись на шумные группы, окружали шесть банок с клубничным вареньем.

В одних кружках они дисциплинированно черпали ложками варенье по очереди, в других норовили всех опередить, поскорее сунуть ложку, отправить варенье в рот и успеть еще раз, пока не опустела банка.

Только теперь Эммету пришло в голову, что это не школа-пансион. Это был детский дом.

Пока Эммет наблюдал за их возней, его заметил мальчик лет десяти, в очках, и дернул за рукав мальчика постарше. Этот, глядя на Эммета, подал знак сверстнику. Не обменявшись ни словом, двое, плечом к плечу, приблизились к Эммету и остановились между ним и остальными.

Эммет миролюбиво поднял руки.

– Я не собираюсь вам мешать. Я ищу друга. Он вам варенье принес.

Двое старших смотрели на Эммета молча, а тот, что в очках, показал на коридор.

– Он пошел обратно.

Эммет вышел из комнаты и вернулся на лестничную площадку. Он хотел уже спускаться, но из противоположного коридора послышался приглушенный женский крик, а следом – стук в дверь. Эммет остановился, пошел по коридору и увидел две двери, ручки которых были подперты спинками наклоненных стульев. Крики и стук доносились из-за первой двери.

– Открой дверь! Сию же минуту!

Эммет убрал стул и открыл дверь – в коридор вывалилась женщина лет сорока в длинной белой ночной рубашке. За ней Эммет увидел другую – она сидела на кровати и плакала.

– Как ты посмел! – закричала стучавшая, восстановив равновесие.

Эммет, не обращая на нее внимания, подошел ко второй двери и убрал стул. В комнате у кровати стояла на коленях женщина – молилась; вторая, постарше, сидела в кресле с высокой спинкой и спокойно курила сигарету.

– А! – сказала она, увидев Эммета. – Как любезно, что вы открыли дверь. Заходите, заходите.

Она погасила сигарету в пепельнице у себя на коленях, и Эммет неуверенно шагнул в комнату. Тут же за спиной у него появилась женщина из первой комнаты.

– Как ты посмел! – снова крикнула она.

– Сестра Береника, – сказала старшая. – Почему ты повышаешь голос на молодого человека? Разве ты не понимаешь, что он наш освободитель?

В комнату вошла плакавшая, все еще в слезах, а старшая обратилась к той, что стояла на коленях.

– Сострадание прежде молитв, сестра Эллен.

– Да, сестра Агнесса.

Сестра Эллен встала и обняла плачущую, приговаривая: «Ну, все. Все», а сестра Агнесса снова обратилась к Эммету.

– Как вас зовут, молодой человек?

– Эммет Уотсон.

– Итак, Эммет Уотсон, вы не просветите нас относительно того, что происходит здесь, у Святого Николая, сегодня утром?

У Эммета было сильное желание повернуться и уйти, но желание ответить сестре Агнессе пересилило.

– Я вез приятеля на автобусную станцию в Омахе, а он попросил заехать сюда. Сказал, что жил здесь когда-то…

Все четверо смотрели на него внимательно; плакавшая перестала плакать, старшая перестала ее успокаивать, кричавшая уже не кричала, но угрожающе шагнула к Эммету.

– Кто, кто здесь жил?

– Его зовут Дачес…

– Ха! – воскликнула она и повернулась к сестре Агнессе. – Говорила же я, что мы его еще увидим! Что он еще появится и устроит какую-нибудь гадость напоследок?

Не ответив сестре Беренике, сестра Агнесса посмотрела на Эммета с любопытством.

– А скажи мне, Эммет, почему Дэниел запер нас в комнатах? Зачем?

Эммет замялся.

– Ну? – подстегнула сестра Вероника.

Эммет покачал головой и показал в сторону спален.