Шпандау: Тайный дневник

В действительности Любке занимал незначительную должность в архитектурной фирме. По чистой случайности фирма получила заказ на строительство казарм, часть которых предназначалась для концентрационных лагерей. В восточных, а также в некоторых западных газетах его представляют как моего помощника. Но я едва его знал.

11 февраля 1966 года. Вчера Маскер взял лопату и на только что выпавшем снегу написал свои инициалы размером в четыре метра. Я посоветовал ему убрать буквы, предупредив, что у него могут быть неприятности. В знак протеста он начертил на снегу свое полное имя и сегодня уже получил письменный выговор. Пилот американского вертолета, который несколько раз в день пролетает вдоль границы Берлина, тоже следит за нашей территорией. Поскольку было сделано предположение, что буквы на снегу могут оказаться зашифрованным сообщением, известили даже секретные службы.

12 февраля 1966 года. Просмотрев множество каталогов, я остановил свой выбор на наручных часах фирмы «Жагер Лекультр». Я попросил своего друга из Кобурга потом отдать их в мастерскую, чтобы на них сделали гравировку.

13 февраля 1966 года. Давно я не вспоминал о Гитлере — интересно, сколько времени прошло с тех пор, как я последний раз думал о нем? Но сейчас он настиг меня во сне. Прошлой ночью мне приснились первые дни войны. Я прощаюсь с ним в рейхсканцелярии, потому что он уезжает в свою ставку. Все, кто остается, говорят ему несколько слов на прощание. Я думаю, что бы ему сказать и при этом не выглядеть заискивающим. Когда Гитлер поворачивается ко мне, я ограничиваюсь одной фразой: «Желаю вам хорошо спать». У Гитлера удивленный вид; он молча смотрит на меня, и тут я замечаю, что у него на лице остались следы засохшего крема для бритья. Пока он стоит, крем расползается по лицу, быстро покрывая нос и лоб. В смущении я показываю Гитлеру на его испачканное лицо; и когда почти все его лицо исчезает под кремом, он холодно пожимает мне руку. Потом поворачивается к ожидающим генералам.

На самом деле тогда, в сентябре 1939-го, за несколько дней до объявления войны, Гитлер был молчалив и не в духе, когда вечером прощался с нами в своей берлинской квартире. Размышляя об этом сне, я понял, что в тот день наша дружба дала трещину. Заняв пост министра, я получил большую власть, но был всего лишь членом правительства.

16 февраля 1966 года. Годо принес мне статью лорда Хартли У. Шоукросса, главного обвинителя от Великобритании на Нюрнбергском процессе, напечатанную в «Штерне». Шоукросс пишет: «Герра Шпеера, который до сих пор находится в заключении в Шпандау, давно следовало выпустить на свободу. Вместе с Джоном Макклоем, бывшим верховным комиссаром американского сектора в Германии, мы не раз пытались добиться его освобождения. Но советское правительство было против». Мрачное удовлетворение, пришедшее слишком поздно.

17 марта 1966 года. Шарков, который до сих пор всегда держался дружелюбно и приветливо, в последнее время ведет себя грубо и даже враждебно. Не знаю почему. Но вот что меня удивляет — его неприязнь, очевидно, распространяется только на меня. Сегодня он сделал мне замечание, что у меня в камере на одну книгу больше, чем положено; хотя разрешил Шираху взять две лишние книги. Другие русские охранники ведут себя не в пример дружелюбнее. Сегодня один из них, приветствуя меня с вышки, подбросил свою фуражку в воздух и с широкой улыбкой крикнул:

— Генерал!

После дневной прогулки Гесс и Ширах вернулись в тюремный корпус, а я хотел еще поработать. Шарков приказал Райнеру:

— Всех троих в корпус!

Сначала американец подумал, что ослышался.

— Двоих в корпус.

— Нет, всех троих! — более настойчиво повторил русский. — Пятый отработал только треть времени. Должен тоже идти в корпус.

Я вмешался и заметил, что работал больше обычного.

— Неважно, — стоял на своем Шарков. — Идите в помещение.

