Шоу ушастых вундеркиндов

В глубине бездонных зрачков пса мелькнула благодарность. Затем, будто устыдившись не свойственной ему слабости, пёс мягко положил голову на плечо мальчишке.

Зашелестели листья. С глухим стуком упало яблоко. Пёс подбежал к нему и, аккуратно взяв зубами, принёс Толику.

– Это мне? – смутился мальчишка. – Спасибо.

Лютый дружески завертел хвостом.

– Ты точно хочешь, чтобы я его взял?

Пёс громко зевнул и, как показалось Толику, утвердительно кивнул, потом вдруг сорвался с места и исчез в темноте, чтобы через мгновение вновь появиться с новым яблоком в зубах. Толик снял рубашку, завязал её узлом, скоро она была до отказа набита спелыми сочными плодами. А Лютый всё носил и носил яблоки.

– Спасибо, хватит, мне пора, – спохватился Толик и направился к забору. Лютый, застыв, печально смотрел мальчику вслед. Толик подошёл к дыре, отодвинул прикрывавшую её доску, и хотел было пролезть на другую сторону, но, словно почувствовав этот взгляд, резко обернулся, вывалил на влажную от утренней росы траву все яблоки и срывающимся голосом крикнул:

– Лютый… Друг… ко мне!

Пёс в два прыжка оказался возле Толика, и оба исчезли в светлеющей дыре забора.

Уильям Шекспир отдыхает

– Макс, Елена Прекрасная в школу отца вызвала, – захлопал ресницами Мишка.

– За что?

– Ни за что. Тебе хорошо. Лежишь, болеешь. Апельсины-мандарины трескаешь, а тут…

– По делу можешь говорить?

– Ну, принёс я мяч в школу, чтоб на переменке поиграть с ребятами. Ну, выпал он у меня из парты и покатил прямо к учительскому столу. Ну, выдала она, что у меня в голове никаких шариков, кроме этого мяча, никогда не водилось. А потом в дневнике накатала.

– Сказал бы, что дневник дома забыл.

– Как же! Она мне туда за «Чуден Днепр при тихой погоде» в начале урока трояк влепила.

– Покажи?

– Что показать, трояк?

– Дневник покажи, центральный нападающий.

– Смотри, если хочется.

– Поглядим… «Хотелось бы, наконец, увидеть вас, Родион Фёдорович, для серьёзного разговора о сы-не. Жду завтра в четырнадцать часов». Мишка, у тебя же папа в театре артистом работает!

– В театре не работают, в театре служат. Так говорится.

– Как собачонка, что ли…

– А в глаз?

– Он её видел когда-нибудь?

– Откуда. У него – то спектакли, то гастроли. Ни на одном собрании в школе за пять лет ни разу не был.

– Везунчик. Мне бы так. А фотка отца у тебя есть?

– Дома сколько хочешь. А ты это к чему?

– Отец у тебя видный мужчина. Так моя мама говорит. И девчонки наши, когда спектакль с его участием посмотрят, весь следующий день только о нём и шепчутся. А что это мать твоя от такого знаменитого на весь город артиста ушла?

– Потому и ушла, что к славе его ревновала страшно. Она-то была актриса так себе. Ей ролей почти не давали. Вот и мучилась. Всё в другой театр его перейти уговаривала. Он ни в какую! Она сейчас, как она говорит, трудоустраивается на новом месте. Так что я пока с папой живу. А с чего ты разговор такой странный завёл?

– Много будешь знать, быстро состаришься. Слушай меня внимательно, – почему-то перешёл на шёпот верный друг. – Сейчас ты вернёшься в школу, там стенд есть с фотографиями наших учителей. Так ты фотку нашей любимой классной руководительницы аккуратненько вытащишь…

– У тебя самого все шарики на месте? Отец настоящий трагический актёр. Он из-за этого вызова в школу мне такую сцену устроит, что злодейства шекспировского Ричарда третьего невинной забавой покажутся. А уж за воровство фотографии Елены…

– Что значит актёрский ребёнок! Слова в простоте не скажет. Чего ты мне дурацким Ричардом голову морочишь? Я предлагаю разыграть прикольную сценку, где главными действующими лицами станут: твой отец и наша Елена Прекрасная. Шекспир со своим «Гамлетом» может отдыхать. Так вот…

…В школе Мишка на цыпочках прокрался к стенду с надписью: «Они сеют доброе, вечное!» Слегка потянул рамочку с фотографией на себя…

И тут раздался стук каблучков. Унимая предательскую дрожь в коленках, он с независимым видом обернулся и к своему ужасу увидел ту, кого в данную минуту желал бы видеть меньше всего. Проклиная про себя футбольный мяч, Макса с его прикольной идеей, он не придумал ничего лучше, чем сунуть фотографию Елене Прекрасной прямо в руки.

– Что это значит, Медведев?!

– Елена Владимировна, меня папа попросил…

– Попросил снять со стенда мою фотографию!?

– Если бы только снять. Вы ещё ему дарственную надпись накатать должны.

– Что я должна сделать?

– Накатать… в смысле, написать что-нибудь на обороте.

– Зачем заслуженному артисту республики фотография с посвящением от неизвестной учительницы русского языка и литературы?

– Моё дело маленькое. Он попросил, я передал. Не хотите, как хотите. – Мишка понял, что в ситуации, в которую он, по совету своего лучшего друга попал, наступил момент, когда пора было срочно «сматывать удочки».

Но следующая фраза Елены Владимировны настроила его на оптимистический лад.

– Что ты, как я могу отказать в такой пустяковой просьбе твоему отцу. Но мы с ним незнакомы. Где же он мог меня увидеть?

– Из-за кулис. У артистов привычка такая. Перед началом спектакля поглядеть в щёлочку на зрительный зал. Помните, вы нас на утренний спектакль про французских коммунаров водили?

– Припоминаю…

– Вот тогда он вас в эту самую щёлочку углядел. А потом дома всё время спрашивал меня: кто такая эта очаровательная дама, что рядом с тобой в кресле сидела?

Вся ахинея, которую нёс Мишка, была явно шита белыми нитками. Но женщины, даже если они классные руководительницы, народ загадочный.

– В театре столько красивых артисток, он мог бы… – запинаясь через каждое слово начала она, – он мог попросить фото кого-то из них…

Не самый лучший ученик пятого «А» беззастенчиво перебил её.

– А он артисток терпеть не может. Ему одной на всю жизнь хватило.

– Хорошо… – Елена Владимировна с опаской, но всё же шагнула в искусно расставленную двумя авантюристами ловушку, – я подпишу. Только не в коридоре. И в учительской неудобно. Выйдем на улицу, Медведев.