Шторм и ярость

Мэттью пришлось высвободиться из моих рук, словно я была осьминогом. Когда он подвел меня к креслу, я увидела, что Николай был в кабинете за своим столом, а Зейн… стоял рядом со мной, как часовой.

Как будто он всегда был рядом.

Мэттью сел в кресло напротив, и я пристально на него посмотрела. Под опухшими глазами – плотные тени, в уголках рта – жесткие морщинки.

– Это была ошибка, – сказала я, положив руки на колени. – Вот что сказал мой отец. Я должна была быть связана с Зейном все это время.

– Мы не знали, Трин. Мы думали, что поступаем правильно, – Мэттью взглянул на Николая, а затем на Зейна. Прошло долгое мгновение. – Твоя мать должна была отвезти тебя к Эбботу. Это то, что она нам сказала, и по сей день мы с Тьерри понятия не имеем, почему она этого не сделала. Может, она просто чувствовала себя в безопасности с Тьерри, со мной. И ты так хорошо отнеслась к… – он откинулся на спинку кресла, прерывисто дыша. – Ты так хорошо отнеслась к Мише. Мы думали, это он. Мы начали тренировать вас вместе, и вы оказались связаны. Мы ни о чем таком не подозревали, пока… он не появился.

Я взглянула на Зейна. И хотя лицо у него было впечатляюще спокойным, чувствовалось, что его замешательство смешивается с моим.

– Вы двое, казалось, сразу нашли друг друга, – продолжал Мэттью. – Будто ты нарочно оказалась там, чтобы увидеть его прибытие. И он единственный знал, что ты была в Большом Зале. Он нашел тебя, когда тебя ранили. Он знал, а Миша – нет.

– Это правда, – сказал Николай, привлекая наше внимание. Он был сосредоточен на Зейне. – Мы все сидели без дела, и вдруг ты занервничал. Сказал, тебе нужен свежий воздух. Мы пробыли на улице не более пары минут, прежде чем наткнулись на нее.

Зейн медленно кивнул, а затем посмотрел на меня.

– Я не знал, что она ранена. Мне просто нужно было выйти и продолжать идти.

– Защитников выбирают при рождении. Это то, что нам говорят, и, похоже, это правда. И хотя вы двое никогда не были связаны, ты мог чувствовать ее. – Слабая улыбка появилась и исчезла, когда Мэттью провел рукой по лицу. – Вот тогда мы и поняли, что это был ты. Мы просто не знали, что делать, и твой отец…

– Он ничего не прояснил. Он просто позволил всему этому случиться, – я резко втянула воздух. – Миша не был плохим человеком. Я знаю. И ты дол- жен это знать, Мэттью. Он был хорошим, нормальным и…

– И он никогда не должен был быть твоим Защитником. Мы совершили ошибку, Тринити, а ошибки… – Мэттью покачал головой. – Я до сих пор не знаю, как он дошел до всего этого. Думаю, может, связь исказила его, сделала восприимчивым к влиянию Баэля, заставила думать и чувствовать так, как он думал и чувствовал. Кажется, это единственное стоящее объяснение.

Может, так оно и было.

Возможно, Мэттью был прав и связь, навязанная не тому Стражу, медленно отравляла его. Впрочем, я не была уверена. Он сказал о Предвестнике, который был здесь. И то же самое сказал мой отец.

Мэттью знал это. Как и Николай. Я рассказала Мэттью и Тьерри по телефону. Зейн повторил все своему клану. Было легче думать, что Мишу испортила связь. Мне хотелось думать, что так оно и было.

Но как я должна после всего этого двигаться дальше?

* * *

Я шла по незнакомому лесу в сумерках, следуя по хорошо протоптанной тропинке. Понятия не имела, куда она приведет, но полагала, что Зейн найдет меня, когда встреча в комплексе закончится.

Мэттью все еще был там, и они говорили о том, что мы нашли у сенатора – в доме, который, как только что стало известно, был разрушен до основания этим утром. Это показали во всех новостях, и люди говорили, как повезло, что сенатор оказался в родном штате Теннесси, когда случился этот странный пожар.

Очевидно, сенатор был плохим парнем, и нам следовало точно выяснить, как он связан с Баэлем и что планировал делать со школой.

Мне следовало быть там, в комплексе, но я просто больше не могла сидеть спокойно. Мне требовалось пространство, потому что я…

Я все еще не плакала.

Не проронила ни слезинки.

Не знаю почему. Чувствовалось, что со мной что-то не так: не похоже, что я просто пыталась не думать о случившемся. Я думала. Размышляла об этом. Переживала, прокручивая в голове почти каждый совместный день с Мишей, понимая, что были признаки его несчастья… Похоже, его недовольство открыло доступ для влияния, потому что им, должно быть, манипулировали.

Миша много значил для меня, а я его даже не знала. Абсолютно. И это было так же трудно принять, как и его предательство. Но я все еще не плакала и не понимала почему…

Я споткнулась об упавшее дерево, но смогла удержаться.

Вздохнув, я выпрямилась и продолжила идти: лес становился все гуще, появлялось все больше светлячков. Миша называл их молниеносными жуками. Когда мы были младше, то ловили их в ладони и гонялись с ними друг за другом.

У меня заныло в груди, когда я обогнула толстый ствол и наткнулась на… дом на дереве?

Да. Вот что это было.

Дом на дереве с чем-то похожим на огромную смотровую площадку. Я оглянулась через плечо в направлении главного здания комплекса. Я все еще была на территории клана, так что, держу пари, когда-то этот дом на дереве принадлежал Зейну. Зейну и Лейле.

Моя грудь заныла еще сильнее: мне действительно нравился Зейн, и если раньше все было сложно, то теперь все было чертовски запутано, потому что Защитники и Истиннорожденные…

Это было табу.

И тогда я почувствовала это – жжение в горле и глазах. Я закрыла лицо руками и сделала несколько глубоких вдохов, но эти вдохи, казалось, только подпитывали уродливую, грубую мешанину эмоций, которая разрасталась в моей груди. Это продолжалось до тех пор, пока я не могла больше сдерживаться. Не могла проглотить слезы. Не могла отодвинуть их на задний план.

Кончики моих пальцев увлажнились, щеки стали мокрыми, а вырвавшийся крик – полон гнева, печали и ярости. Он спугнул птиц на деревьях. Все закончилось только тогда, когда мой голос сорвался, а горло пересохло. Я сделала шаг и плюхнулась на мягкую траву под домиком, все еще закрывая лицо руками. Затем перевернулась на спину и свернулась калачиком, подтянув ноги так близко, как только могла.

Я хотела к маме – хотела в одно из ее объятий больше всего на свете, прямо сейчас, а еще я хотела Мишу. Боже, я хотела Мишу – того Мишу, которого знала и любила, а не того, который ненавидел меня. Не того Мишу, которого мне пришлось убить.

Только не его.

Я хотела все вернуть и доказывать ему снова и снова, что он особенный и он важен, и я… ненавидела это! Чертовски ненавидела, потому что не делала этого с Мишей. Не заставляла его становиться таким. Не превращала его в того, кем он стал. Это была не моя вина.

Но казалось, именно я во всем виновата – и я снова закричала, не издав при этом ни звука. Меня разрывало на части, потому что я плакала не только из-за Миши.

Наконец я оплакивала свою мать – поддавшись горю, которое копилось больше года. Боль и гнев от ее потери усугублялись тем, что причиной случившегося был Миша. Это был он, и я хотела ненавидеть его. Ненавидеть еще сильнее, чтобы было не так больно.