Тюрьма калечит не только заключенных, но и охранников. Больше всего на их психику действует право демонстрировать свое плохое настроение.

19 марта 1966 года. Чудесная погода в день рождения. Желтые крокусы доставляют мне радость. Любопытная мысль приходит в голову — я больше никогда их не увижу. Сегодня у цветочной клумбы меня переполняет чувство расставания.

Еще одна радость: телеграмма от Альберта, в которой он сообщает, что получил второй приз в размере 25 000 марок в конкурсе на архитектурный проект для Людвигсхафена.

21 марта 1966 года. За последние несколько месяцев у Гесса постепенно набралось шестьдесят книг, которые ему присылала жена. Когда Ширах пошутил по поводу стопок книг, Гесс грустно ответил, не обращая внимания на насмешку:

— Да, сейчас их слишком много, но это что-то вроде резерва. — И добавил после короткой паузы: — На то время, когда я останусь здесь один.

26 марта 1966 года. Умер Отто Апель! 19 марта, в мой день рождения. Кроме Пипенбурга, он был вторым моим бывшим помощником, на которого я мог рассчитывать.

Как часто смерть влияла на мою карьеру. Ведь я никогда бы не стал архитектором Гитлера, если бы не смерть Трооста, чьими проектами он восхищался. И он, безусловно, никогда не назначил бы меня министром вооружений, если бы мой предшественник, Тодт, не погиб в авиакатастрофе. А теперь это. Значит, не суждено. Во всяком случае так я это понимаю. Все мои замыслы, все мои надежды на будущее рухнули вместе со смертью этих двух человек.

29 марта 1966 года. Сегодня долго гулял в саду. Почти все в моей жизни доставалось мне даром, думал я. Успех всегда сам приходил ко мне. Мне никогда не приходилось гоняться за ним. Я ни разу не принимал участия в конкурсе, как Альберт. Теперь я слишком стар для этого.

Неужели эти двадцать лет, в течение которых я старался быть в курсе современных достижений в моей профессии, все-таки потрачены напрасно? Сам я никогда не смогу создать новую фирму. Как мне жить дальше? Старый страх пустоты.

5 апреля 1966 года. Пасхальное Воскресенье — и еще одна телеграмма. Альберт снова выиграл — первый приз в Ротенбурге. Надысев сказал со смехом:

— Скоро к вашему сыну придется применять антимонопольное законодательство.

5 апреля 1966 года. После обеда некоторые охранники вручили нам скромные пасхальные подарки. Гесс, однако, отказался их принять. Позже он объяснил:

— В последнее время я иногда жду этих небольших дружеских жестов. Но я не хочу становиться зависимым от своих слабостей. Поэтому я решил есть только то, что получаю от тюрьмы. Раз, два, три!

24 апреля 1966 года. Телевидение хочет пригласить меня на интервью вместе с Эссером. Ужасная идея; я всегда сторонился этих баварских выскочек из гитлеровского окружения, его первых соратников по партии. И они, эти старые-старые вояки начала двадцатых годов с их невероятной заносчивостью, так же относились ко мне. Пусть Ширах встречается с Эссером!

28 апреля 1966 года. Все чаще замечаю, что думаю о Шпандау в прошедшем времени. Сегодня это произошло даже в письме домой. Как будто все уже кончилось.

29 апреля 1966 года. Думал об этих двадцати годах: смог бы я выжить, если бы мне не разрешали писать ни строчки?

30 апреля 1966 года. Я наконец оставил все мысли о возвращении к архитектуре. Неужели это в самом деле окончательное решение?

Во всяком случае, я написал в «Пропилеи», что не возражаю против заключения издательского договора. Сказал, что свяжусь с ними после выхода на свободу.

10 мая 1966 года. Сегодня Гесс весь день не выходил из камеры; еду возвращал нетронутой. Я несколько раз подходил к его двери, но он прямой, как палка, сидел за столом и, казалось, смотрел на стену. Я спросил у Пиза, не болен ли Гесс, но он отверг такую возможность.