Штормовое предупреждение
Шрифт:
И тут Морин понимает, почему эта музыка показалась ей знакомой. На прошлой неделе Кэрол буквально извела их этой пластинкой. Морин даже пришлось зайти к ней и попросить сделать потише. Кэрол тут же мило извинилась и убавила звук. Вообще-то эта девочка нравится Морин, видимо, поэтому она вдруг обнаружила, что улыбается, и первой нарушила кошмарное молчание.
— Оказывается, вот кто тут у нас, — говорит Морин, не сумев придумать ничего более умного.
— Да, это я тут… — отзывается Кэрол, тоже вполне по-дурацки.
На ступеньках за спиной Кэрол раздается топот.
— Черт, — вырывается у Роберта.
Он неловко взмахивает рукой, и молоко из бутылочки начинает капать на голый, ничем не прикрытый пол.
– -
Вскоре они все вчетвером сидят на кухне. Очень славная кухонька, думает Морин, просторная и не душная. Она держит в руках чашку со свежезаваренным чаем и сама удивляется вдруг охватившему ее спокойствию. Кэрол, приобняв сына, нежно шепчет:
— Шш, Чарли.
Морин улыбается, обуреваемая вихрем эмоций, совершенно не понимая, что же она все-таки чувствует, злобу или нежность? Но в конце концов нежность перевешивает. Морин протягивает руки к карапузу:
— Можно мне его подержать?
— Да-да, конечно.
Морин берет малыша на руки, господи, сколько раз она уже видела его, сидящего в колясочке, то на лестничной клетке, то в магазине. При ней Кэрол всегда называла его Чаки. И как же она, полная идиотка, не догадалась, в чем дело…
— Мам, через пару минут мне уже бежать на работу.
— Что скажет по этому поводу твой отец, Роберт?
— Мой отец по этому поводу взбесится, вот что. Пожалуйста, ничего ему не говори.
— Думаешь, это так просто? Я вижу Кэрол почти каждый день. И почти каждый день вижу его внука.
Лицо Роберта каменеет, губы упрямо сжимаются. Знакомая гримаса. Точно такая же, как у нее самой в критические моменты, поэтому Морин знает, что спорить бесполезно. Роберт сидит напротив и смотрит на нее почти угрожающе.
— Ничего ему не говори. Кэрол на той неделе переберется сюда, так что никаких проблем не будет.
— Никаких проблем? У него появился внук, и ты считаешь, что это не проблема? Совсем не проблема?
— Мам, ты не понимаешь! Он и так считает, что я лодырь из лодырей, хуже нет никого. А это будет последней каплей… Я только хочу… я хочу…
— Но так нельзя, Роберт, сам пойми. Как можно скрывать такие вещи от собственного отца?
— Я просто хочу доказать ему, что не такое уж я жалкое ничтожество. Что я могу не только работать вышибалой в этом вонючем "Теско" и жить в норе со своим полугодовалым младенцем. Я хочу добиться чего-нибудь стоящего, мама. Но у меня пока не было времени. Не было времени понять, что стоящее, а что нет. Дай мне немного сориентироваться и встать на ноги. Я хочу, чтобы он обрадовался, что у него есть внук, а не рассвирепел еще сильнее.
— Но что ты все-таки собираешься делать, сынок?
Вся воинственность Роберта вдруг улетучивается.
— Сам не знаю. Работы никакой. Конечно, какая-то всегда есть — разная
муть, недостойная человека с моими талантами. Или с отсутствием таковых.— Ты ведь умный мальчик. Если бы приложил немного больше усилий…
— Если бы то, если бы это, если бы пятое-десятое. А у меня есть то, что есть, приходится исходить из реальных возможностей.
— Тебе надо больше общаться с отцом. Мы месяцами ничего о тебе не знаем.
Роберт прикусывает губу, так крепко, что она белеет.
— Прекрати, Роб. Ты же сам сказал, что готов к жизненным испытаниям. Если хочешь, чтобы я успокоилась, попробуй наладить с ним контакт.
— Хмм.
— Слушай. А что, если тебе как-нибудь поиграть с ними в карты? Это было бы неплохим началом. Недавно я просила его взять тебя с собой.
— И что он сказал?
— Ничего.
— Отлично.
— Ноя знаю, что он будет рад с тобой повидаться.
— Ас чем я пойду играть, а, мам? У охранников лишней наличности не водится.
Перехватив Чарли левой рукой, правой Морин достает кошелек. Роберт упрямо качает головой:
— Не нужно, мам. Я уж как-нибудь сам.
— Не глупи. Я же не на мотоцикл тебе даю. Я хочу, чтобы ты наладил отношения с отцом. Бери. Можешь проиграть. Проиграй их папе, если, конечно, получится. Сам сделай первый шаг. И тогда…
Роберт смотрит на нее умоляюще.
— И тогда я сделаю все, что ты попросишь, — тихо говорит Морин.
Кэрол подходит к Роберту и кладет руку ему на плечо, перебирая пальцами нейлоновую бахрому на погончике.
— Возьми деньги, Роб, — просит Кэрол.
Роберт берет у матери три двадцатифунтовые купюры и ласково трется щекой о ее пальцы. Кэрол, перегнувшись через плечо Роберта, щекочет сына, тот заливается смехом.
— Роберт, он очень хороший, миссис Бак.
— Теперь ты можешь звать меня просто Морин.
— Морин. Большинство парней на его месте просто бы отвалили. Я хочу сказать… мы ведь не то чтобы любим друг друга. Вообще-то мы только друзья. И вдруг все-таки… увлеклись. Но это точно сын.
Роберта, он знает. Поэтому мы и назвали его в честь дедушки. Роберт, он молодец. Правда-правда. Он не хочет перед всеми подряд плясать, "да, сэр", "как скажете, сэр". У него будет работа, хорошая работа. Только пока еще он не знает, какая именно.
Морин перекладывает мальчика так, чтобы видеть его круглое, как луна, личико, и начинает тихонько его баюкать.
— Ты мог бы поговорить с дядей Томми. У него много знакомых.
— Да, много, но все не те, какие нужно. Я с ним уже разговаривал.
— А ему ты рассказал про Чаки?
— Нет, конечно. Мы говорили только о делах. Все уговаривал меня поработать на одной стройплощадке. Но меня совсем не тянет валандаться с тяжелыми носилками. Правда, он…
— Он — что?
— Правда, он… у него есть одна неплохая идея. Ничего общего со стройками. И все абсолютно законно. Я мог бы при случае напомнить, поймать его на слове. Запросто. Хорошая зарплата, постоянные прибавки. Все прилично и чинно. Продвижение по службе.
— Звучит как сказка, — говорит Морин.