Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Но, однако, - продолжают мои гости, - ему от этого ничего не помоглося, - вчера с ним новая история вышла.

И рассказали мне такую новость, что стало мне моего прежнего однофамильца очень жалко.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Жена Лапутина, которой они сделали предложение в заштопанном фраке, была ещё щекотистее мужа и обожала важность. Сами они оба были не бог весть какой породы, а только отцы их по откупам разбогатели, но искали знакомства с одними знатными. А в ту пору у нас в Москве был главнокомандующим граф Закревский, который сам тоже, говорят, был из поляцких

шляхтецов, и его настоящие господа, как князь Сергей Михайлович Голицын, не высоко числили; но прочие обольщались быть в его доме приняты. Моего прежнего однофамильца супруга тоже этой чести жаждали. Однако, бог их знает почему, им это долго не выходило, но, наконец, нашёл господин Лапутин сделать графу какую-то приятность, и тот ему сказал:

– Заезжай, братец, ко мне, я велю тебя принять, скажи мне, чтобы я не забыл: как твоя фамилия?

Тот отвечал, что его фамилия - Лапутин.

– Лапутин?
– заговорил граф, - Лапутин... Постой, постой, сделай милость, Лапутин... Я что-то помню, Лапутин... Это чья-то фамилия.

– Точно так, - говорит, - ваше сиятельство, это моя фамилия.

– Да, да, братец, действительно это твоя Фамилия, только я что-то помню... как будто был ещё кто-то Лапутин. Может быть, это твой отец был Лапутин?

Барин отвечает, что его отец был Лапутин.

– То-то я помню, помню... Лапутин, Очень может быть, что это твой отец. У меня очень хорошая память; приезжай, Лапутин, завтра же приезжай; я тебя велю принять, Лапутин.

Тот от радости себя не помнит и на другой день едет.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Но граф Закревский память свою хотя и хвалил, однако на этот раз оплошал и ничего не сказал, чтобы принять господина Лапутина.

Тот разлетелся.

– Такой-то, - говорит, - и желаю видеть графа.

А швейцар его не пущает:

– Никого, - говорит, - не велено принимать.

Барин так-сяк его убеждать, - что "я, - говорит, - не сам, а по графскому зову приехал", - швейцар ко всему пребывает нечувствителен.

– Мне, - говорит, - никого не велено принимать, а если вы по делу, то идите в канцелярию.

– Не по делу я, - обижается барин, - а по личному знакомству; граф наверно тебе сказал мою фамилию - Лапутин, а ты, верно, напутал.

– Никакой фамилии мне вчера граф не говорил.

– Этого не может быть; ты просто позабыл фамилию - Лапутин.

– Никогда я ничего не позабываю, а этой фамилии я даже и не могу позабыть, потому что я сам Лапутин.

Барин так и вскипел.

– Как, - говорит, - ты сам Лапутин! Кто тебя научил так назваться?

А швейцар ему отвечает:

– Никто меня не научал, а это наша природа, и в Москве Лапутиных обширное множество, но только остальные незначительны, а в настоящие люди один я вышел.

А в это время, пока они спорили, граф с лестницы сходит и говорит:

– Действительно, это я его и помню, он и есть Лапутин, и он у меня тоже мерзавец. А ты в другой раз приди, мне теперь некогда. До свидания.

Ну, разумеется, после этого уже какое свидание?

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Рассказал мне это maitre tailleur Lepoutant с сожалительною

скромностью и прибавил в виде финала, что на другой же день ему довелось, идучи с работою по бульвару, встретить самого анекдотического Лапутина, которого Василий Коныч имел основание считать своим благодетелем.

– Сидит, - говорит, - на лавочке очень грустный. Я хотел проюркнуть мимо, но он лишь заметил и говорит:

– Здравствуй, monsieur Lepoutant! Как живёшь-можешь?

– По божьей и по вашей милости очень хорошо. Вы как, батюшка, изволите себя чувствовать?

– Как нельзя хуже; со мною прескверная история случилась.

– Слышал, - говорю, - сударь, и порадовался, что вы его по крайней мере не тронули.

– Тронуть его, - отвечает, - невозможно, потому что он не свободного трудолюбия, а при графе в мерзавцах служит; но я хочу знать: кто его подкупил, чтобы мне эту подлость сделать?

А Коныч, по своей простоте, стал барина утешать.

– Не ищите, - говорит, - сударь, подучения. Лапутиных, точно, много есть, и есть между них люди очень честные, как, например, мой покойный дедушка, - он по всей Москве стелечки продавал...

А он меня вдруг с этого слова враз через всю спину палкою... Я и убежал, и с тех пор его не видал, а только слышал, что они с супругой за границу во Францию уехали, и он там разорился и умер, а она над ним памятник поставила, да, говорят, по случаю, с такою надписью, как у меня на вывеске: "Лепутан". Так и вышли мы опять однофамильцы.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Василий Коныч закончил, а я его спросил: почему он теперь не хочет переменить вывески и выставить опять свою законную, русскую фамилию?

– Да зачем, - говорит, - сударь, ворошить то, с чего новое счастье стало, - через это можно вред всей окрестности сделать.

– Окрестности-то какой же вред?

– А как же-с, - моя французская вывеска, хотя, положим, все знают, что одна лаферма, однако через неё наша местность другой эфект получила, и дома у всех соседей совсем другой против прежнего профит имеют.

Так Коныч и остался французом для пользы обывателей своего замоскворецкого закоулка, а его знатный однофамилец без всякой пользы сгнил под псевдонимом у Пер-Лашеза.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые, под заглавием "Московский козырь (Маленький жанр)", - "Газета А. Гатцука", 1882, от 6 и 13 марта. С изменённым заглавием и с некоторыми изменениями в тексте вошло в сборник "Святочные рассказы" (1886).

Стр. 110. Maitr taileur - правильно: Maitre tailleur (портной).

Стр. 111. ...одна лаферма...
– "Лаферм" - табачная фирма.

Когелет - еврейское название библейской книги "Екклезиаст".

Стр. 112. Рабские кафташки - традиционные кафтаны старообрядцев (истинных "рабов божиих").

Стр. 113. ...напротив главнокомандующего дома...
– т. е. дома московского военного генерал-губернатора.

Стр. 115. ...по-нынешнему, пятнадцать рублей, а по-тогдашнему счёту на ассигнации - пятьдесят два с полтиною...
– В 1839 г. курс в 3 рубля 50 копеек ассигнациями (бумажными деньгами) за серебряный рубль был объявлен постоянным.

Поделиться с друзьями: