Штурман Коноплев
Шрифт:
«При такой безоблачности — и вдруг такой ветер», — подумал Владик. И загляделся на кораблик. Зря, конечно, загляделся. Когда раздергиваешь фал, надо смотреть на узел, а не на кораблик.
Ветер вырвал у Владика из пальцев один конец фала, и конец этот сразу взлетел почти до нижней перекладины. Не допрыгнешь, не ухватишь.
Тот конец, который остался у Владика в руках, был длинней и потому тяжелее. В короткий момент затишья плотная веревка начала медленно скользить в блоке у верхушки мачты, затем побежала быстрее. И вот свободный конец выскочил из блока. Фал кругами упал к Владькиным ногам. Ветер обрадованно взвыл.
Стрельцов потоптался еще у мачты и с несчастным видом пошел к Сергею Семенову.
Нахлобучки не было. Вздохнул Сергей, глянул на щуплого, вконец расстроенного Владьку и сказал:
— Иди собери ребят, несчастный человек. Может, кто доберется до блока. Я бы сам полез, да подо мной мачта сломается, это точно.
— Она и так может сломаться, — предупредил Владька. — Такой ветрище, гнет, как тростиночку.
— Утешил! — сказал Сергей.
Мачта была высотой метров восемь. Гладкая, блестящая. В прошлом году ребята сами шкурили ее наждачной бумагой, стеклышками скребли и покрывали лаком.
— Легче на сосульку забраться, — сказал Мишка Данько.
— Я бы забрался, — сказал Валерка Садовский, — да Сергей не разрешает.
— Потому что ты толстый и тяжелый. Она сломается.
— Ну и лезьте сами…
Они стояли полукругом, мальчишки в черных морских рубашках и беретах с якорями. Смотрели, запрокинув головы, на фанерный кораблик, мотавшийся взад-вперед под свистящим ветром. И думали, как быть. Подниматься было страшно. Мальчишки не были трусами, им приходилось попадать в переделки среди ветра и волн. И дело было не в страхе: боишься ты или не боишься, а тонкая мачта действительно может сломаться под твоим весом и напором ветра.
А что делать?
Мачта стоит высоко на горе. Со всех окрестных кварталов виден был флаг отряда. Всегда. С восьми утра и до захода солнца. Его видели и малыши, мечтавшие когда-нибудь надеть морскую форму, и мальчишки-ровесники, тайно завидовавшие ребятам из парусной флотилии, и вредные соседки, считавшие, что в отряде «одно хулиганство на уме», и ребята из ближнего пионерского лагеря — постоянные друзья и соперники юнморов. Флаг трепетал в небе — яркий и постоянный — как сигнал о том, что «есть отряд»!
А сегодня флаг был особенно нужен. К вечеру из городского пионерлагеря должны были прийти ребята. Линейку надо выстроить, чтобы все как полагается. А тут…
Пришел Валерий. Поглядел на мачту. Сказал привычную фразу:
— При такой жизни не соскучишься.
— Кинем жребий, что ли, кому лезть? — спросил Вовка Голосов.
— Я вот тебе кину! — сказал Валерий.
— Кто сильный, тот тяжелый, — проговорил Сергей Семенов. — Кто легкий, у того сил не хватит забраться.
— У меня, может, хватит, — нерешительно сказал Мишка Данько. — Я попробую, ага, Валера?
И, не дождавшись ответа, он поплевал на ладони и полез.
Он очень старался. Было видно, как на тонких Мишкиных руках и ногах тянулись под коричневой кожей мышцы и сухожилия. Он отчаянно стискивал скользкое дерево коленями, рывками отвоевывал у него дециметр за дециметром. Словно вгрызался в высоту. Но хватило его только на три метра.
Мишка скользнул к подножию мачты и сердито сказал:
— Ч-черт… —
И, не глядя ни на кого, стал заправлять под ремень рубашку.Дома не горели. В озере никто не тонул.
— Хватит, наверно, — сказал Валерий. «Никому нельзя разрешать», — думал он и ясно представлял, как вместе с тонким обломком, с фанерным корабликом полетит в траву темная мальчишечья фигурка, как глухо толкнется от удара земля… Тьфу, будь ты неладен!
«Никому больше нельзя. Пошли по домам», — хотел сказать он. И встретился глазами с Сережкой.
Сережка смотрел так, будто говорил: «Ну, вот видишь, пора попробовать мне».
Он, пожалуй, действительно мог — легкий, жилистый, быстрый. По крайней мере, когда надо было забраться на сосну, скользкий забор или на чердак по жидкой и ржавой пожарной лестнице, Сережка делал это шутя.
Только тут не чердак и не сосна.
И ветер такой…
«Нельзя», — подумал Валерий. Он так бы и сказал, если бы просил кто другой, а не Сережка.
То место, на котором выдохся Мишка, Сережа преодолел шутя. Без большого труда поднялся еще на два метра. А дальше стало тяжело. Сережа отчаянно стискивал скользкий ствол коленками и ладонями, рывками старался добраться до нижней перекладины. А сил не хватало. И самое главное — мешал страх. Самый настоящий, откровенный, большой страх. От него слабели мускулы и кружилась голова. А не бояться Сережа не мог: мачта гнулась и потрескивала, и ветер выл, как в телепередаче «Тайна Марии Целесты».
Все-таки Сережа делал все, что мог. Он выматывал остатки сил на эти отчаянные сантиметры, он почти плакал, стараясь дотянуться до перекладины. Было бы неправдой сказать, что он не думал сейчас о галстуке. Он понимал, что, может быть, в этот миг завоевывает его. Но знал Сережка и другое: если бы галстук был на нем, он, штурман Коноплев, все равно дрался бы за эту высоту. Потому что самое главное было сейчас — флаг отряда.
У него сорвалась рука. Он перехватил мачту покрепче, всем телом прижался к гибкому стволу. Замер.
— Спускайся! — крикнул Валерий.
«Я еще немножко. Я сейчас», — хотел ответить Сережа, но в зубах у него была зажата веревка.
— Спускайся, я приказываю! — опять крикнул Валерий.
Сережа начал скользить вниз. Мачта не везде была гладкая. В одном месте лак сошел, и занозистое дерево, как наждачная бумага, ободрало ногу. Когда Сережа встал на землю, кровь большими каплями катилась по ноге вдоль длинных царапин. Мальчишки сочувственно молчали.
— Перевяжи ему ногу, — сказал Валерий Ольге Сватовой. И добавил: — Ничего не поделаешь, будем ждать, когда стихнет ветер.
Через полчаса Сережа пришел к Валерию домой. Ладони, рубашка и даже свежий бинт на ноге были у него в оранжевой кирпичной пыли. Сережа встал у порога и сказал:
— Валера, позови кэпа. Вы вдвоем подежурите у мачты на всякий случай, а я поднимусь. Я руки кирпичом натер, сейчас легче будет.
— Хватит. Мне инфаркт ни к чему, — сказал Валерий.
— Нет, я правда поднимусь.
— Ты сначала меня подними со стула. Пусть я провалюсь сквозь землю, если еще раз разрешу такое дело.