Шпионский Токио

Именно тогда — когда я увидел, где жил Зорге, я понял, чего мне недоставало в представлении об этом человеке. Наверно, тогда же в моем сознании начала выстраиваться идея пока еще устных рассказов об «обратной стороне Токио», о людях, живших и работавших здесь, «в тени Восходящего солнца». Это было удивительно: дом советского шпиона стоял в нескольких сотнях метров от советского посольства. Выйдя на улицу Гаэн-Хигаси, Зорге мог видеть посольство СССР. В тридцатых годах прошлого века оно находилось там же, где и сейчас. Мы стояли на этой улице и пытались представить, как должно было быть трудно человеку, да не просто иностранцу в чужой стране, а шпиону, работающему против всех, кто его окружал, — против Японии, Германии, Америки, как трудно ему было одному, но при этом каждый вечер возвращаться именно сюда! Попробуйте вообразить, что такое ежедневно проезжать мимо стен посольства единственной страны, где, как он думал, его знают и ждут. Пусть не сегодня, пусть после войны, но ждут как своего — он был уверен в этом, несмотря на все новости, приходившие из Москвы. Какой силы должна была быть идея, чтобы человек сознательно пошел на это? Каждый день — утром и вечером проходить, проезжать мимо стены, за которой свои. Каждый день на грани фола — восемь лет. А фол для него — не высылка и даже не тюрьма, а веревка и люк, который однажды все-таки провалится прямо у него под ногами. Теперь мне стало понятно и отчасти — от миллионной части — прочувствовано всё: и женщины, флирт с которыми был не столь приятен, сколь опасен, и пьянство — извечное русское лекарство от тоски, и мотоцикл — как захватывающее дух средство от жизни. И такой от этого чувства прошиб мороз по коже… А ведь тогда я еще не знал, что мы ошиблись и это — не то место.

Опыт — сын ошибок трудных, но главное — сын времени. Со временем, расследуя топографическую загадку Токио Василия Ощепкова, я вернулся к делу Зорге со старыми картами Восточной столицы в руках и онемел от изумления и досады: Нагадзака и Отафукудзака — отнюдь не одно и то же! То, что мы нашли, не имело непосредственного отношения к Рихарду Зорге, хотя, наверно, ему доводилось проходить и этим крутым тенистым склоном. Более того, искомая Нагадзака — вообще не улица, а средних размеров квартал в составе района Адзабу, к востоку от Отафукудзака, которая, в свою очередь, в интересуемое время входила в состав совсем другого района — Хигаси Ториидзака! Теперь, уже с картой старого Токио в руках, я снова двинулся на поиски места дома Зорге и — удивительное дело — нашел его, хотя именно здесь город оказался на диво сильно перестроен.

Итак, Нагадзака (или Нагасака — можно и так) — большой район, зажатый между холмами Мамиана (с востока) и Ториидзака (с запада). Нумерация домов в то время отсчитывалась с северо-восточного угла — от советского посольства. Дом номер 30 на моей карте оказался не обозначен (нужную, более подробную, карту я нашел уже позже на любопытном японском веб-сайте «Токио курэнайдан»), но квартальчик, в котором он должен находиться, виден четко и образован домами с номерами 26, 28 и 31 — это южная граница с кварталом Адзабу-дзюбан. Дом, который арендовал советский разведчик, под номером 30, стоял в середине между двумя точно такими же — под номерами 29 и 31. Что ж, искомое место найдено. Правда, чтобы представить себе, как оно выглядело тогда, сегодня надо обладать очень мощной фантазией. Дело в том, что сейчас на этом месте — расположенный под скоростной автодорогой выход из станции метро «Адзабу-дзюбан» под названием «Мост Итинохаси». Отафукудзака недалеко, но западнее. Вверху с холма Роппонги вдоль скоростной автодороги недолго петляет улица Нагадзака — единственное сохранившееся упоминание о существовавшем на этом пригорке одноименном квартале. Внизу должен находиться синтоистский храм Такэнага-дзиндзя — его нет. Видимо, снесен во время строительства виадука. Правда, появилось (а может, и раньше было, но не оказалось обозначено на карте) святилище Дзюбан-инари — тоже совсем рядом. Пытаясь определить точнее место, где мог находиться дом Зорге, я «цепляю» глазом высокое здание у метро и… считаю этажи: один, второй, третий… восемнадцать. Подхожу ближе, табличка перед входом гласит: «Полицейское общежитие. Ведомственная территория».

