Штурман дальнего плавания

— Это все детские игрушки, Гошка! Вот ты вокруг мыса Горн пройди, да не на ваших «небокоптителях», а на клипере под полными парусами. Вот это плавание! А то Суэц, Панама… Тоже мне мореплаватели!

Я готов был расцеловать старика за его преданность морю и непотухающий интерес к флоту…

Жаль, Василий Федотыч, что ты не дожил до нашего времени, жаль, что не увидел рядом с современными дизель-электроходами сотни милых твоему сердцу судов, идущих под парусами с развевающимся красным флагом за кормой. Парусный флот не умер…

Когда я собрался уходить, старик взял с меня слово, что я буду его навещать:

— Ты давай, Гошка, заходи. Мне ведь интересно, как у вас там все идет, на флоте. Ну, может, и совет какой дам… Ясно?

— Ясно, Василь Федотыч, — как, бывало, в детстве, ответил я. — Все будет вам доложено.

6

Мы сидели в театре и смотрели «Лебединое озеро». Женя, в скромном черном платье, с единственным украшением — маленькой золотой розой на груди, с косами, уложенными на голове короной, казалась мне необыкновенно красивой. Она была оживлена и улыбалась всему миру. Каждый, кто видел ее тогда, должен был бы подумать: «Счастливая молодость!»

Когда в театре потемнело и полились изумительные звуки увертюры, Женя замерла. Все перестало существовать для нее, кроме музыки. Я же смотрел на Женю и думал: «Какая чудесная девушка! Как хорошо, что мы встретились! Теперь у меня есть еще один преданный, проверенный друг».

Кончилось действие. Вспыхнул свет, и Женя повернулась ко мне:

— Тебе понравилось? Не могу передать, в каком я восторге…

— Я не слушал…

— Как не слушал? Почему?

— Думал о тебе.

— Обо мне?

Она покраснела и стала говорить о чем-то другом.

Домой мы возвращались пешком. Я проводил Женю до ворот ее дома.

— Спасибо, Гоша. Это было такое удовольствие! Как будто бы я провела эти четыре часа в каком-то сказочном царстве. Мне казалось, что я тоже там, среди лебедей… Восхитительный балет.

Я держал ее руки в своих. Стало холодно. Пошел мелкий снег и начал наметать кучки у порога парадной. Женя молчала. Нужно было уходить. Но что-то останавливало меня. Вдруг почти непроизвольно я притянул Женю к себе и поцеловал в пухлые, пахнущие морозом губы. Поцеловал и сам испугался. Женя отстранилась, но я не отпускал ее руки. Я видел, как между бровями залегла глубокая морщинка, и Женя спросила:

— Зачем это, Игорь?

— Я люблю тебя, — просто сказал я.

Она посмотрела на меня своими голубыми, сейчас серьезными глазами:

— Это правда?

— Правда, Женя.

В эти слова я вложил все, что чувствовал, когда читал ее письма, когда думал о ней в далеком океане, когда сидел рядом в театре; это были те слова, которые я должен был сказать. Наконец я нашел их.

— Правда, Женя, — повторил я. — Я мечтал о тебе все эти три года… А ты?

Женя отвернулась и не отвечала.

Сердце мое сжалось. Мне казалось, что, если она скажет «нет», — жить больше не стоит. Вдруг она засмеется или рассердится и со мною произойдет то же самое, что с Валерием Стеценко? Но я увидел ее лицо. Морщинка на переносице разгладилась. Женя улыбалась, а глаза лучились и сияли, как звезды.

Она нежно коснулась губами моей щеки и тихо, еле слышно, проговорила:

— Да, Игорь. И очень. И давно. Понял, глупый? Прощай. Нет, до свиданья.

Она вырвала от меня свои руки и убежала в парадную. Больше ничего не было сказано. Да большего и не требовалось. Счастье переполняло меня.

Минуту я постоял у дверей, затем пошел быстро, громко напевая какой-то мотив. Как хорошо жить на свете!

Я почти прибежал домой. Хотелось с кем-нибудь поделиться своей радостью. Говорить, говорить без конца о Жене, слушать о ней, упоминать ее имя! Но маме нельзя говорить о любви. Она, наверное, удивится и не поймет. Скажет, что я еще мальчик и все это глупости. Буду молчать. Пусть мое счастье будет только со мною.

— Ну как, понравилось, Игорек? — спросила мама, когда я вбежал в комнату.

— Замечательно, ты не можешь себе представить, какая музыка! Какие краски! А танцуют! — Кажется, никогда раньше я не рассказывал так подробно, с таким воодушевлением и горячностью. Я останавливался на мельчайших подробностях балета.

— С кем же ты был в театре? — перебила меня мать.

— Как с кем? Конечно с Женей. Она сегодня была такая… такая красивая. Ну, слушай дальше, — спохватился я и продолжал рассказывать свои впечатления.

Мама сидела, улыбалась и внимательно слушала. Я не заметил, что она поняла значительно больше того, что я ей рассказывал. Она все поняла. Но я и не мог заметить этого. Я был слишком молод.

7

Прошла зима. Наступили экзамены. Я выдержал их с честью. По всем предметам были отличные оценки.

Получив свидетельство штурмана малого плавания, я немедленно поехал в управление порта, чтобы обменять его на диплом. Вероятно, у меня был такой откровенно счастливый вид, что старый архивариус, начальник отдела дипломов и мореходных книжек, передавая мне диплом, сказал:

— Поздравляю вас с окончанием, молодой человек. Не забудьте только осенью вернуться в техникум, а впоследствии получить у меня же диплом штурмана дальнего плавания. А то некоторые забывают про это…

Диплом был в твердой картонной обложке, обтянутой синим коленкором, на которой были вытиснены золотом слово «Диплом» и два перекрещенных якоря.

Наконец пришел этот счастливый день! Я — штурман!

Как и большинство окончивших Ленинградский морской техникум, меня направили в Балтийское пароходство. В отделе кадров дяди Васи уже не было. Он перешел на другую работу. На его месте сидел молодой человек, который записал номер моего диплома и, посмотрев в какой-то список, сказал:

— Готовьтесь к отъезду. Поедете в Мариуполь на пароход «Кола» третьим помощником. Вас устраивает?

— Да, устраивает. А кто там капитаном?

Для меня это был важный вопрос. Пожалуй, даже более важный, чем само судно и рейсы! Капитан! Ведь под его непосредственным руководством я должен работать! Будет ли он доверять мне, считаться со мной, помогать мне, учить меня? Кто будет этот капитан, которому я впервые представлюсь уже не как матрос первого класса, а как штурман, получивший официальное право несения самостоятельной вахты, ответственное лицо, член кают-компании?