Штирлицы не нашего времени

И вторая ошибка – представлять Пушкина отъявленным вольнодумцем, радикальным борцом с режимом и самодержавием вообще.

Но нет! Он был зол на язык, он не испытывал пиетета перед чинами, он был способен на критику или, точнее, на те или иные предложения по рационализации государственной и общественной жизни. Но если одно только отсутствие в человеке раболепства уже само по себе воспринимается как радикализм, то это проблема режима и проблема последующих исследователей этого режима!

Взглянем на его историю непредвзятым оком. Забудем, что перед нами великий поэт.

Итак, через три года после выпуска его отправляют, как бы в ссылку, в Бессарабию, в канцелярию полномочного смотрителя за «южными колониями» генерала Инзова. Однако, по непредвиденным причинам, маршрут пушкинского путешествия резко меняется. Он едет в Крым, на Кавказ, странствует в свое удовольствие и как бы бесцельно по всем южным, недавно присоединенным и склонным ко всяким «эксцессам» окраинам империи; когда же попадает, наконец, к месту своей службы, то к его странствиям и полугодовому опозданию относятся более чем снисходительно, и молодой чиновник продолжает столь же рассеянный образ жизни: странствует, опять-таки без всякой видимой цели, по Молдавии, наезжает в Одессу, вступает в масонскую ложу, знакомится с членами южного декабристского общества (с членами северного был знаком и раньше) – хороша же ссылка!

Затем вдруг переводится в Одессу, в канцелярию другого большого вельможи – графа Воронцова – известного англофила и либерала, за которым, по российским понятиям, нужен глаз да глаз. Амурничает с его супругой и пишет про своего начальника оскорбительные эпиграммы (“Полу-милорд, полу-купец”, – и так далее). Без особых, заметим, неприятных для себя последствий.

Турне завершается в родовом поместье Михайловском, где в течение двух лет «наше всё» отдыхает от трудов праведных, сочинительствуя, ведя оживлённую переписку, разъезжая по усадьбам соседних помещиков и т.п.

Всеми силами рвался в декабре 1825 г. на Сенатскую площадь, но вот незадача: дорогу перед пушкинским возком перебежал заяц. Александр Сергеевич моментально смекнул, что это – дурная примета, и повернул обратно.

Примета оказалась действительно скверной: декабристов расстреляли, повесили, сослали. «Солнце русской поэзии» шлёт им жизнерадостное: «Оковы царские падут, и на обломках самовластья…», после чего едет на личную аудиенцию к Николаю I. Поэт и самовластец беседуют около часа с глаза на глаз, после чего вольнолюбивый Пушкин получает освобождение от цензуры (царь-батюшка всемилостивейше берется цензурировать пушкинские произведения сам), а Пушкин круто обращается, как бы сейчас сказали, к патриотической теме: творит поэму «Полтава», пишет про Петра I и его «арапа».

В 1828 г. туповатые «деятели правящего режима» пытаются засудить его за грехи молодости – ёрническую поэму «Гаврилиада». Однако высочайшим повелением преследование в отношении Пушкина прекращено, и этот сугубо штатский человек, к тому же официально отстраненный от государственной службы, отправляется на войну с Турцией, на Кавказ, в действующую армию, аж под стены осажденного Эрзерума.

Конец ознакомительного фрагмента.