Шпион Тамерлана

– Цыть, Гром, цыть! – Старый слуга шикнул на собаку – небольшую, но зубастую и лохматую. Пес, заворчав, убрался в конуру, зазвенел цепью. Поднялись по ступенькам крыльца…

На этот раз опальный воевода встретил гостя гораздо приветливее. Усадил за стол, кивнул слуге – тот принес серебристый кувшинец.

– Испей вот, – кивнул Панфил. – Вино мальвазея.

Сам с удовольствием выпил чарку. Чокнувшись с ним, Раничев едва не подавился, показалось – обычный портвейн, «Кавказ» или «Тридцать третий», из тех, что пивал когда-то в детстве в песочнице вместе с дружками-оболтусами под музыкальное сопровождение отчаянно жующего пленку мономагнитофончика «Весна-225». Потом обычно доставалась пачка сигарет, гонец, тряся в потных ладошках тщательно собранной мелочью, бежал в магазин за добавкой – «дяденька, купите бутылочку красненького!» – приносилась гитара, и… «В реку смотрятся облака-а-а…» – выли дурацкими голосами под тупой гитарный бой. Ну это сейчас кажется – что тупой, а тогда казалось – весело!

– Говаривал я вчерась с одним житьим, – закусив пряником, поведал Панфил Чога. – Он приказчиком обычно у гостей заморских, многих знает. Знает и твоего бухарца.

– Ну-ну-ну?

– Только – понаслышке знает! – тихо закончил воевода, откинулся к стенке, прикрыв глаза рукой.

– То есть как это – понаслышке? – Раничев изумился.

– То он тебе сам поведает. Вот посейчас должон зайти. Как винцо-то?

– Обалдеть! – честно признался Иван. – Давненько такого не пробовал.

Воевода к чему-то прислушался, улыбнулся:

– Эвон, Гром залаял. Идет, видно, житий… Эй, Пантелей, открывай воротца!

– Бегу, бегу, батюшка!

Житий человек оказался тощим, довольно-таки веселого вида господином, одетым, как сказали бы в пору раничевского детства, в крутую фирму – короткий кафтан польского кроя, перепоясанный изящным узеньким поясом, поверх кафтана – широкая узорчатая накидка с короткими рукавами, называемая «кабан», узкие штаны из зеленой парчи, коротенькие сапожки приятного светло-коричневого цвета. Длинные черные локоны, падающие почти что на грудь, выбритый до синевы подбородок. Встречались еще на Руси подобные модники, не наложились еще на них церковные лапы, хотя и теперь уже недалеко было до жутких обвинений в «латынстве», но то больше в Москве, а здесь, в рязанской земле, видимо, ко всему относились лояльней, да и в Москве-то, поди, в это время… В общем, прикинут господин был… не сказать, что вполне по-европейски, но так, по-литовски или по-западнорусски, что, наверное, вернее будет. Раничев как-то сразу проникся симпатией к гостю – любил неформалов, сам когда-то таким был. Имечко продвинутый господин, однако, имел вполне местное, вернее, греческое: Нифонт – «трезвенник» в переводе. Трезвенник… Гм… Что-то непохоже.

– Испей с нами, Нифонте, – Панфил Чога лично наполнил чарки.

– Охотно, – улыбнулся гость. Подняв бокал, взглянул на Ивана: – Рад знакомству.

Раничев кивнул, глядя, как ловко Нифонт опрокинул в себя чарку. Даже и не поморщился ничуть, словно всю жизнь тренировался.

– Видно, вы много где побывали, господин Истомин. – Фамилия Нифонта тоже была вполне простецкой. Впрочем, в это время – не фамилия, отчество. Нифонт Истомиевич Купцов – так вот, похоже, получается, Купцов – это прозвище, от профессиональной деятельности. Мажор, короче.

– Да, поносило по свету, – поставив чарку на стол, хохотнул гость. – От Барселоны и Лондона до Сарая и Кафы.

– В Мараканде не были?

