Штурман воздушных трасс

Наступила весна 1937 года. Командование мятежников, посрамленное провалом осеннего плана захвата Мадрида, предприняло новую попытку взять столицу, теперь уже с севера, со стороны провинции Гвадалахара. Зная слабость этого участка фронта, Франко разработал план молниеносного наступления силами итальянского экспедиционного корпуса, ядро которого составляли отборные кадровые дивизии «Литторио», «Божья воля», «Черное пламя» и «Черные стрелы». Около 1500 автомобилей, 150 мотоциклов и 120 самолетов вселяли командиру корпуса генералу Манчини уверенность в том, что он сдержит слово, данное дуче: в течение трех суток завершить наступление на центральной площади Мадрида — Пуэрта-дель Соль.

Незадолго до наступления вся операция в деталях стала известна республиканскому командованию от пленного итальянского полковника. Это позволило вовремя сосредоточить 45 истребителей, 15 штурмовиков и 11 бомбардировщиков на аэродромах, расположенных вблизи Гвадалахары. Большего числа самолетов республиканское командование выделить сюда не могло, хотя это число равнялось лишь половине самолетного парка мятежников.

8 марта воздушная разведка сообщила, что по Французскому шоссе в сторону Гвадалахары движется многокилометровая колонна автомашин с пехотой и танков.

Низкая облачность, холодный дождь со снегом, приковали авиацию республиканцев и мятежников к земле. На аэродромах не только самолеты, сапоги невозможно было вытащить из грязи. Проскуров мрачнел, чувствуя свою беспомощность. Авиацию ждали на фронте, а личный состав эскадрильи рубил ветки и подкидывал их под колеса самолетов.

Наконец, оставив Прокофьева старшим в эскадрилье, Проскуров уехал в штаб ВВС добиваться перебазирования на сухие приморские аэродромы. Вечером он позвонил и просил предпринять что-нибудь, чтобы перелететь на аэродром в Алкалу.

Вдвоем с Остряковым Прокофьев обошел весь аэродром в поисках более или менее сухого места. Нашли. Но полоса, намеченная для взлета, заканчивалась оврагом. Остряков измерил ее:

— Если сложить длину полосы с риском да приплюсовать немножко чуда, то, пожалуй, хватит для разбега.

— Будем надеяться на чудо, у нас другого выхода нет, — сказал Прокофьев.

Вечером с помощью местного населения настелили соломенную дорогу и по ней перетащили самолеты к взлетной полосе. Прокофьев приказал снять вооружение, слить половину бензина. Кто-то в шутку сказал, что надо завтра съесть только половину завтрака, чтобы облегчить самолет.

Чудо пришло к утру в виде небольшого мороза. Прокофьев торопил с вылетом, пока не подтаял грунт. Они с Остряковым должны были взлететь первыми и, если им это удастся, из Алкалы передать условия взлета для остальных.

Взревели моторы на полных оборотах. Самолет нехотя начал разбег. Гавриил напряженно смотрел вперед, туда, где кончался аэродром, где чем-то должен был завершиться их отчаянный взлет.

Осталось треть длины полосы. Прекращать взлет было уже бессмысленно, путь к отступлению отрезан. А самолет еще бежал, и не ощущалось признаков взлетной скорости. До обрыва оставались десятки метров. «Это конец», — промелькнула мысль. Прокофьев невольно закрыл глаза.

Почти на краю обрыва Остряков подорвал самолет, и тот, закачавшись, едва удержался в воздухе...

После приземления на новом аэродроме они передали, что надо любыми способами удлинить полосу еще метров на пятьдесят.

На следующее утро все оставшиеся самолеты благополучно сели в Алкале, и летчики немедленно стали готовиться к вылету для нанесения удара по основной железнодорожной станции снабжения итальянского корпуса — Сигуэнса.