Не знаю, почему опытный японовед Юрий Владимирович Георгиев перепутал Отафукудзака с Нагадзака, но полицейское общежитие в качестве основного ориентира он указал абсолютно точно. Если раньше на этом месте действительно находился полицейский участок Ториидзака, то сцена ареста из японского фильма «Шпион Зорге» неточна. В кино полицейские наблюдают за домом разведчика в бинокль. На деле расстояние между строениями не превышало полутора сотен метров. Бинокль не нужен — если бы дом Зорге не заслоняли стоявшие перед ним строения или деревья, при раскрытых окнах они могли бы видеть все, что происходило в штаб-квартире советской разведгруппы, невооруженным глазом.

Но и советское посольство отсюда намного ближе, чем от Отафукудзака, — не более пяти минут пешком. Да, все-таки странное место для жизни выбрал доктор Зорге — за забором дипломатической миссии страны, отправившей его сюда, и на виду, как на блюдце, у полицейского участка. Тенистое, зеленое, но… очень и очень странное. Профессор музыковедения и просто красивая женщина Эта Гарих-Шнайдер вспоминала, как утром 11 июня 1941 года она возвращалась в компании соотечественников с затянувшейся вечеринки у Зорге: «…маршрут проходил мимо советского посольства, и здесь Людде Норат сделал озорное замечание: “Ну что, Зорге! Мне заехать, чтобы ты повидался со своими друзьями?”» Помимо того, что это говорит о знании, как минимум немецкими дипломатами, прошлого «Рамзая», это снова напоминает об опасной близости дома разведчика к посольству. Почему он жил именно здесь, создавая дополнительный повод для таких шуточек? Мне не дано понять, как он не сошел с ума на «улице Нагасаки-маси»…

Как же выглядела квартира Рихарда Зорге, его дом, в котором он провел последние восемь лет своей жизни? Описаний холостяцкого гнезда сохранилось довольно много, но некоторые из них несколько противоречивы. Например, в книге Колесниковых «Рихард Зорге» дом назван «довольно-таки невзрачным» и заброшенным. Якобы именно такое жилище соответствовало статусу иностранного корреспондента в Японии. Утверждение, мягко говоря, весьма сомнительное, а потому не станем принимать его всерьез. Неширокая, но проезжая улица перед домом в престижном районе тоже описывается ими как «переулочек шириной в два метра». Но дальше все более-менее соответствует истине или, во всяком случае, не противоречит другим источникам, в том числе уже известному нам по книге Ю.В. Георгиева плану дома. Во всяком случае, есть смысл свести все эти описания вместе.

Итак, у Колесниковых: «Внизу находилась столовая, ванна и кухня. Наверх вела крутая деревянная лестница (отнюдь не признак низкобюджетности жилища, просто большинство домов тогда в Токио были полностью деревянные. — А.К.). Тут находился рабочий кабинет. В кабинете с левой стороны стоял большой письменный стол. Посреди кабинета — стол поменьше. У стены — диван. Циновки были покрыты ковром.

Утром приходила работница, женщина лет пятидесяти, маленькая японка, которую Рихард называл Онна-сан (то есть просто «Женщина»? — А.К.); она готовила ванну, наводила порядок. Вечером уходила домой. Иногда она готовила обед. Но обычно Зорге обедал в ресторане или у друзей. Клаузену у Зорге нравилось: “У Рихарда была настоящая холостяцкая квартира, в которой царил беспорядок (интересно, чем в таком случае каждый день занималась «Онна-сан». — А.К.). Но Рихард хорошо знал, где что лежит. Я должен сказать, что у него было очень уютно. Было видно, что он много работал. Он всегда был занят и любил работу. У него был простой книжный стеллаж, на котором стояли книги. Дверь из рабочего кабинета вела в его спальню. У него не было кровати, он спал на японский манер — на разостланном на полу матрасе”».

В письмах к русской жене — Екатерине Максимовой — Зорге описывал свое жилище так: «Я живу в небольшом домике, построенном по здешнему типу, совсем легком, состоящем главным образом из раздвигаемых окон, на полу — плетеные коврики. Дом совсем новый, и даже современнее, чем старые дома (вот это действительно соответствует статусу журналиста уровня корреспондента нескольких германских газет! — А.К.), и довольно уютен.

Одна пожилая женщина готовит мне по утрам все нужное: варит обед, если я обедаю дома.

У меня, конечно, снова накопилась куча книг, и ты с удовольствием, вероятно, порылась бы в них. Надеюсь, что наступит время, когда это будет возможно… Если я печатаю на своей машинке, то это слышат почти все соседи. Если это происходит ночью, то собаки начинают лаять, а детишки — плакать. Поэтому я достал себе бесшумную машинку, чтобы не тревожить увеличивающееся с каждым месяцем детское население по соседству».