– Да нет, как-то не доводилось. – Нифонт пожал плечами, и Раничев заметил, что правая рука его движется плохо. Повреждено сухожилие? Застарелая рана?

– Так вот, о вашем деле. – Гость вытер губы изящным, вытащенным из-за пояса платком. – Лично купца ибн Файзиля я не знаю. Но знаю тех, кто был с ним знаком. И все те знакомцы живут в Кафе! Есть там такой Винченцо Сальери, торговец тканями… Здесь же, уважаемый господин, вы совершенно напрасно тратите силы, выспрашивая об ибн Файзиле местных купцов. Его тут совершенно не знают да и не могут знать. Зато его хорошо знают в Кафе и вообще на всем побережье Крыма. Ибн Файзиль – известнейший поставщик живого товара от Кафы до Басры!

Раничев похолодел:

– Что слышу я? Ибузир ибн Файзиль – работорговец?!

– О да, любезнейший господин мой.

– О Боже… – Иван закрыл лицо руками.

– Евдокся… – тихо спросил его Панфил Чога. – Евдокся отбыла из Мараканды с ним?

Раничев горестно кивнул.

– Где теперь искать тебя, дева? – прошептал он. – В Кафе, Багдаде, Басре. А может, в Дамаске или в Магрибе?

– В Кафе, разумеется, – тихо отозвался гость. – И не стоит так убиваться. Кафа – не на краю света, а человек – не иголка, всегда найти можно.

– Но почему именно в Кафе? – Иван вскинул глаза.

– Так вы же сказали, ибн Файзиль отправился из Самарканда?

– Ну да, оттуда.

– А Тамерлан еще не завоевал юг, – многозначительно отозвался Нифонт. – Я б на месте ибн Файзиля туда не сунулся, мало ли что? Рисковать зря – нет, это не в характере ибн Файзиля, иначе б он не был успешным работорговцем. Дабы запутать конкурентов, он мог, конечно, распустить слухи и сделать вид, что идет в Дамаск или в Басру. Но он туда не придет. Он придет в Кафу! Именно там у него давно налаженные знакомства и связи. И Кафа – крупный порт.

– Но ведь Тамерлан не так давно сжег ее!

– Хм… – улыбнувшись, гость пожал плечами. – Сжег? Ну и что из этого? Он также сжег и Угрюмов – так что, Угрюмов превратился в пустыню и там никто больше не живет?

– Но ведь в Угрюмове – лес!

– А в Кафе – деньги! Очень большие деньги, мой господин. Генуя – богатейшее место, а Кафа, смею напомнить, генуэзский город. Нет, если куда и идти ибн Файзилю, так только в Кафу!

– Кафа… – шепотом повторил Раничев, – Кафа.

Он вернулся в келью раньше Авраама, завалился на лавку, подстелив под себя плащ с теплым подбоем, заложил за голову руки. Мучительно хотелось курить, жаль, до распространения табака в Европе осталось еще ждать лет двести. Иван смотрел в потолок и пытался припомнить что-нибудь о Кафе. Феодосия, город на южном берегу Крыма, принадлежит генуэзцам, недавно разрушен Тимуром, но восстановится – крупнейший порт, даже, пожалуй, важнее Судака, или Солдайи, как его называли итальянцы. Центр всей южной работорговли. Тысячи кораблей со всех стран Средиземноморья. Может, на одном из них и увезли уже бедную Евдокию неизвестно куда? Раничев скрипнул зубами. Ну допустим, самое страшное – увезли. Но тем не менее следы нужно искать в Кафе, если, конечно, новый знакомец Нифонт не соврал насчет ибн Файзиля. Хотя с чего б ему врать? Крым… Яркое солнце, горы, покрытые разнотравьем степи. И море – синее-синее, словно опрокинутое небо. Благодатный красивый край… такой опасный для русских земель. Вернее, опасным он станет чуть позже, окончательно отделившись от Орды и превратившись в Крымское ханство, впоследствии – вассала могучей Османской империи. Крым… Как же добраться-то туда? Иван мысленно представил карту. Да, далековато будет. Однако с купцами можно попробовать – но это ждать до весны. Из Литвы, кстати, ведет туда дорога – ею-то и пользуются купцы, воспользуется и Раничев. Но до весны еще… Но раньше-то ведь не попадешь, так что не стоит и заморачиваться. Поднявшись с лавки, Иван отпил из стоявшей на столе крынки водицы. Подумалось вдруг – из Киева-то, чай, до Кафы ближе, нежели из Переяславля. Киев – вот и туда бы, похоже, тоже надобно. Ну да – сначала в Киев, потом в Крым. Целое путешествие. Только уточнить бы все о Тохтамыше. Действительно ли он сейчас в Киеве? И двор его – там ли? Это только в Москве можно сделать – оттуда все ниточки тянутся. Выходит, сначала в Москву, затем – возможно – в Киев, а уж потом в Крым. Успеется к весне-то? Успеется.