Проскуров вел эскадрилью в обход цели с востока, откуда противник меньше всего ожидал налет. Шли на пределе высоты, прикрываясь холмистой местностью. Едва пересекли шоссе, стало видно станцию, до предела забитую железнодорожными составами. Лучшей цели Прокофьеву еще не приходилось видеть. Можно было бомбить не целясь. Но Прокофьев дал команду Проскурову подвернуть вдоль эшелона цистерн.

Пять тонн бомб превратили станцию в огненный ад.

Эскадрилья разворачивалась на обратный курс. Но еще оставались полные боекомплекты к пулеметам.

— Иван, когда пересекали шоссе, ты видел, сколько там людей и техники?

— Понял, идем туда, — Проскуров покачал плоскостями, давая команду для перестроения эскадрильи в колонну звеньев.

Этот налет был более чем неожиданным для итальянцев. Сзади, с тыла, на них обрушился шквал пулеметных трасс.

Прокофьев первый вел огонь по противнику и с высоты 300 метров видел, как обезумевшие от неожиданности прыгали с машин солдаты, как сваливались в канаву неуправляемые грузовики, как, нагоняя друг друга, они сталкивались, кроша тех, кто сидел в кузовах.

Гавриил не мог оторваться от пулемета даже тогда, когда кончились патроны. «Черт возьми, как мал боезапас», — подумал он с досадой. А впереди, внизу, двигалась колонна, и конца ее не было видно.

С 9 марта командование ВВС организовало конвейер самолетов с таким расчетом, чтобы все время держать противника под напряжением. Пока одна группа наносила удар, другая шла от цели, третья заправлялась, четвертая уже взлетала. Штурмовики сменяли истребителей, а их, в свою очередь, сменяли бомбардировщики.

К исходу 12 марта наступление итальянского корпуса сменилось короткой обороной, а затем и отступлением. Оно было настолько стремительным, что однажды ввело в заблуждение взлетевшую авиацию мятежников, которая на глазах республиканцев нанесла удар по бегущему батальону дивизии «Литторио».

Бесславный конец итальянского корпуса потряс командование мятежников. В буржуазной прессе замелькали мистические заголовки типа «Чудо под Гвадалахарой!». А чуда не было. Были стремление спасти столицу и предельное напряжение сил.

Летчики эскадрильи Проскурова делали по три-четыре вылета в день. Радость победы была так велика, что никто не вспоминал об усталости. Отдыхом считалась помощь техническому составу набивать патронные ленты и подвешивать бомбы. И как было уйти отдыхать, когда набивкой лент занимались даже женщины и дети соседних деревень! Только короткая весенняя ночь вынуждала летчиков покинуть кабину самолета и аэродром.

Даже в ходе интенсивных полетов на боевые задания постепенно происходила смена летного состава. Большинство летчиков и штурманов, прибывших с Гавриилом, уже уехали на Родину. Пришла замена и ему. В мае, когда готовилась новая большая операция на теруэльском направлении, Прокофьев вернулся из полета на разведку и во время доклада результатов узнал, что здесь, в штабе, рядом стоит человек, которому он должен передать свои полномочия. Это был штурман Ливинский.

Оставалось только слетать с новым штурманом и ознакомить его с обстановкой на фронте.

Уже после первого совместного полета с Ливинским Прокофьев сказал о нем, как когда-то об Острякове, что это настоящий боевой штурман.

Вскоре Ливийский подтвердил эту высокую оценку.

В конце мая 1937 года республиканский флот совместно с авиацией должны были нанести удар по военно-морской базе мятежников на острове Ибиса. Обнаружив на рейде немецкий линкор «Дойчланд», командующий флотом решил не осложнять международную обстановку и отказался от обстрела базы. Однако летчиков-бомбардировщиков, участвовавших в операции, не предупредили об отмене удара. При выходе на базу самолеты были обстреляны зенитной артиллерией. Лавируя между разрывами снарядов, ведущий самолет прошел над линкором. Штурман точно прицелился и нанес удар.