К этому лирическому описанию Ю.В. Георгиев добавляет маленький, но показательный штрих: «На втором этаже дома… висели занавески с цветами, вышитыми Хельмой (женой германского посла Отта. — А.К). Посол быстро заметил характер отношений, установившихся между Зорге и Хельмой, но не пошел на скандал, а просто стал спать отдельно от жены».

Ф. Дикин и Г. Стори тоже замечают, что жилье у разведчика было холостяцкое во многих смыслах: «Как сказал однажды Клаузену сам Зорге, “когда у меня над дверью горит лампа, пожалуйста, не входите ко мне, потому что это означает, что у меня посетитель”», — ночные посетители, а точнее, посетительницы, наведывались в холостяцкое жилище часто.

Что же касается «Онна-сан», то она приходила в шесть утра, а уходила после четырех часов дня. Она действительно была пожилой женщиной и однажды скончалась. Зорге нанял вместо нее другую старушку, работавшую ранее поваром в… советском посольстве, которая прослужила у него до самого ареста в октябре 1941 года. Это еще одна загадка: зачем осторожный и внимательный к мелочам разведчик пустил в свой дом человека, работавшего ранее в посольстве СССР? Вполне вероятно, что она была связана с японскими спецслужбами, могла определять на слух русский язык (хотя сам Зорге на нем почти не говорил), и все вместе это только повышало градус риска в его работе. Зачем? Учитывая, что до сих пор точно не известна причина провала группы «Рам-зая», странно, что такого рода мелочи остались без внимания зорговедов. Тем более что, по свидетельству немецкого журналиста-зорговеда Юлиуса Мадера, квартирная хозяйка Зорге работала на военную контрразведку — кэмпэйтай, его дом время от времени обыскивали, а в одну из стен, по крайней мере в первый период жизни Зорге там, было вмонтировано подслушивающее устройство. Токийский знакомый «Рамзая» — германский дипломат Ганс Мейснер и вовсе вспоминал, что в доме Зорге было двое слуг: повар и мальчик-помощник. Мейснер подробно описывает странную ситуацию, когда Зорге заметил необычное поведение слуг (заметьте — в соответствии с этим рассказом, среди них не было ни одной женщины!) и вызвал их на беседу. Под угрозой увольнения они рассказали хозяину, что в его отсутствие в дом заходил сотрудник кэмпэйтай и, в соответствии с обычным японским порядком, потребовал от них полный отчет о каждом шаге Зорге, привычках, имуществе, гостях, особенностях личной жизни. Слуги согласились стать осведомителями кэмпэйтай — в условиях Японии тех лет это было единственно возможным решением, но не могли между собой решить, как лучше исполнять обязанности. Именно во время очередного такого обсуждения они и вызвали подозрение Зорге. Узнав, в чем дело, «Рамзай» успокоил новоявленных агентов и сам начал передавать через них в кэмпэйтай такое количество сведений о своих передвижениях и личной жизни, что быстро утомил контрразведчиков. Еще раз заметим, что ни о какой пожилой женщине в этой версии домашней истории Зорге речь не идет.

Английские исследователи продолжают: «Дом Зорге представлял собою то, что японцы называли “бунка ютаки” или “комфортабельное жилье” (вероятно, имеется в виду «бунка отаку», т.е. «культурное жилье». — А.К.), однако по современных европейским или американским стандартам он был довольно маленьким. Немецкий писатель Фридрих Зибург, который был частым гостем этого дома в 1939 году, описал его как “едва ли чуть больше летнего домика в небольшом саду. Но большинство японских домов в уединенном районе Адзабу — квартале обеспеченной буржуазии — были точно такими же”». Дикин и Стори тоже описывают кажущийся хаос и беспорядок, царившие в кабинете Зорге, но добавляют: «Там же висели одна или две прекрасные японские гравюры и стояло несколько хороших вещиц из бронзы и фарфора. В комнате также находился граммофон и клетка с ручной совой… Зорге с уважением относился к японскому обычаю снимать обувь у входной двери, надевать шлепанцы на ступеньках или в крошечном коридоре и проходить на циновки в носках… Князь Урах, описывая ванную Зорге, вспоминает, что “фанатично чистоплотный Зорге ежедневно тер и скреб себя на японский манер и потом, подобрав колени, забирался в деревянный чан, наполненный горячей водой”».