Штурман дальнего плавания

«Товарищ» совершал свой утренний туалет. Его мыли, чистили, убирали и наряжали, как живое существо. Боцманы во главе с Адамычем обтягивали ослабевший такелаж, подвешивали снасти красиво свернутыми бухтами, следили за тем, чтобы все реи были строго параллельны и повернуты под одним углом.

Десятки практикантов чистили мелом и без того сияющую медяшку и мыли с содой белую кормовую надстройку. Боцман Ваня летал по палубе, заглядывая в каждый уголок, заставлял убирать то там, то здесь.

Все должно быть готово к восьми часам — к подъему флага. Все должно блестеть чистотой на учебном судне «Товарищ». Позор ляжет на всех, если капитан сделает какое-либо замечание.

Работы подходили к концу. На судне наводили последний лоск. Пробило семь склянок. Раздалась команда боцманов:

— Шабаш! Быстро одеваться и завтракать!

Все побежали вниз. Без пяти восемь засвистела боцманская дудка: «На флаг построиться!»

Длинные шеренги практикантов выстроились по всей палубе и замерли. Наступал торжественный момент — подъем флага.

Вахтенный застыл у фала. Восемь часов. С последним ударом склянок на палубу вышел капитан, и флаг медленно пошел к ноку гафеля. Все стояли по стойке «смирно».

Высоко над нами на фоне голубого неба гордо развевался красный флаг нашей великой Родины. Этот флаг мы, будущие моряки, должны пронести через все моря и океаны как символ свободы, счастья, могущества и мира.

— Разойдись! — скомандовал старпом.

— Вторая вахта, ко мне! — закричал боцман Ваня. — Собраться у второй грот-мачты! Остальные две вахты сгруппировались у других мачт. Начинались парусные учения.

— Вот что, — сказал боцман. — Нужно научиться быстро подниматься на мачту и спускаться с нее. Кто бегает быстрее, тот пойдет работать на самый верхний рей — бом-брам-рей. Там должны работать лихие ребята. Предупреждаю: не мешайте друг другу, не толкайтесь. Пускаю по четыре человека с каждого борта. Время подъема и спуска засеку по секундомеру. Первая восьмерка, выходи!

Кому не хотелось показать себя лихим парнем, да еще в глазах такого моряка, как Ваня, ходившего с Барминым в Аргентину!

Вперед вышли Роман, Коробов, Пантелеев, Сахотин, я и еще три практиканта. Разошлись по бортам по четыре человека. Чувство такое, как на беговой дорожке. Приготовились. Боцман смотрит на секундомер.

— Давай!

Мы прыгнули на ванты и побежали наверх. Здесь мне тоже пригодились знания и навыки, полученные в яхт-клубе. Мачта «Товарища» была в несколько раз больше мачты «Ориона», но все-таки я чувствовал себя гораздо лучше, чем те, кто видел настоящую мачту в первый раз.

Крепко цепляясь за тросы, я лез все выше и выше. Вторая, третья, четвертая реи остались позади. Еще несколько метров оставалось до салинговой площадки, когда я посмотрел вниз.

Высоту восьмиэтажного дома, на которой я находился, можно назвать головокружительной, если держишься за трос, стоишь на тоненькой перекладине, а вокруг нет никакого ограждения.

Я не мог оторвать глаз от маленькой, желтевшей подо мной палубы.

«Наверное, Сахотин уже на площадке», — подумал я и взглянул наверх. Но площадка была пустой. Я полез туда. Все же большая высота сковывала движения. Почти одновременно с Коробовым, который лез с другой стороны, я вступил на площадку салинга. Большинство ребят было уже около нас. Где-то внизу осторожно взбиралось несколько практикантов. Среди них был и Сахотин.

— Страшно? — спросил Коробов.

— А тебе?

— Немного…

— Здесь привычка нужна, ведь опасно все-таки.

— Да, морское дело не игрушки, — согласился Коробов.

Мы спустились. Боцман похвалил самых быстрых, дал наставления отстающим, как легче забраться на мачту. После этого он распределил нас по реям и дал команду:

— По реям разбежаться!

Мы разбежались к концам реи и снова спустились вниз.

— Теперь будем ставить паруса, — сказал Ваня.

Вместе с нами полезли на мачту и кадровые матросы. Начали расшнуровывать парус. На левом ноке реи, где работал Сахотин, у нижнего угла паруса отдалась какая-то снасть.

Протянув Сахотину конец троса, один из матросов сказал:

— На, закрепи.

Сахотин долго возился, наконец привязал. Матрос посмотрел на узел и насмешливо произнес:

— Что накрутил? Здесь же брамшкотовый нужен. Не пойдет; сделай правильно.

— Да я, знаете, забыл… давно уже проходили узлы, — оправдывался Сахотин.

На нашем участке все шло благополучно. Мы, правда, провозились около сорока минут, но паруса были поставлены. Ветер трепал незакрепленные края парусов, оставленных на просушку.

Парусные учения были закончены, и мы, возбужденные, вспотевшие и усталые, собрались внизу около своей мачты.

После обеда и двухчасового отдыха нас послали на бак заниматься такелажными работами. Получив инструменты и раздевшись до пояса, мы принялись выполнять порученные задания.

Работали, сидя прямо на палубе.

— Что же ты, Герман, «бабий» узел завязал? Ты же у нас «Сюркуф — гроза морей», тебе не подобает, — съязвил Роман, продергивая прядь на своем тросе.

— Как будто бы ты никогда ничего не забывал! Юлий Цезарь! — огрызнулся Сахотин.

— Его на Невском так научили, — хихикнул Рубан.

— А сам ты с ним разве не гулял, что ли? — резко спросил Коробов.

Рубан покраснел и замолчал.

— Да что вы привязались? Подумаешь — узел! Ерунда какая, — старался замять разговор Сахотин.

— А что тогда не ерунда? — вспылил Коробов. — Ежедневные прогулки по Невскому, хвастовство перед товарищами, презрительное отношение к учебе? А море, наша морская специальность для тебя тоже ерунда?

— Не преувеличивай, пожалуйста. Я этого не говорил, — защищался Сахотин.

И вдруг я почувствовал все его ничтожество; внешний блеск, морские словечки, модная матросская одежда, — как все это ненужно, глупо и пошло! Неужели он на самом деле ничего не знает? Не только в классе, но и на практике? Нет, не может быть.