Штрафбаты Гитлера. Живые мертвецы вермахта

Задание, которое 500-й батальон получил утром 25 июня, сводилось к тому, что надо было осуществить разведку боем в районе укреплений Медюки. В военных отчетах 101-й легкопехотной (позже егерской) дивизии запланированная операция называлась не иначе как налет: «500-й пехотный батальон особого назначения, неся сильные потери, занял высоту 228 несмотря на сильный артиллерийский огонь и фланкирующий огонь из бункера близ Медюки». Насколько большими оказались эти потери, можно установить из того, что на следующий день был отдан приказ из остатков 500-го батальона сформировать одну роту. Формирование в первом же бою потеряло по самым скромным подсчетам более половины своего состава. Здесь возникает вопрос: не являлся ли батальон «командой смертников» — «командой вознесения»? Если следовать сведениям, изложенным командиром дивизии, то вырисовывается следующая картина: когда батальон утром 25 июня с ожесточенными боями продвигался на восток, то генерал-лейтенант Маркс отдал командиру батальона устный приказ: свернуть наступление и прикрыть правый фланг. Тем не менее во второй половине того же дня сложилась странная ситуация. «500-й батальон вопреки моему приказу, — отчитывался генерал, — продолжал наступление и взял высоту 250, захватив при этом без поддержки артиллерии и саперов несколько вражеских бункеров». Получалось, что это был не приказ пойти на верную смерть, а всего лишь честолюбие командира, который положил половину батальона под огнем. В то время командиром батальона был майор Веленкамп. 19-летний командир отделения радиосвязи 101-й дивизии барон Майнрад фон Ов вспоминал об этом офицере: «По профессии он был учителем. Он носил золотой партийный значок. Поговаривали, что командиром батальона его назначил сам фюрер. Я чувствовал, что ему приятны эти слухи, хотя ни разу не слышал от него ни одного нацистского изречения». Пожалуй, от трибунала майора Веленкампа, нарушившего приказ генерала, спас именно результат рискованной операции.

По мере продвижения 101-й дивизии на восток силы 500-го батальона продолжали распыляться, хотя таких высоких потерь, как под Медюкой все-таки больше не было. При изучении журнала боевых действий 101-й егерской дивизии складывается впечатление, что 500-й батальон в первые шесть месяцев ведения войны получал ровным счетом такие же задания, как и все остальные воинские подразделения. После того как в сентябре 1941 года из Фульды прибыло пополнение, «испытательная рота» вновь стала 500-м батальоном. В начале января 1942 года его численность была полностью восстановлена, и он участвовал в обороне городов Славянска и Краматорска. Примечательно, что в то время в составе 17-й армии находился батальон бельгийских добровольцев, так называемый валлонский пехотный батальон. В конце 1941 года бельгийская часть была почти полностью деморализована. В одном из сообщений говорилось, что «здесь настроения граничат с изменой». В 500-м батальоне не наблюдалось ничего подобного.

Бывший старший полевой судья Латтман, который лично участвовал в подготовке 500-го батальона, после войны писал: «Специально подобранные командиры батальона, рот и взводов во время боевых действий на Восточном фронте в августе 1941 года остались полностью довольны своими людьми».

Но как мы обнаружили, боевое крещение 500-й батальон прошел даже не в августе, а в июне 1941 года. Латтман тогда сообщал: «В армии пытались не направлять батальон на особо сложные задания, дабы не подрывать доверие к возможностям фронтового испытания». Подобное высказывание весьма контрастирует на фоне слов начальника Правового управления Лемана, которые были произнесены в сентябре 1940 года. Напомним, он требовал, чтобы «испытательным частям» поручались самые трудные поручения. В действительности Леман мог изменить свою точку зрения, принимая во внимание столь высокие потери, которые понес 500-й батальон во время первого боя. Однако именно тогда закрались первые подозрения относительно «возможностей фронтового испытания». Otto М., входивший в «уставной персонал» батальона, вспоминал о лете 1941 года (тогда он находился в Фульде): «С фронта стали прибывать первые раненые из состава 500-го батальона, так что у нас появилась реальная возможность узнать о его применении. Мы узнали, что батальон понес огромные потери под деревней Медюка. Раненых особенно угнетало то обстоятельство, что они более ничего не слышали о прошлых обещаниях. Мне лично был известен только единственный случай. Один бывший обер-лейтенант, разжалованный за трусость, получил свое звание обратно после того, как был ранен на фронте. Ему повезло с ранением, и на поправку он был отправлен в Фульду. Все остальные или гибли или после ранения вновь направлялись в фронтовой батальон для продолжения испытания».

