Шпионы и все остальные
Шрифт:
Палец сказал:
— Ну, покажь.
Середов показал. Точно, трещины. Следы от эпоксидки. Палец и Зарембо еще раз осмотрели свои «трубы». Зарембо показалось, что ту, которая у Пальца, раньше Леший носил — у нее чехол был потерт точно так же, он еще собирался заменить его.
— Так что, выходит, этот Лев Николаевич склад спецоборудования ФСБ грабанул? — спросил Середов.
— Прямо тебе грабанул, — ответил Палец. — Купил. Значит, концы есть.
— Вот блин! Я там пахал, как папа Карло, жизнью рисковал, и у меня никаких концов не осталось! А этот хрен, неизвестно кто он и откуда, спокойно
— Это тебе неизвестно откуда. А на Лубянке, может, он в уважухе. И каждый завсклада поручкаться бежит, считает честью…
— Стало быть, крутой хрен этот Лев Николаевич, — сказал Зарембо.
— Крутой не крутой, а про Хранилище он ничего не знал! — не сдавался Середов. — А мы — знаем. Кто круче?
— Ага. Сравнил х…й с пальцем, — сказал Палец.
На глубине не очень-то посмеешься. Но Зарембо не мог сдержаться. Сдавленным таким смехом: гы-ы-ы.
— Чего ржешь?
— Ты, Палец, только что себя с х…ем сравнил, — пояснил Зарембо. — Не в твою пользу, извини.
Да, смешно. Очень смешно. Посмеялись. В конце концов Палец согласился:
— Ты прав, Зарембо. Да, до этого х…я, до Льва Николаевича, нам всем еще расти и расти.
Шли долго и достаточно тяжело. Путались в ходах, один раз свернули не туда, пришлось возвращаться, намотав пару лишних километров. Давало себя знать кислородное голодание: появилась одышка, все потели, руки-ноги стали как ватные. Казалось, что следом кто-то идет, выглядывает из боковых ответвлений, целится в незащищенные спины…
— Может, вернемся? — сказал Ржавый, который подвернул ногу и заметно прихрамывал. — Как-то неудачно все складывается… Лучше отдохнуть и в другой раз попробовать…
Он думал, что товарищи набросятся на него с насмешками и упреками, но нет.
— Каждый раз так, — мрачно сказал Палец после некоторого молчания. — Особенно когда растренирован…
— Да в прошлый раз вроде полегче было.
— Это тебе кажется, — сипло сказал Зарембо. — Никогда легко не бывает. В прошлый раз ты тоже ныл. Потерпи, сейчас мы на правильном пути. Через час-полтора придем.
Дальше двигались молча, с трудом переставляя ноги в тяжелых ботинках и напряженно вглядываясь во тьму. Мигание красного светодиода они заметили издалека.
Пых… Пых…
Люк на шахте «Бухенвальда» никуда не делся, ясное дело. И низкий каменный потолок. И особый тухлый мрак, который здесь, на шестидесяти с лишним метрах, ощущается как присутствие живого существа. Точнее, ты ощущаешь свое присутствие в нем. Внутри. Тебя проглотили. Тебя переваривают…
Кстати, в коровьих желудках вырабатывается вполне себе горючий биогенный метан.
Сгрузили вещи возле шахты, повалились на сырую землю, полежали полчаса, приходя в себя. Потом Палец стал готовить автоген к работе, а Зарембо делал замеры на газоанализаторе.
— Просачивается понемногу откуда-то, — сказал он. — Но концентрация никакая, меньше двух процентов.
— Меньше двух — считай что ничего, — сказал Палец.
— Помню, Леший что-то такое говорил про метан, — сказал Середов. — Когда в малой концентрации…
— Опять ты со своим Лешим, — раздраженно сказал Палец. — Что он говорил?
— Если, мол, метан появился, надо тут же уходить… Сколько бы его ни было…
— Умный больно…
Тогда бы вообще в «минус» никто не ходил…— Вот, ноль шесть. Один и шесть. Опять ноль-три… — Зарембо обошел вокруг шахты, глядя на показания прибора. — По нулям. Опять ноль шесть. Такое впечатление, где-то тонкой струйкой, еле-еле…
— Мышь пернула, — предположил Середов.
Смех смехом, а делать что-то надо. Не будут же они здесь сидеть и смотреть друг на друга.
Зарембо встал на крышку люка, поднял газоанализатор над головой. Метан, как известно, легче воздуха.
— Ноль девять. Значит, вентиляция какая-никакая есть, иначе тут нагнало бы до гребаной мамы.
— Ладно. Смотри! — Палец достал зажигалку, щелкнул колесиком — вспыхнул и задрожал красноватый огонек. — Видишь? Ничего не взрывается. Здесь даже бензин плохо горит, потому что кислорода мало. А теперь слезай, надо работать. Вскроем шахту — считай, полдела сделано.
Он включил горелку, отрегулировал пламя. Крышка люка соединялась с нижним кольцом толстой стальной пластиной. Она, в свою очередь, заканчивалась увесистым цилиндром с прорезью, рядом металлических кнопок и мигающей светодиодной лампочкой. Это и был замок. Возможно, для специалиста-«медвежатника» он не представлял большой проблемы. Возможно. Но вариант с «медвежатниками» отпадал по определению.
Палец поднес сопло горелки к пластине, увеличил подачу кислорода. Голубой наконечник пламени клюнул металл, расплылся по поверхности. Сталь понемногу меняла цвет. Палец еще подкрутил вентиль кислорода.
— А вдруг метан из шахты прет? — предположил вдруг Середов.
Палец посмотрел на него.
— Отвали. Не болтай под руку.
Горелка гудела, в стороны полетели желтые искры. Крохотный участок пространства наполнился ярким светом, он кусал и жег успевшие приноровиться к темноте глаза. Середов и Зарембо надвинули инфракрасные очки. Пламя уверенно вгрызалось в металл, кислород выдувал расплавленные брызги, похожие на золото.
Золото, золото… Оно близко. После «Бухена» еще один переход, привал. И последний рывок к «Адской Щели» и Хранилищу.
В этот раз все будет по-другому. Они не будут бегать по цыганам и бандитам, рискуя жизнью и свободой.
Трепетов поможет им с обналичкой и «отмывом». Он обещал. Для него это пара пустяков. Уже сегодня вечером золотые слитки превратятся в живые деньги. Завтра в это же время они втроем будут сидеть в приватной кабине «Дворянского гнезда» или в «Грине», обсуждать, куда вложить первые сотни тысяч долларов. Недвижимость, бизнес… или, блин, пацаны, а может, опять перевести их в золото — только банковское, легальное? А что — прикольно ведь, да?
А можно и не вкладывать никуда. Красиво и весело прогулять. Съездить куда-нибудь. Багамы. Карибы. Спустить все за неделю-другую. Потому что потом будет еще, еще и еще. И эти золотые брызги, осыпающиеся на грязный бетон, превратятся в сияющий, ослепительный поток — только успевай подставлять руки!
…В какой-то момент им показалось, что именно это и произошло. Что-то ослепительное хлынуло из «Бухенвальда» наружу. Как будто пламя горелки прошило крышку люка насквозь и оттуда навстречу протянулось такое же пламя, только не бело-голубое, а золотое и — больше, гораздо больше.