В коридоре послышались вдруг чьи-то глуховатые голоса; гулкие, отдающиеся эхом под потолком, шаги приблизились к келье. Авраам вернулся? Что-то уж больно рано нынче. Но, с другой стороны – вот и славно, все одному не сидеть. Иван с улыбкой подошел к двери, распахнул… И завалился на пол от мощного удара в скулу!

– Энтот? – обернулся куда-то назад здоровенный, ударивший Ивана, мужик в колонтаре – кольчуге с широкими пластинами на груди – и плоском шлеме-мисюрке. Лицо его скрывала кольчужная сетка-бармица, оставляя открытыми лишь глаза.

– Энтот, батюшка, – пискнул из коридора неприметный монашек.

– Вяжи его, робяты! – махнул рукой мужик, и четверо ворвавшихся в келью воинов в кольчугах и шлемах мигом навалились на ошарашенного Ивана. Перед глазами Раничева…

Глава 4 Ноябрь-декабрь 1396 г. Переяславль-Рязанский. Перемудрил

Ты же в печаль и скорбь велию не вдавайся

И твердым своим смыслом и умом укрепляйся:

И всем нам тамо быти,

И паки всякому естеству человечу смерти не избыти.

Есть же печаль сокрушает сердце всякому человеку,

И таковый человек не допровождает своего веку.

Справщик Савватий«Второе послание боярину Ивану Никитичу.

…кружились зеленые искры.

Протащив коридором, воины бросили связанного Ивана в крытый возок, куда уселись и сами. Всхрапнул подогнанный плетью конь – поехали.

Ехали долго – Раничев оббил все бока об ухабы – все понять не мог, кому он так насолил? Интриги Софрония? Аксен? Да, скорее всего, Аксен, больше, пожалуй, и некому. Но как он узнал? Следил? Не вполне вероятно. Хотя, конечно же, следил, только не за ним, Иваном Петровичем Раничевым, а за младшим дьяком Авраамкой! Может, даже и не специально следил, а так, присматривал, на всякий пожарный. Приставил к нему своего человечка – того плюгавенького монашка – делов-то! А уж Иван-то Петрович в эти сети просто так, случайно попался. А и поделом – не зевай! Мог бы и догадаться, зная Аксена. Это для нормального боярского сына какой-то там писец – и не человек вовсе, вот с воеводой Панфилом расправиться – это да, это враг опасный, а младший дьяк Авраамка – да ну его к ляду, станет уж очень надоедать, так всегда можно отвернуть головенку. Вот так бы и рассуждал нормальный боярин. Но только не такая сволочуга, как Аксен Колбятович. Умен оказался и даже как-то выше сословных предрассудков. Надо же – в неприметнейшем тишайшем дьяке врага углядел. И ведь прав, прав оказался! А может, знал о том, чем дьяк занимался в Угрюмове? Может быть… Тогда – решил перестраховаться, помочь папашке, сплел вокруг Авраамки сети… куда и угодил Иван Петрович Раничев по собственной глупости и ротозейству! Поздравляем вас, Иван Петрович, вы снова попали в полон – а не слишком ли часто?