Шпион

Мифы и легенды я не любил, потому что все они выглядят неправдоподобно и надуманно. Опять же из истории Латифы мне лично ничего не было ясно. А про Нараку, кстати, я уже где-то слышал в нашем мире. Осталось вспомнить, где именно.

— Но вообще, — добавила Латифа, — теперь-то мы знаем о вирусе тамас и о мутациях, которые он вызывает. Самая страшная стадия тамас — деформация. В древние времена деформированных тамас считали прислужниками Чидьеты и изгоняли из городов. А все потому что первым пожирателем был деформированный.

— Гора Меру! — догадался я.

Латифа кивнула:

— Да, презренные. Это потомки деформированных тамас. Сейчас, конечно же, непринято изгонять на Меру, но в маленьких городах и деревнях до сих пор практикуют. Может однажды людям и вовсе удастся излечить людей от проклятья. Хотя я бы всех подряд лечить не стала. Не каждый достоин, владеть силой шакти.

Я снова почувствовал, как на меня кто-то смотрит, и снова наткнулся на озорной взгляд Энни. Латифа тоже это заметила, и, не скрывая сарказма, начала рассказывать:

— А это Энни из рода Люмб. Ее семья не очень богата, и поэтому четыре года назад они выдали ее замуж за старого Назара Гарда. Вскоре ее муженек умер, а наследство оказалось не так уж и велико, потому что его пришлось делить еще и с многочисленными детьми покойного Назара. И теперь несчастная Энни живет здесь, на родовом этаже мужа и едва сводит концы с концами, пытаясь пристроить свой зад хоть куда-нибудь. Как по мне, это выглядит жалко. Надеется, что кто-нибудь возьмёт ее в джани, но самое большее что ей теперь светит это роль судшанты. А ты, братик, лучше держись от нее подальше, — пригрозила Латифа пальцем.

Наш разговор прервали. В зал вошли двое, народ при их появлении заметно притих, и все взгляды устремились в их сторону. Знакомые лица. Джамир и его одноглазый кудрявый отец толстяк. Как его там звали? Михо? Мишо? Нет, я так и не вспомнил. Одно только помнил, они из рода Ракш. Джамир проходя мимо и заметив меня, подмигнул. На его скуле красовался черно-фиолетовый синяк, но его, кажется, это нисколько не смущало, выглядел он бодро и весело.

Зунар и Симар, стоявшие в центре зала, повернулись к ним. Отец Джамира нес конверт с золотым тиснением. Подобный я уже видел у Вайно у источника Игал. Ракш решительно направлялись к главе клана. Зунар же заметно напрягся. Я видел, как он ищет взглядом кого-то в зале.

— А это наш дядя по матери Михан Ракш, глава рода Ракш и его сын Джамир, — шепнула мне на ухо Латифа. — Оба сильные ракта. Дядя обладает пиромантией, может сжигать предметы и даже людей взглядом. Когда-то очень давно один из Нага вырвал ему глаз, в надежде лишить дара. Но дядя и с одним глазом неплохо справляется.

Я по-другому взглянул на Михана, а еще подумал, что у местных видимо обычай такой — лишать противников органов зрения.

— Джамир? — спросил я.

— Разрушитель, — бросила Латифа, как будто это могло мне о чем-то говорить.

Но объяснять она не соизволила, вместо этого с интересом наблюдала, как и все в зале, за происходящим.

— А Симар? — не унимался я, потому что вдруг понял, что не знаю, какой силой обладает глава клана.

— Наш дядя самый сильный человек в Империи, — сверкнув глазами, сказала Латифа, а потом, подумав, добавила: — Ну, после Амара Самрата, конечно же.

Тем временем Симар принял конверт из рук Михана, мельком взглянул на меня, прежде чем его открыть. Я уже догадался — письмо от Императора, и речь в нем явно обо мне. Симар быстро пробежался взглядом по письму, улыбнулся и поманил меня пальцем.

— Император назначил экспертизу на завтра, — сказал он, когда я подошел. — К пяти часам Азиз должен явиться в Акшаядезу, там он в сопровождении имперского Стража поедет в клинику.

— То есть? Нам нельзя его сопровождать? — Зунар пытался заглянуть в письмо через плечо брата. Судя по тому, как он задергался, что-то пошло не так.

— Можно, почему нет? — удивился Симар. — Об этом в письме ничего нет. Азиз несовершеннолетний, к тому же у нас проблемы с Капи, плохая идея отправлять его одного.

— Вот и я о том же, — на выдохе сказал Зунар. — Завтра? Это очень скоро. Мы успеем?

— Возьмете сурират, — сказал Симар, а затем, нахмурившись, повернулся к Зунару: — Мне кажется или ты нервничаешь?

— Нет, почему ты так решил? — возмутился Зунар. — Просто думаю, что значит нам сегодня не до веселья. Нужно отдохнуть перед завтрашним днем.

— Не вижу повода для беспокойства. Времени достаточно, — нахмурился Симар.

— И все же, много дел, и я, кажется, кое-что забыл, — задумчиво сказал Зунар, широко улыбнувшись и кивнув в сторону Латифы. — Да и Латифе пора спать. Все же слишком долго находится на таких мероприятиях ей еще рановато.

И поклонившись, он резко зашагал прочь, на ходу хватая Латифу и утягивая ее возмущающуюся и упирающуюся прочь.

— Что ж, — сказал Симар, проводив Зунара пристальным взглядом, — Благодарю, Михан, Джамир. Больше Амар Самрат ничего не велел передать?

— Нет, только письмо, — ответил Михан.

— Хорошо, — кивнул Симар, убирая письмо во внутренний карман камзола. — А сейчас отложим дела и будем веселиться. Всё-таки сегодня у нас удивительный день! Азиз Игал вернулся к нам! — Симар поднял бокал: — За Азиза! — громко воскликнул он.

И присутствующие подхватили:

— За Азиза Игал!

Остаток вечера понесся стремительной каруселью, а от выпитого меня изрядно развезло.

Помню, как болтал с Джамиром и еще какой-то девушкой, имя которой я решительно не мог запомнить. Уже хуже я помню, как появилась Энни и стала откровенно вешаться на меня. Как мы, улизнули с вечеринки, стащив пару бутылок приторно сладкой шипучки. Как бегали по коридорам башни, распугивая своим хохотом охранников. А затем мы с Энни очень долго целовались, я шарил в вырезе ее платья, пока она не потащила меня наверх. Кажется, на прощание, Джамир, подмигнув, подбросил мне что-то в карман. Уже в лифте я засунул руку и нащупал, сомнений не было, презерватив. В голове пронеслась мысль о том, что все же не стоит спать с Энни, учитывая слова Латифы и мотивы самой Энни, но она тут же растворилась в поцелуях и нахлынувшей похоти.

Мы занимались сексом с Энни неистово. Будто взбесившиеся животные. Она царапала мне спину и зад, а я, кажется, сломал ей пару ногтей. Энни несколько раз меняла позу, вскакивая, ложась, поворачиваясь и подставляя упругий зад. Под нами трещали и рвались шелковые простыни. Энни рычала, стонала, впивалась в меня, прогибалась. Сколько длилось это безумие, я не помню. Так же как и не помню, было ли у него логическое завершение, или мы просто в конец выдохлись и уснули. Последнее, что я помнил это зовущий сквозь сон звенящий тоской голос: