Шпионские и иные истории из архивов России и Франции
Шрифт:
Это был тот самый Ланжерон, который в 1815 году сменил своего знаменитого соотечественника «дюка» Эммануила Осиповича Ришелье на постах херсонского военного губернатора, генерал-губернатора Новороссии и главноначальствующего над бугскими и черноморскими казаками.
В Отечественную войну 1812 года генерал Ланжерон командовал корпусом в армии адмирала П. В. Чичагова в Белоруссии и, судя по выданному им Аттестату, нередко прибегал к услугам Жолквера, посылая его в качестве своего тайного агента в расположение противника.
56
Там же. Л. 19.
Второй документ, приложенный к прошению Жолквера, был составлен полковником Турским.
По силе данной мне от высшего начальства порученности, относящейся в наблюдении политических
Во уважение чего и дано ему, Жолкверу, за собственным моим подписом и печатию мая 1-го дня 1814-го года в Дубне.
О свитском полковнике Турском мы знаем куда меньше, чем о генерале Ланжероне. Тем не менее историкам 1812 года он известен как один из руководителей русской армейской разведки в том виде, как она существовала тогда в системе генерал-квартирмейстерской службы. Еще в 1811 году полковник Турский обосновался в Белостоке, где создал широко разветвленную сеть осведомителей из числа тамошних евреев, с помощью которых получал ценную информацию о составе, численности и передвижениях французских войск на территории герцогства Варшавского, превращенного Наполеоном в аванпост для готовившегося им нападения на Россию.
57
Там же. Л. 20.
Со своей стороны и французское военное командование пыталось организовать в приграничном районе сеть осведомителей, но из-за нежелания еврейского населения сотрудничать с французами оно вынуждено было использовать поляков, засылавшихся в расположение русской армии.
Надо сказать, русская (еврейская) агентура действовала куда более эффективно, нежели французская (польская). В значительной мере благодаря ей русское военное командование не было застигнуто врасплох, когда 12 июня (с. с.) 1812 года армия Наполеона вторглась в пределы России. И в ходе приграничных военных действий русские агенты добывали весьма важные сведения о противнике.
Агентура была востребована вновь, когда отступавшие от Москвы французы в ноябре 1812 года вторично оказались на территории Западного края.
В числе этих агентов-евреев весьма успешно, насколько можно судить по отзывам о его работе, действовал и Ушер Жолквер, которого лично знал и которому доверял ответственные поручения сам князь Петр Иванович Багратион, главнокомандующий 2-й Западной армией. Не погибни он от смертельной раны, полученной на Бородине, наверное, и его отзыв был бы приложен Жолквером к прошению на высочайшее имя.
Возникает вполне закономерный вопрос о причинах столь лояльного (если не сказать самоотверженного) отношения белорусских (и литовских) евреев к России и резко враждебного – по отношению к Франции. Казалось бы, эмансипация евреев, предоставление им гражданских прав в ходе Французской революции, в которой они активно участвовали, должны были бы расположить к Франции и евреев, проживавших в других странах Европы. Собственно, так оно и было на территориях, захваченных французской армией в ходе революционных и наполеоновских войн.
Сам император французов, хотя и не был замечен в особых симпатиях к евреям, тем не менее официально признал их гражданские права, полученные в годы революции, и с успехом опирался на их поддержку. В феврале 1807 года Наполеон созвал в Париже синедрион и подтвердил перед этим представительным собранием еврейских депутатов гражданские права и свободы евреев, в том числе и право свободного отправления ими своего религиозного культа. В ответ синедрион от имени всех евреев, проживавших в империи, принес клятву верности Наполеону и дал обещание поддерживать все его начинания, в том числе и завоевательную политику. Надо сказать, французские евреи до конца остались верны Наполеону. Совсем иным было положение евреев – подданных Российской империи. В отличие от своих французских собратьев, вовлеченных революцией в бурные политические события и ставших неотъемлемой частью общества, российские (литовско-белорусские) евреи в первые десятилетия XIX века все еще жили исключительно по Талмуду, под строгим контролем еврейской общины (кагала) и раввинов.
Как убедительно показал А. И. Солженицын, попытки Александра I и Николая I покончить с замкнутостью и обособленностью еврейской жизни, стремление интегрировать евреев в общенациональную хозяйственную и иную деятельность наталкивались на решительное противодействие кагала и раввината 58 .
