Штатский

То есть Парамонов не был экспертом, даже дилетантом не был в немецкой форме и прочих аксессуарах вермахта. Среди его товарищей и коллег были всякие, кое-кто даже фотками хвалился со всяких фестивалей и реконструкций. Так вот, Александр давно научился чувствовать как-то подсознательно и для себя необъяснимо, насколько та или иная деталь соответсвует общему стилю костюма. К примеру, взять его сейчашние шмотки — всё в кассу на период с сороковых по шестидесятые годы, только фуфайка не в тему. А у двух чудиков вся одежа аутентична. И вон у тех зольдатов тоже. И рожи такие противные, прямо на генетическом уровне. Хуже только язык их услышать. И цвет формы, это их фельдграу, «серый лесной» с души воротит.

Как накаркал Александр, реконструкторы начали лопотать тоже аутентично, на немецком языке. Все эти «их», «хальт», «форверст» легко вычленялись русским ухом, взращенным на играх в войнушку. Лошадь отреагировала на команду так, словно она знает немецкий язык лучше Парамонова и встала, не доезжая до мертвеца метров тридцать. Один из пассажиров поднял винтовку, приложился и выстрелил в ежащее на дороге тело. Звук был настоящий, за это Александр мог поручиться. Раньше он не смог бы на слух отличить выстрел из «Мосинки» от выстрела из «Маузера», просто у его знакомых ни у кого не было «Маузеров». А вот теперь услышал и ощутил — есть отличие. А почему он решил, что это именно «Маузер»? Так мушка характерная, много раз виденная, даже с такого расстояния словно кричала — это не Мосинка! А если не винтовка Мосина, то что еще? Тем более, в руках этих как бы «немцев».

Как бы немец удовлетворился результатом выстрела в тело, телега поехала дальше. То есть ближе, теперь она была ближе к кустам, в которых лежали участники странного приключения или галлюцинации. Поравнявшись с трупом, солдаты, не слезая с телеги оглядели дорогу, а может и следы на ней, успокоились окончательно и продолжили движение. Тот, который стрелял, даже отложил винтовку. Парамонов сотоварищи даже дышать перестали, никому не хотелось, чтоб по их кустам начали стрелять эти резкие реконструкторы. Какие-то они слишком настоящие, заключил для себя наш герой, когда телега попылила мимо них. Ему такие не нравятся. И самолеты, кстати, тоже.

Грибы! Спасительная мысль про грибы-галлюциногены озарила его невеселое существование, а потом также быстро погасла. Если глюки такие качественные, яркие и длительные, то каковы шансы, что его откачают на той полянке? Когда найдут, если найдут. Если будут искать. Нет уж, гипотеза с отравлением грибами на пустой желудок в непролазном лесу слишком печальная. Лучше уж пусть он попал в прошлое. Да? А есть из чего выбрать еще? Огласите весь список, пожалуйста! Третью гипотезу он настрадал сам прямо в кустах: лес захватили сбрендившие германофилы-реконструкторы, перешедшие белорусскую границу в оружием, на немецких лошадях и с применением авиации. Уже договаривая себе эту версию, Парамонов чувствовал — нерабочая. Телега, самолеты — где их взять? Опять же местные слишком уверенно подыгрывают. Сколько им заплатили, из какого театра привезли? Какую сверхидею заставил реализовывать режиссер?

— Мужики, а вы из какого театра?

— Из погорелого, москвич. Раз ты такой умный, лучше скажи, что дальше делать будем?

— А чего думать, немцев бить. — Честное слово, это не Александр сказал, оно само вырвалось. В кровь впиталось не то с рассказами про погибшего деда, не то с просмотром фильмов по черно-белому телевизору. Но вырвалось легко и не встретило отторжения в душе или мозгу.

— Чего, будем в армию пробираться?

— Зачем нам армия? Армия уже обосралась, сам говоришь. Кто нам гражданским мешает их хреначить самым гражданским способом?

— Верно! А то эти военные, им только волю дай. Ружжо не дадут, а уже маршировать учат. Шоб им пусто было, пустобрехам! Малой кровью могучим ударом…

— Охолонись, ты буйный что ли? Как зовут?

— Василием мать нарекла. Не буйный я. Не боись.

— Это он под занятия по строевой попал. — Пояснил Алексей. — Накормить не накормили, солдатские книжки не выписали, а уже на строевую дернули. Это чтоб нам не скучно было перед отправкой со сборного пункта.

