Шпион в тигровой шкуре
Шрифт:
Центральный винт тяжело закружился, двигатель заурчал сильнее, и его окрепший рев заглушил конец произнесенной мной фразы, но теперь это было уже не столь важно. Все поняли, что я хотел сказать.
Глава восемнадцатая
Как заметил наш вертолетчик, на «Экспо» все привыкли к беспорядочно снующим в небе вертолетам, а вот если бы мы зависли над кубинским павильоном и стали вести наблюдение с воздуха, это вызвало бы подозрение у службы охраны. Тогда мы решили медленно наматывать над павильоном широкие круги, постоянно меняя высоту, но ни на секунду не упуская здание из виду. У пилота нашелся небольшой бинокль, с помощью которого я не отрываясь смотрел вниз на павильон. Вот когда
Сегодня пилот вел свою винтокрылую машину на удивление мягко и плавно, и я даже перестал опасаться за нашу безопасность. Правда, иногда у меня в памяти всплывала леденящая кровь картина надвигающейся стены британского павильона, в которую этот самый вертолет чуть вчера не врезался, но в целом нынешний полет был куда безмятежнее моих фантазий о том, что бы могло вчера произойти, не выполни мы головокружительную загогулину в нескольких метрах от бетонной преграды.
Нудное ожидание неизвестно чего, да еще сопровождаемое монотонным кружением в воздухе, скоро мне изрядно надоело. Что-то я в последнее время слишком часто стал заниматься этой тягомотиной. То, понимаешь, пришлось просидеть целые сутки в квартире у Арлетты, пока она бегала по моим поручениям, то черт знает сколько пролежать, скрючившись, на вершине холма в ожидании артиллерийского катамарана, а теперь вот приходится кружить над кубинским павильоном и ждать…
А чего собственно ждать? Ждать, пока из павильона не выведут тайком толпу заложников.
Пилот что-то завопил. Сначала я ни слова не разобрал, а потом понял: он предлагал мне дерябнуть. Я стал думать, какое воздействие на меня окажет алкоголь в воздухе. Надоедливый говорун в моем правом виске продолжал накручивать какие-то благоглупости, и я не знал, что сделает с ним спиртное: усугубит его красноречие или наоборот заставит заткнуться. Я решил провести эксперимент: взяв из руки пилота бутылку виски «Макнафтонз», приложил горлышко ко рту и произвел дальнобойный залп по печени. Пилот мотнул головой в сторону Сета и Рэнди, и я передал им бутылку. Когда она вернулась от них, я переправил ее обратно пилоту, который на моих глазах тут же одним махом выхлестал ровно треть. Ему даже глотать не пришлось: он уткнул горлышко себе в глотку и направил струю огненной воды по пищеводу как по сливной трубе.
Я начал что-то лепетать про употребление спиртных напитков во время полетов, но пилот только отмахнулся:
— Не бери ты в голову! — И громко икнув, заверил. — Любой дурак может летать на этой колымаге хоть с завязанными глазами. Хочешь попробовать?
— Нет, спасибо.
— Да ладно тебе! Садись, попробуй! Я тебе скажу, что делать.
— Лучше я буду вести наблюдение за павильоном.
— Ну, тогда может, вы, соколики, хотите?
Соколики не заставили себя долго упрашивать. Сет сел за штурвал, а пилот и Рэнди заглядывали ему через плечо.
— Занятие для настоящих мужиков! Особенно для таких, как вы, ребята, — назидательно выпалил пилот. — Вы американцы, да? Ну вот. Поедете во Вьетнам, там сразу станете вертолетчиками. Вертолет — основное средство ведения современной войны, так? Один за штурвалом, другой у борта с пулеметом, чтоб косить косоглазых… И еще третий должен быть — чтоб поливать их напалмом. Вы, мужики, следите внимательно, я вас сейчас научу летать — во Вьетнаме сразу офицерские погоны получите!
Хотя территория выставки закрывалась хорошо после полуночи, доступ посетителей в национальные павильоны заканчивался гораздо раньше. В четверть двенадцатого двери кубинского павильона заперли. Вскоре внутри стал гаснуть свет — осветительные установки в залах потухли одна за другой, а не все сразу, как это случилось, когда Арлетта вырубила одновременно все выключатели.