Действительно, к декабрю 1941 года 500-й батальон уже как полгода участвовал в боевых действиях, но «испытание» так и не считалось пройденным. «Испытуемым» сообщалось лишь, что разрабатываются соответствующие документы. Принимая во внимание возможное возвращение в регулярную часть, надо было исходить из более чем пространной формулировки: «Если переведенный в испытательную часть солдат перед лицом врага доказал пригодность к службе, то по прошествии соответствующего времени он может быть переведен в его часть или другое воинское соединение».

Слухи о настроениях в 500-м батальоне, судя по всему, к сентябрю 1941 года дошли до Верховного командования. Именно этим можно объяснить требование предоставлять в Верховное командование Вермахта и сухопутных сил отчеты об использовании «испытательных частей». В тот момент появилась реальная возможность доказать, что военное использование 500-го батальона существовало не только на бумаге, но и способствовало завоеванию СССР. Только принимая во внимание все изложенные выше факты, можно объяснить слова Эриха Латтмана.

В декабре 1941 года на свет появились более практичные инструкции по проблеме «испытания». Это следовало из первых «заявлений о помиловании» для служащих 540-го батальона. Самые первые из подобных документов датированы 26 декабря 1941 года. Прежде чем мы поближе ознакомимся с сутью «заявления о помиловании», надо хотя бы вкратце описать обстоятельства боевого применения 540-го батальона. В ноябре-декабре 1941 года Красная Армия вела ожесточенные бои в окрестностях Тихвина, отчаянно пытаясь предпринять успешное контрнаступление, дабы не допус тить окружения Ленинграда. В ходе этих сражений советской стороне удалось отвоевать Тихвин и отбросить немецкие войска за Волхов. При этом ситуация в 18-й армии Вермахта была настолько критичной, что в срочном порядке было решено ее усилить 540-м пехотным батальоном, формирование которого не было завершено и тот по сути состоял лишь из двух рот. При этом Верховное командование сухопутных сил было вынуждено поступиться важным принципом: посылать на фронт только полностью укомплектованные части, у которых был конкретный командир.

Обе «испытательные роты» (1-540 и 11-540) вступили в бой сразу же после прибытия на фронт — 21 января 1942 года. В ожесточенных боях в первые же дни роты потеряли половину личного состава. Верховное командование могло быть довольно прохождением «испытания» и открывающимися в связи с этим возможностями. По крайней мере, в документах говорилось, что «испытуемые солдаты вполне успешно искупали вину за свои проступки».

В связи с этими упорными боями в делах 18-й армии появились «заявления о помиловании» служащих второй роты 540-го батальона, которые входили в состав 122-й пехотной дивизии. Первые три случая касались бывших унтер-офицеров: убийцы, насильника и грабителя. Очевидно, что ход делу был дан лишь после появления 26 января 1942 года указа фюрера «О помиловании для прошедших испытание во время войны». В приложении к этому указу, вышедшем из недр Верховного командования сухопутных сил, говорилось, что для помилования надо было пройти некую «искупительную» цепочку. А именно, полное или частичное освобождение от наказания, преобразование в более мягкое наказание, назначение условного наказания с испытательным сроком, отмена решения о разжаловании, удаление записи из штрафного списка, восстановление в качестве кадрового военнослужащего, реабилитация и полное восстановление в правах. В качестве предпосылки для прохождения по подобной цепочке, согласно Указу Гитлера, должны были стать следующие обстоятельства:

1) наказанный должен был проявить исключительное мужество, отличаясь при этом примерным поведением;

2) он должен был безоговорочно соблюдать дисциплину на протяжении длительного времени.

