Штрафники против асов Люфтваффе. «Ведь это наше небо…»

Солдат-часовой, увидев подруливший к шлагбауму «Виллис», вскинул винтовку.

— Кто таков? — сурово спросил солдат, годящийся Александру Волину в отцы. Он быстро скинул с плеча винтовку Мосина с примкнутым штыком.

— Капитан Волин, отдельная штрафная эскадрилья. Мне нужна девушка-летчик Светлана Григорьева, старший лейтенант.

— Пущать не велено! Пароль? — Трехлинейка и держащий ее на изготовку воин были погодками, но трехгранная игла штыка своим блеском показывала, что часовой будет действовать решительно.

— Отец, вызови, пожалуйста, дежурного офицера.

Вскоре ко входу подошла молодая чернявая девушка-лейтенант. Шлагбаум поднялся вверх, и «Виллис» Александра Волина проехал на аэродром.

— Ходют тута всякие, девок служивых брюхатят… — пробурчал в прокуренные усы часовой.

На поле шла обычная вечерняя жизнь: взревывали на стоянках моторы истребителей, суетились техники, механики, прибористы, оружейники, готовя самолеты к завтрашним вылетам. Катила неспешно полуторка-бензовоз, слышались отдельные окрики техперсонала.

В штабном блиндаже, куда пришел Александр Волин, миновав еще одного часового, было тихо. Здесь находилась только командир полка, что-то писавшая при свете керосиновой лампы.

— Здравия желаю. Капитан Волин, — представился вошедший летчик.

— Полковник Татьяна Казаринова, командир 586-го истребительного авиаполка, — поднялась навстречу ему молодая женщина. — Впрочем, мы ведь уже старые знакомые. Вместе воевали под Сталинградом… Вы присаживайтесь.

Волин опустился на свободную табуретку.

— Вы по какому поводу, товарищ капитан?

— Я разыскиваю летчицу, лейтенанта Светлану Григорьеву.

— Вы ей сегодня жизнь спасли, — улыбнулась полковник Казаринова. Ее взгляд опустился к исписанному листку казенного бланка, и в уголках глаз блеснули сдерживаемые слезы. — А вот Ольгу никто уже спасти не сумел. Сволочи! Она же под парашютом уже спускалась… — Молодая женщина не выдержала и всхлипнула, закусив кулачок. — Теперь вот похоронку пишу: «Ваша дочь пала смертью храбрых в воздушном бою с фашистскими стервятниками». Да ее и похоронили уж, на краю аэродрома… Одно хорошо: не на восток сейчас идем — на запад, так что ее могила безымянной не будет.

В блиндаже повисла на секунду гнетущая тишина. Каждый вспоминал такие вот могильные холмики, навсегда укрывшие саваном небытия боевых товарищей и близких друзей. Комлем воткнутая лопасть воздушного винта, сухой треск ружейного салюта и протяжные крики журавлей, идущие, казалось бы, из самой глубины неба, в которое навсегда поднялся крылатый воин…

Он поднялся чуть выше и сел, Ну, а я до земли дотянул… [27]

— А Света сейчас в землянке второй эскадрильи. Отсюда направо, возле небольшой рощи.

27

Высоцкий В. Песня о погибшем летчике.

Александр Волин попрощался с командиром полка и бегом побежал к указанной землянке.

* * *

Света сидела за столом и писала письмо, но вместо керосиновой лампы в землянке была коптилка из артиллерийской гильзы с расплющенным горлышком.

— Здравствуй, Света, — произнес Волин охрипшим вдруг голосом. К горлу подкатил колючий комок, и летчик с трудом сглотнул его.

Остальные девушки, занимавшиеся до этого своими делами, с удивлением воззрились на незнакомого капитана-летчика. Только одна из них, с короткой ярко-рыжей шевелюрой узнала его.

— Здравия желаю, товарищ капитан! — представилась она: — Капитан Елена Романенко, комэск второй эскадрильи.

— Здравствуйте, Лена. — Александр так и продолжал стоять у порога землянки.

— Да вы проходите, не стесняйтесь!

— Да-да, проходите. — Светлана медленно поднялась с табурета и в растерянности теребила локон светлых, льняных волос.

Александр в два широких и стремительных шага пересек землянку и крепко обнял девушку.

— Светик мой… Родная моя… — шептал закаленный в огне стремительных воздушных схваток боец.

— Сашенька, милый, я так переживала за тебя, так боялась…

— Ну, что ты… Глупенькая, что же со мной может случиться?… Ты ведь хранишь меня своей любовью, ласточка моя легкокрылая.

На мгновение — и война отступила. А была лишь любовь. Великое чувство, благодаря которому люди в самых страшных обстоятельствах оставались людьми.

Глава 8. РУССКИЙ ОТВЕТ

В ответ на бомбардировки аэродромов Краснодарского аэроузла и других взлетных площадок советское авиационное командование приказало нанести мощный бомбовый удар по аэродромам базирования люфтваффе.

Над Кубанью гитлеровцы создали численное превосходство в том числе и за счет рационального расположения своих аэродромов. Бомбардировочные эскадры люфтваффе действовали с авиабаз захваченного Крымского полуострова, Донбасса, Харькова.

В этот раз советские бомбардировщики из состава дальней авиации наносили контрудар по крупному аэродрому в областном центре Сталино — столице шахтерского Донбасса. Дорогу тяжелым «бомбовозам» и должны были расчистить летчики-штрафники капитана Александра Волина.

Когда отдельная штрафная эскадрилья в составе восьми самолетов прибыла в назначенный квадрат, там уже роилась дюжина «Фокке-Вульфов». Волин нахмурился: значит, гитлеровцы заранее знали, что русские тяжелые бомбардировщики пройдут именно здесь, и соответственно выставили воздушный заслон. Действительно, бронированный истребитель с мотором воздушного охлаждения, четырьмя пушками и двумя пулеметами как нельзя лучше подходил для перехвата тяжелых бомбардировщиков. Немцы также знали, что строй русских дальних бомбардировщиков редко прикрывают истребители, ведь Ил-4 идут обычно на высоте от четырех тысяч метров и выше, полагаясь на свое довольно внушительное оборонительное вооружение.

Все это выглядело по-немецки логично и четко организованно.

Но командир истребителей-штрафников обратил хваленую немецкую педантичность им же во вред, а себе — на пользу.

— Я — «Леопард», прием! Набираем высоту шесть тысяч метров, надеть кислородные маски. Доложить об исправности кислородного оборудования. Как поняли меня, прием?

— Вас понял, «Леопард»! Кислородное оборудование работает нормально, маски надеты. Набираем шесть тысяч.

Основную массу воздушных боев советские летчики и их противники проводили на высотах в две-три тысячи метров. Поэтому многие пилоты не любили и даже побаивались кислородного оборудования. А в некоторых авиачастях его даже снимали, чтобы облегчить истребители. В общем, повторялась та же ситуация, как в начале войны — с радиостанциями.