Но в период, предшествовавший французскому вторжению, и в ходе Отечественной войны 1812 года именно патриархальность и консерватизм полуторамиллионного российского еврейского сообщества сыграли свою позитивную
для России роль. «Отношение такой среды к революционной Франции, поскольку сюда достигали слухи о происходивших там бурных событиях, могло быть только враждебным, – отмечал позднейший еврейский историк С. М. Гинзбург. – Франция в глазах правоверного еврейства являлась очагом вольнодумства и безбожия, Наполеон – исчадием революции, восставшей не только против земной власти, но и небесной. Доносившиеся вести о затеянных в Париже еврейских религиозных реформах, о синедрионе лишь укрепляли этот взгляд на Францию, как на источник, откуда распространяется зараза неверия. Если издалека она вызывала страх и отвращение, то при встрече лицом к лицу эти чувства должны были претворяться в ужас и ненависть. И когда французские войска вторглись в Литву и Белоруссию, это значило: надвигается грозная, страшная сила, несущая с собою отрицание и безбожие, долженствующая ниспровергнуть и смести все те устои, на которых зиждилась вся жизнь правоверного еврейства. Ясно было, что необходимо всячески противодействовать натиску этой губительной силы, чтобы отстоять, спасти то, что является ценнее и выше всего.58
Солженицын А. И. Двести лет вместе (1795 – 1995). Часть I. М., 2001. Главы 2 и 3.
Таковы были чувства и мысли, которые нашествие Наполеона вызывало в русском еврействе, столь проникнутом религиозностью» 59 .
Идеологом сопротивления со стороны русских евреев французскому нашествию стал духовный вождь белорусских хасидов раввин Шнеер-Залман (Шнеерсон). Как только Великая армия вторглась в пределы России, р. Шнеерсон обратился с воззванием «ко всем евреям в Белоруссии пребывающим». Вот выдержки из этого воззвания:
«По разрушении в прошедшем веке еврейского царства сделались нашим отечеством те земли, в которых предки водворились. Мы, пребывающие под благословенною державою Российского Государя Императора, не только не чувствовали такого угнетения, какие в других царствах, даже и в самой Франции бывали… Но нам в любезном отечестве нашем, России, чего недоставало? Трудолюбие и промыслы деятельных доставляли изрядные способы к содержанию наших семейств. Мы не только охранялись законом наравне с природными русскими, но и допущены были к правам и чинам, пользовались почестьми и свободным отправлением веры нашей и обрядов; даже в самом царствующем граде С. – Петербурге, и там есть евреи и наша школа. В котором же царстве народ еврейский имеет таковые выгоды? Поистине, ни в котором, кроме единой России… Монарху Российскому и нашему Господь да поможет побороть врагов Его и наших, поелику он справедлив и война начата не Россиею, но Наполеоном; доказательством же того есть наглый его сюда с войском приход… Мужайтесь, крепитесь и усердствуйте всеми силами услуживать Российским военным командирам, которые о усердных подвигах ваших не оставят, к возрадованию меня, извещать. Таковые услуги послужат к очищению грехов, содеваемых нами, яко человеками, против приказания Божия…» 60 .
59
Гинзбург С. М. Отечественная война 1812 года и русские евреи. СПб., 1912. С. 52 – 53.
60
Цит. по: Гинзбург С. М. Указ соч. С. 59 – 60.
Сам Шнеерсон при приближении неприятеля покинул родные места, завещав своим духовным детям оказывать неповиновение французам и помогать русской армии. Могилевский губернатор Толстой взял его с собой и доставил в Вязьму, откуда почтенный раввин, минуя Москву, отправился в Троице-Сергиев посад, а оттуда перебрался в Курск, где и умер в ноябре 1812 года, дождавшись, к радости своей, известия об отступлении французов из Москвы.
Хасиды неукоснительно следовали завету своего вождя. Впрочем, не только хасиды, но и их «идейные противники» – миснагды, явившие в 1812 году достойный пример патриотизма. Неповиновение французским военным властям стало нормой поведения в Западном крае. Лишь под угрозой расстрела французы могли найти проводников из числа евреев.
Зато русское командование не имело недостатка в добровольных помощниках из этой же среды. На этот счет сохранилось множество авторитетных свидетельств. «Мы не могли достаточно нахвалиться усердием и привязанностью, которые выказывали нам евреи», – вспоминал грозный начальник Третьего отделения генерал-адъютант А. Х. Бенкендорф, в начале Отечественной войны 1812 года – полковник, командир одного из первых армейских партизанских отрядов в Белоруссии 61 .
Еще более высокую оценку роли евреев в Отечественной войне 1812 года дал один из ее героев, генерал от инфантерии граф М. А. Милорадович. В бытность его петербургским генерал-губернатором евреи пользовались его покровительством, получив возможность проживать в столице вопреки существовавшему запрету. Когда же чиновники осторожно указывали генерал-губернатору на незаконность этого, он им отвечал: «Эти люди – самые преданные слуги государя, без них мы не победили бы Наполеона и я не был бы украшен этими орденами за войну 1812 года» 62 .
61
Там же. С. 74.
62
Там же. С. 126.