Ганс-Петер Клауш отмечал в своей книге, что в ходе бесед бывшие «испытуемые» указали, что на практике не было никаких конкретных указаний по прохождению этого «искупительного пути». Хорст Войт вторит этим утверждениям, подчеркивая, что даже ротные, которым отводилось центральное место в оценке успешности «испытания», не представляли, что и как надо делать. Кто-то полагал, что для помилования достаточно отличиться в наступлении или во время разведки. В то же время в «памятке» 560-го батальона говорилось, что уничтожение танка должно было учитываться, однако необязательно вести к помилованию. В итоге ротные командиры решали вопрос прохождения «испытания» на свое усмотрение. «Заявление о помиловании», как правило, должно было посылаться наверх командиром роты. В некоторых случаях с подобной инициативой могли выступать сами «испытуемые» или их родственники. В этих редких эпизодах от командира роты требовалось соответствующее заключение и характеристика. Когда, к примеру, мать одного из «испытуемых» подала ходатайство о помиловании, командир роты дал отрицательный ответ и негативную характеристику. По его мнению, солдату недоставало дисциплины и воли к прохождению «испытания». Еще более уничижительным было решение другого ротного, который в ответ на просьбу отца о помиловании сына отписал: «Недостаточная воля к прохождению испытания, недисциплинирован, ленив, крайне труслив, непригоден для борьбы с врагами».

При вынесении собственного вердикта командир роты руководствовался в первую очередь личными впечатлениями, которые он вынес об «испытуемом» из боев. Затем личные впечатления дополнялись оценками, которые ротные получали от соответствующих командиров отделений и взводов. Вильгельм Викциок, в свою бытность унтер-офицером в 500-м батальоне, вспоминал: «Офицеры требовали отзыв о соответствующем солдате. Нас спрашивали: если он останется один, что он сделает? часто ли он вызывался добровольцем? надежен ли он? и т. д. Эти оценки поступали к командиру роты, а затем направлялись наверх, в батальон». Другой унтер-офицер 500-го батальона указывал, что он и другие командиры отделений время от времени давали оценки отдельным солдатам. В некоторых батальонах была разработана так называемая система очков. В этой связи Герберт Т., в те времена лейтенант в 540-м батальоне, вспоминал: «Для испытания была создана специальная система очков или баллов. За смелость, готовность к действию, дисциплину начислялись очки». Если солдат совершал проступок, то ему начислялся штрафной балл, а стало быть, и его пребывание в батальоне продлевалось.

Если посмотреть на упоминавшиеся «заявления о помиловании», которые касались солдат второй роты 540-го батальона, то мы можем натолкнуться на следующую формализованную систему оценок, которую давали ротные командиры. В ней, в частности, значились такие оценки-характеристики: «выдающееся мужество», «отличительное мужество», «оптимальное боевое мужество». И еще: «первостепенные боевые заслуги», «захватывающие боевые заслуги», «показательные боевые заслуги». В десяти из тринадцати случаев речь шла о раненых и тяжелораненых. Очевидно, что эти солдаты рассчитывали на слова фюрера, который говорил о помиловании тяжелораненых и имевших боевые заслуги. Солдаты, у которых не оказалось подобных заслуг, тем не менее показывали в течение полугода пребывания на фронте «осознание своего воинского долга, смелость и отличное поведение».

Во всех этих эпизодах от обращения командира роты до приказа командования 18-й армии проходило минимум шесть недель. Но обычно этот срок составлял 4–5 месяцев. По словам некоторых ротных командиров, в некоторых случаях требовалось заключение, сделанное командиром батальона и соответствующим судьей, которое направлялось в военный суд 18-й армии вместе с необходимыми рекомендациями. При этом упомянутые сроки рассмотрения относились только к «испытуемым» солдатам и унтер-офицерам, чье предполагаемое тюремное заключение не превышало трех лет. При более долгих сроках заключения, а также в случаях разжалованных офицеров, решение о помиловании должно было приниматься главнокомандующим данного рода войск, а в некоторых случаях даже лично фюрером. Однако принятие решения в Германии означало не только задержку по времени (не менее 4 недель), но иногда и возможную потерю документов, что было неизбежно связано с нападениями партизан и воздушными налетами. Для бывших моряков и летчиков подобная задержка была неизбежной, так как решение об их помиловании неизменно принималось в Верховном командовании ВМФ и Верховном командовании Люфтваффе.