Шпионский Токио
Шрифт:
Революция не дала Кобэ высокого прироста беженцев — люди приезжали сюда только для того, чтобы отправиться дальше — в Америку или Австралию, и лишь землетрясение 1923 года изменило ситуацию. Если до этого трагического события в Кобэ оседали в основном случайно попавшие на Дальний Восток, «на берег выброшенные грозою», сибирские крестьяне, ремесленники, мелкие чиновники, солдаты и офицеры колчаковской армии, то теперь резко увеличилась интенсивность их попыток уехать отсюда, не дожидаясь новых катаклизмов. К «местным» добавились многочисленные беженцы из Токио, где жила основная часть русской колонии в Японии, насчитывавшей к тому времени около 5–6 тысяч человек. Кто-то задерживался в Кобэ ненадолго, кто-то находил в жизни здесь новые перспективы. Известный русский поэт Давид Бурлюк, которого эмигрантская судьба относила от родины все дальше и дальше, оставил удивительный документ в стихах, очень точно передающий настроение русских, ненадолго задержавшихся в Кобэ:
При станции Санно-Номия Железнодорожный ресторан. Хотя теперь такая рань, НоТе же, кто успел обзавестись в Токио каким-никаким бизнесом, накопить денег или, наоборот, не имели денег для дальнейшего бегства, а таких набралось несколько сотен человек, принялись осваивать Кобэ и в целом большой регион Кансай, к которому принадлежит этот город. Здесь появилось множество торговцев вразнос, мерявших шагами Японию с юга на север и с запада на восток с деревянными лотками на шее — совсем в стиле «эх, полным-полна моя коробочка…». Некоторые, сколотив начальный капитал, принялись открывать стационарные лавки, у иных появилось и собственное небольшое производство (так, Кобэ стал, например, центром японской кондитерской промышленности — благодаря русским эмигрантам Морозовым). Задержалась часть интеллигенции, сотворившая культурное явление под название «Хансинский модернизм» — по иероглифам, входящим в названия городов Осака и Кобэ. Здесь жили основоположники многих японских музыкальных школ: А. Могилевский, Э. Меггер, А. Рутин, О. Каросулова и некоторые другие бывшие музыканты, танцовщики, преподаватели изящных искусств, не нашедшие себе места в Советской России. Здесь же открывались во множестве синематографы — символы новой, заграничной жизни. Хотя и японцы любили ходить в кино, это стало основным развлечением и заработком для многих живущих тут иностранцев.
Очень быстро Кобэ начал становиться своеобразным «микро-Харбином», где на маленькой площади, зажатые горами и морем, смешались в одном городе люди с разными взглядами, социальным положением, образованием, но общей судьбой — русские эмигранты, или «белые русские». Для нормальной жизни им уже не хватало старого иностранного сеттльмента у порта (сейчас это самый центр города), и многочисленные иностранцы пошли осваивать горы, выстраивая кто недорогие дома, а кто и роскошные, по японским понятиям, оборудованные печами — неслыханное в Японии дело! — особняки в предгорном, а значит, по понятиям Кобэ, престижном районе, называемом Китано.
Между Китано и старым европейским кварталом как раз и располагалась станция Санномия (или Санно-Номия, как назвал ее дожидавшийся там поезда из Иокогамы Давид Бурлюк). Она стала центром эмигрантского Кобэ, куда в ноябре 1924 года прибыли супруги Ощепковы.
Известно, что первоначально они жили в некоем пансионате, но очень скоро Василий Сергеевич нашел отдельное жилье. Его адрес сохранился на импровизированной «визитной карточке» — листочке, вырванном из харбинского блокнотика: Kobe, 137, Nakayamate-dori-chome. Запись не вполне понятная, но все же попробуем разобраться.