Александр понимал, что он погружается всё глубже в пучину того бреда, который разворачивался перед ним. Я вот тоже не уверен, что смог бы удержаться в здравом рассудке, попав, как он. И слава богу, что попал не я. А то кто бы вам рассказал эту историю. Я продолжу?

Глава 3

Трофейщики

По внешнему виду два мужичка, почти местный и смолянин, выглядели ровесниками москвичу. Но их лёгкая почтительность перед городским аж из самой Москвы давала ему как бы право как бы командовать. В некоторых мелочах. А еще Александр прикинул, что по такой жизни, какая тут во всю ширь разлилась, у каждого надо годков по пять минимум вычитать. То есть, видишь дядьку лет сорока, будь уверен — ему не больше тридцати пяти, а то и тридцатник. Просто отсутствие Блендамеда, Нивеи и Жилетта превращают лицо… в неэлегантную подошву. А скудное питание и покрой лапсердака делают фигуру несколько специфической. Рабочий человек — это звучит гордо, а выглядит и пахнет не очень.

Вывод какой? Им обоим чуть за тридцать, молодняк! Пластилин в руках опытного руководителя, марионетки, лёгкая добыча грамотного манипулятора. Да хотя бы его фраза, что Александр из Москвы, ведь поверили! А чему тут верить-то, какие мои доказательства? Лапсердак третьего срока носки да кирзовые сапоги. Ах нет, еще ремень справный из-под пиджака мелькает, так он и трофеем может быть. С настоящего москвича.

Ладно, это ерунда всё, если эти двое готовы воевать вместе со мной, то они ресурс. Ценный как не сказать что. Из ресурсов у него сейчас только нож и два мужичка. Но не просто мужичка, а побывавшие под штурмовкой с самолета, ученые то есть. Можно сказать, стреляные воробьи. А кто ничему не смог научиться, тот уже остыл на обочине.

— Мужики, вы тело обыскали, ничего полезного в карманах нет?

И сразу взгляды такие подозрительно-уважительные. Мол городской-то ушлый, на ходу подметки режет. Это, мол, хорошо, не пропадем мы с ним.

— Да какое там, малохольный был какой-то. Ни сидора с собой не нес, ни узелка. — Фраза в устах Василя прозвучала как эпитафия.

— А ваши сидора где?

— А твой?

— Так у меня корзинка!

— Шо, и всё? Тю-ю! А сказал, москвич. Сбрехал, поди?

Блин, только что Александр мысленно упрекал селян в простодырости, а они моментом реабилитировались. Да уж, с такими дело делать можно. А что еще удивляет: один со Смоленщины, второй из Минской области, а оба почти как братья. Плевать, что выговор разный, смотрят похоже, одеты как с одной свалки, движутся и то одинаково. Что значит из одного класса пацаны. Какие-то штаны пузырями на коленках, ботинки не ботинки, недоразумение на шнурках со спущенными носками, у одного косоворотка под убитым пиджаком некогда коричневого цвета, у второго сорочка, застегнутая до шеи под таким же почти клифтом. И кепки у всех — родные сестры его, Парамонова кепки.

Сходили за сидорами, у Алексея условно фабричного пошива весь в заплатках почти белый вещмешок, у Василя дерюжный мешок, завязанный за углы веревкой. Да уж, корзинка выпадает из ансамбля. Лучше уж было с чемоданом за грибами идти. Как в том мультике про дядю Федора. В котомках у крестьян не оказалось ничего путного. Из оружия только шило и кусок лезвия от опасной бритвы. Из еды пара луковиц на троих и горсть проса. По паре портянок у каждого, иголки с нитками. О! У Александра тоже портянки есть во внутреннем кармане пиджака. Он вытащил их и увидел, как на траву выпали две скукожившиеся сигареты без фильтра.

— Ого, москвич, да ты богатый на курево.

— Хорош обзываться, Александр я, говорил уже. А у вас что, курева нету.

— Нету, — со вздохом просипел Алексей, явно тяготящийся этой бедой.

— Ну и хорошо. Забирайте, это последние. Сейчас выкурите, и начнется у нас полезная для здоровья жизнь.

— А ты? Сам не будешь что ли?

— Война идет. Курево сейчас только помехой станет. Считайте, я уже бросил. А вы после меня.

Подобревшие лица, долгие затяжки голодных до никотина организмов, кстати, пальцы у обоих не желтые, значит не такие уж они запойные куряки. Голову на плаху за затяжку не положат.