— Теперь ждать осталось недолго, — объявил я. — Видите, напротив них закрывается
павильон, а после того, как закроются и соседние, они смогут безбоязненно вывести заложников.— Скорей бы уж. А то мы что-то больно низко летим.
— У нас горючее на исходе?
— Нет, нет, с этим в все в норме… Хотя фигурально выражаясь — да. — Пилот потряс бутылкой «Макнафтонз». Эта была не та бутылка, которую мы пустили по кругу. Ту мы уже давно опустошили и сбросили в канал. Он сжимал в руке вторую бутылку, и виски в ней осталось меньше половины.
Да, изрядно было выжрано виски, ничего не скажешь. Причем не только нашим безымянным пилотом. Отнюдь нет. Мы все оказались на опасной грани между пьяной удалью и трезвостью рассудка, а гремучая смесь виски и красных кровяных телец, бурлящая в наших жилах, привела нас в состояние коллективного веселья. Четыре нестройных пьяных голоса разрывали тишину ночного неба. Сет и Рэнди солировали, горланя традиционные пацифистские гимны вроде «Куда исчезли все цветы» и «Не стреляй, браток, не стреляй». Пилот добавил в общий репертуар «Далеко до Типперери», а я исполнил «Коль дядя Сэм тебе не по нраву, возвращайся домой из далеких краев».
К этому моменту мы, сухопутные салаги, уже овладели начатками летных навыков. Из всех троих, правда, наихудшим пилотом-курсантом оказался я. Но наш воздушный ас говорил правду: управлять его колымагой и впрямь оказалось легче легкого, причем, по-моему, чем в большем подпитии был сидящий за штурвалом, тем послушнее становился вертолет.
Только Рэнди затянул «Не хочу идти в солдаты, не хочу я воевать» — причем каким-то жалостливым деревенским говорком, — как вдруг я заметил в свой театральный бинокль легкую суматоху на земле и жестом приказал ему заткнуться. К выходу из кубинского павильона подкатила вереница машин с потушенными фарами. Я заорал пилоту, чтобы он подлетел поближе. Машин было четыре — одинаковые черные седаны с намалеванными на передних дверцах неразборчивыми гербами.
— Так вот как они вывозят заложников, — догадался я. — Это же консульские машины. На них распространяется дипломатический иммунитет.
Мы летели по прямой траектории, стараясь не сильно удаляться от павильона, чтобы не пропустить ничего важного. Я увидел, как распахнулись дверцы седанов, и попросил пилота развернуться. Из павильона вывели с десяток людей, которые расселись по машинам. Двое мужчин несли что-то тяжелое — то ли сверток, то ли мешок, смутно напоминавший мне фигуру Арлетты.
Дверцы захлопнулись, и все четыре машины тихо отъехали от тротуара.
— Ну чо, лететь за ними, мистер Таннер?
— Да.
— Ща сделаем. Ночью это полегче будет, чем днем. Гляньте-ка, включили фары. Теперь они стали похожи на стаю светляков.
— А мы на кого похожи?
— Не понял. Повторите вопрос, сэр?
— У нас ведь тоже огни горят, — медленно проговорил я. — И грохот от нас такой, что земля дрожит. Одно дело летать над территорией выставки — там полно вертолетов и их друг от друга не отличишь. Но вертолет над центром Монреаля…
— А-а, то есть, по-вашему, они ща — ик! — рванут в центр города?
— Либо в центр, либо на автостраду. В любом случае мы не сможем продолжать наше преследование незаметно, так?
Пилот обернулся ко мне и ухмыльнулся, демонстрируя столько зубов, сколько ни у кого не бывает во рту. Я все еще не мог привыкнуть к мысли, что он был способен управлять вертолетом хоть с завязанными глазами.
— Огни можно вырубить!
— Вряд ли стоит это делать.
— Не стоит, но можно. Хотя шум винтов — это похуже, чем огни. Но ведь у всех профессионалов есть свои заморочки! Я вот могу идти за ними прямым ходом, а они даже не заметят. Я же раньше патрулировал шоссе в Онтарио — ик! — с радарной пушкой отлавливал лихачей. Так, скажу вам, редко кому удавалось меня издалека заметить — в основном, бедолагам приходилось штрафы платить за превышение. А мы этим кубинским гадам сумеем сесть на хвост, уж поверьте! Это вам обещает не кто-нибудь, а сам… Что за хрень?