Штангист: Назад в СССР. Том 2

Грюкнув калиткой, я пошел по темному двору к крылечку. Теплый свет окон несильно разгонял тут тьму, и потому приходилось смотреть под ноги, чтобы не угодить в лужу.

Я услышал, как за спиной несколько раз крякнул стартер, когда Константин Викторович стал жать лапку мотоцикла. Потом звонко заработал двигатель. Свет фары пробился сквозь щели забора и завернулся. Это тренер выехал с полянки, развернувшейся перед двором. Потом мотоцикл гулко понес его по гравийке прочь от моего дома.

Вдохнув прохладный воздух осеннего вечера, я быстро заскочил на крыльцо. Войдя на веранду, отправился в дом.

Кухонька была пустой. Из большой комнатки приглушенно звучал радиоприемник. Диктор рассказывал что-то о сельскохозяйственных достижениях колхозников на Кубани.

Я заглянул в комнату, чтобы поздороваться. Бабушка сидела под торшером, стоявшим на тумбе, и сонно вязала шерстяной носок. Мама же, увлеченно штопала мои домашние штанишки.

— Привет всем, — сказал я. — Я отзанимался. Что у нас на ужин?

Мама с бабушкой, отвлеклись от своих дел. Обе глянули на меня, а потом вдруг переглянулись. Во взгляде обеих женщин блестела какая-то обеспокоенность.

— Бабушка налепила вареников, — сказала мама.

— Если хочешь, там есть макароны по-флотски, — сказала бабушка. — Я тебе специально курочку зарубила. Сделала макароны с белым мясом, как ты любишь.

— Спасибо, ба.

— Давай разогрею, — опершись о подлокотники кресла, попыталась, было встать бабушка, но мама ее остановила.

— Ма, сиди. Я сама.

— Да ладно. Я разгоняю, — сказал я, — не дергайтесь.

— Вов, да ладно. Ты устал. Давай я тебе наложу, — предложила мама.

Отложив шитье, она направилась на кухню. Пожав плечами, я пошел в свою комнатку, положил сумку у шкафа, сам стал переодеваться. Потом, пока макароны скворчали на разогретой с вечера печке, я наскоро умылся.

Так приятно было смочить руки, лицо и шею в прохладной воде после тренировки. Все чаще в моей новой жизни я обращал внимание на простые радости, которые люди привыкли не замечать.

Мама молча разогрела мне ужин. Наложив в тарелку, поставила макароны на стол. Сама занялась чайником, чтобы приготовить мне чаю.

— Спасибо, — сказал я, садясь ужинать.

Мама что-то неразборчиво буркнула. Выглядела она какой-то напряженной, обеспокоенной. Будто бы что-то случилось.

— Ма, все нормально?

Залив в чайник, мама вернула его на разгоряченную печку. Бросила на меня робкий взгляд. Потом, вздохнув, села напротив.

— Да нет… Ничего такого не случилось, — промямлила она.

Я отправил полную макарон с мясом ложку в рот. Поджаристые, они были необычайно вкусны. За все то время, пока я живу моей новой, второй жизнью, я понял, как сильно можно наслаждаться простой едой. В две тысячи двадцать чертежом нас баловали всякой шаурмой и фастфудом. Вредной дрянью, что не несет в себе ничего полезного. Да, все это вкусно, глупо спорить. Однако сейчас, для меня, никакие фастфуды не идут в сравнение с простыми макаронами с мясом, заботливо приготовленными специально для меня. Было в этой простой еде что-то особенное. Какие-то старания, с которыми ее готовили, чтобы получилось вкуснее.

— Это не так, — сказал я, прожевав пищу. — Я же вижу, ты беспокоишься. Расскажи, ма, что у тебя на душе такое?

Мама напряженно помолчала, как бы собираясь с силами, потом, наконец, заговорила:

— Вить, я думаю, тебе стоит бросить тренировки по штанге. Давай запишем тебя на какой-нибудь другой спорт, а? Не такой вредный.

Я нахмурил брови. Отставил тарелку с макаронами.

— Почему ты снова об этом заговорила? Я думал, ты не против занятий.

— Была не против, — мамины глаза забегали. — Но потом я…

Она задумалась на мгновение, ища, а может быть, выдумывая аргумент.

— Потом я прочла в одном журнале, что для детишек вредно заниматься штангой.

— Если бы было вредно, у нас не открывали бы секции для школьников, — заметил я. — А что за журнал. Можно почитать?

— Ну… Он на работе мне подвернулся. Кто-то с бухгалтерии, наверное, принес. Ну вот в обед и попался мне на глаза.

— И в чем же вред?

— Там говорили, что ты перестанешь расти от тяжелой атлетики. Что останешься низкорослым, а кости у тебя будут слабые, ломкие. В общем… Я против.

— Если правильно делать заминку и разминку, правильно рассчитывать нагрузки, все будет хорошо. Константин Викторович — хороший тренер. Он знает подход к тренировкам детей. Знает, как правильно составлять программу.

— Да, но я все равно против, — нахмурила брови мама.

— Почему?

— Потому что для тебя это будет вредно, Вова. Как ты не поймешь?

— Не пойму. Объясни.

— Потому что… Потому что мне сказали, что ты не приспособленный к штанге. Что у тебя сложение не то.

— Кто сказал?

— Неважно, — покачала она головой.

— Кто сказал, мама? Рыков?

— Да как же ты не поймешь, что я за тебя переживаю! — повысила голос мама. — Разве не ясно? Ты ничего в своей штанге не добьешься, а здоровья уже к восемнадцати годам там оставишь немерено! Ну разве ж так можно? Здоровье свое за просто так проматывать?!

— Тебе сказал это Рыков?

— Да какая разница, кто сказал?!

— Это был Рыков, — кивнул я. — Он тебе небылиц порассказал, когда был у нас дома. Мам, я ж говорил, не слушать его. Он плохой человек.

— И ничего не плохой! Он тебе тоже добра желает! — Вдруг встала мама. — Хочет, чтобы ты свое здоровье за просто так не тратил! Он видит, что ты в этом спорте бесперспективный!

— Так, — строго начал я. — Успокойся и давай поговорим нормально. Расскажи мне все, что он тебе говорил. А я тебе объясню…

— Не буду я тебе ничего рассказывать! — Крикнула мама.

Даже испуганная бабушка пришла из кухни, чтобы посмотреть, почему мама ругается.

— Ты больше не ходишь на штангу и все тут! Я твоя мать! Я лучше знаю, что для тебя полезно!

— Ну вот, — я вздохнул. — Снова здорова.

— Так. Все. — Она пошла ко мне в комнату.

Я тоже встал и проследовал за ней. Остановился на входе.

— И что ты делаешь? — Спросил я, когда увидел, как мама роется в моих тренировочных вещах.

— Что-что? — Раздраженно ответила она. — Где они? А! Вот!

Мама достала штангетки.

— Не надо нам в семье этого добра! Понял, Вова?! — Потрясла она ими.

— Успокойся и положи обувь на место. Давай поговорим.

— Нет, Вова! Вижу, ты меня не слышишь!