Длинную и широкую Накаяматэ-дори справедливо будет назвать проспектом, отделяющим в центральной части Кобэ равнинную прибрежную часть (вместе с тем районом, где находился ранее иностранный сеттльмент) от резко забирающих вверх предгорий (с жилым иностранным кварталом Идзинкан в районе Китано). Кварталы Накаяматэ по японской традции имеют нумерацию: 1-й, 2-й, 3-й и так далее. Из «визитки» Ощепкова непонятно, о каком квартале идет речь. Думаю, со временем нам еще предстоит сделать это открытие. Можно считать, что речь идет о сравнительно небольшом участке города, в самом его центре и неподалеку от станции Санномия. Правда, тут есть одна тонкость. Нынешняя, хорошо известная жителям не только Кобэ, но и всего региона Кансай, большая и оживленная станция Санномия находится сегодня не совсем там, где она была сто лет назад. Во времена Василия Сергеевича вокзал располагался там, где сегодня находится его сосед — станция Мотомати.
На свое новое место станция Санномия переехала лишь в 1933 году, но это расстояние не настолько велико, чтобы в корне изменить топографию города. Кроме того, помимо станции Санномия, настоящий центр Кобэ в то время формировал древний синтоистский храм Икута-дзиндзя, мимо которого не раз проходили супруги Ощепковы — святилище расположено так, что, живя в этой части города, не пройти мимо просто невозможно. И вы, если будете в Кобэ, обязательно зайдите сюда!
Если верить преданиям, Икута-дзндзя — один из древнейших храмов Японии. Он посвящен духу Вакахирумэ — сестре великой богини Аматэрасу, к родству с которой японцы относят историю возникновения императорской династии. Странно, но святилище стоит на этом месте тоже не со дня основания — когда-то оно располагалось примерно в том районе, где сейчас находится станции Син-Кобэ. Правда, его перенесли не в прошлом веке, а значительно раньше — 1200 лет назад. Основательницей храма считается легендарная императрица Дзингу, в царствование которой Япония впервые попыталась подчинить себе Корею, но наибольшую известность Икута-дзиндзя принесло историческое событие, случившееся много позже. В 1184 году здесь произошло сражение при Итинотани, в ходе которого дружины самураев Минамото Ёсицунэ обрушились со склонов гор на войска клана Тайра, обратив их в бегство. Этому важному эпизоду войны Гэмпэй, в результате которой в Японии на тысячу лет установилось господство самураев, посвящены многочисленные литературные памятники и пьесы для традиционных театров, а сам храм почитается как одно
из мест концентрации самурайского духа древней Японии — суровое и красивое место. В то же время — это Япония. Роща камфарных деревьев, лестницы, священные ворота тории в виде стилизованных петушиных насестов, много камня и истории — все это признаки обычного, в общем, для Японии синтоистского храма. Для нас же он выделяется только одним — зимой и весной 1925 года здесь стоял Василий Сергеевич Ощепков и так же, как мы, смотрел на эти каменные ступени, поднимался по ним, окидывал взглядом прекрасный, но не слишком дружелюбный по отношению к нему город Кобэ. Можно только еще раз представить, проходя по улочкам Китано, как здесь прогуливались в «ненавязчивом» сопровождении агентов полиции Мария и Василий Ощепковы. Здесь сохранились несколько домов — их современников, и, разглядывая их, картину тех дней не так уж сложно представить. Гулять по этому кварталу в хорошую погоду — истинное удовольствие, а навигаторами служат многочисленные карты Китано, расставленные на перекрестках.Зорге
Несмотря на то что все восемь лет работы Зорге в Токио и чуть меньший промежуток времени, что существовала его группа, их основным театром военных действий был центр Восточной столицы, сохранились свидетельства и о том, где еще побывали члены группы «Рамзая» за пределами железнодорожного кольца Яманотэ, в основном охватывающего центральную часть Токио. Никак не обойтись тут, конечно, без путешествий Зорге в Нижний город — Сита-мати, ту часть Токио, что лежит северо-восточнее парка и музеев Уэно, где он не раз встречался со своими друзьями и агентами, да и просто ездил сюда, как все токийцы, полюбоваться цветущей сакурой. Наверняка он бывал в районе Асакуса и храме Сэнсозди — современной туристической Мекке Токио, но подтверждений тому пока не найдено. Зато совершенно неожиданно нашли свидетельства того, что Зорге хорошо знал отдаленные окрестности Асакуса — своеобразное дно Нижнего города, среди самых известных кварталов которого на слуху только Ёсивара — поныне существующий с начала XVII века квартал проституток. Возможно, наш резидент бывал и там — почему нет? Но, думается, вряд ли он посещал это место с мужскими целями. Учитывая, что он плохо говорил по-японски, был фанатично чистоплотен и пользовался неограниченным кредитом симпатии европейских женщин, Ёсивара могла привлекать его скорее в исследовательских целях. Ведь, помимо всего прочего, он был доктором социологии, искренне и глубоко интересовался проблемами миграции из японских деревень. Фридрих Зибург свидетельствует: «Зорге буквально не давала покоя участь всех этих на свой страх и риск посылаемых в большие города девушек, зачастую, практически, еще девочек; его манера болтать с ними на ломаном японском языке, и в то же время оказывать им, как бы невзначай, знаки внимания, была просто восхитительна. В этой среде он пользовался необычайной любовью. Я никогда не забуду одну из прогулок с Зорге по Таманои — району Токио, где обитали самые дешевые и самые бедные проститутки. Надо сказать, что проституция в Японии имеет огромное значение и представляет собой одну из необходимейших сфер жизненных интересов японских мужчин Таманои — дно этой проституции. Тысячи крестьянских девушек в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет сидят в крошечных деревянных хижинах в ожидании клиентов. Эта невообразимая, потрясающая нищета — прямое следствие постоянного кризиса в сельском хозяйстве. Я никогда не забуду той серьезности и подлинного сострадания Зорге, с которыми он посвящал меня во все эти дела».
Квартал Таманои исчез в конце пятидесятых годов прошлого века, когда в 1957-м проституция была запрещена. Это место сегодня находится между станциями Хигаси-Накадзима и Хикифунэ. Когда я собирал материал для этой книги, то ровно месяц жил там, пользуясь благосклонностью и гостеприимством моих русских друзей. Туда я возвращался после поездок на кладбище Тама, после поисков дома Василия Ощепкова и даже на минуту представить себе не мог тогда, в каком интересном историческом месте я нахожусь. Таманои… Когда будете подниматься на новую токийскую телебашню «Токио Скайтри», чтобы удивиться красотам Восточной столицы, или будете просто любоваться на нее со стороны, вспомните, что примерно в этом месте, называющемся в переводе на русский язык «вытолкнутое вверх», Рихард Зорге спускался на дно японского общества, чтобы увидеть весь его ужас.
Но гораздо чаще советский резидент отправлялся в прямо противоположную сторону — в сторону Иокогамы и Камакуры, где находилась дача посла Германии в Токио. Увы, снова — ее адрес неизвестен, но, судя по удалению, это Иокогама. Поездки на виллу посла заметно участились после 1938 года, когда высший дипломатический пост в миссии занял друг и невольный информатор Зорге генерал Отт, так что это место могло бы стать важной точкой в нашем своеобразном «путеводителе».
В этом же направлении, но значительно дальше — в шестидесяти километрах от Токио, за популярным летним курортом Эносима находится городок Тигасаки, где Макс Клаузен снимал домик на берегу моря. Разумеется, его дача использовалась как точка радиоприема и радиопередач группы «Рамзая». Домик, расположенный в трех сотнях метров от океана, стоял на сваях. В пространстве между полом и землей было удобно прятать рацию, что Клаузен и делал. Зорге часто приезжал сюда — жаль, что точный адрес неизвестен, а в некоторых источниках Тигасаки и вовсе указан как Хигасаки.
Ганс Отто Мейснер в своей книге подробно рассказывает историю, которую никто больше не воспроизводит и не вспоминает. Если верить Мейснеру, то весной 1939 года «Зорге арендовал небольшой деревянный домик в фешенебельном квартале пригорода, от которого до Токио было не более часа езды на автомобиле. Залив, на берегу которого находился домик, служил для местных рыбаков якорной стоянкой их судов. Мияги удалось подыскать человека, который согласился сдать в аренду свое суденышко и остаться при этом шкипером на нем. Устроившись в своем новом домике, Зорге пригласил этого человека к себе и прямо предложил ему крупную сумму в американской валюте, если тот согласится отдать свою шхуну в полное распоряжение Зорге и будет держать язык за зубами, не задавая лишних вопросов. Если у рыбака поначалу и были какие-то колебания, то потом он очень быстро забыл о них.